За время пандемии репутация Швеции значительно изменилась. Теперь эта страна — мировой бунтарь. Небольшое государство, но достаточно высокомерное, чтобы отвергнуть глобальные рекомендации уйти на карантин. Это вызывает много вопросов. Почему Андерс Тегнелль (Anders Tegnell) получал поддержку общественности, даже когда количество зараженных подскочило? Почему большинство шведов по-прежнему предпочитают не пользоваться масками, вопреки всем знаниям, накопленным миром? Как же эта супер-конформистская страна внезапно превратилась из «приличной» в «панковскую»?
Я влюбился одновременно и в мою жену-шведку, и в ее страну, но за 20 лет мне так и не удалось разрешить загадку души шведского народа. Народа настолько послушного, что эти люди ждут, пока светофор переключится на зеленого человечка, даже в два часа ночи, когда на улицах вообще никого нет. Народа настолько строптивого, что эти люди проголосовали против евро, хотя все политические партии и профсоюзы рекомендовали согласиться. Народа настолько покладистого, что работающие и по сей день избегают поездок на общественном транспорте. Народа настолько бунтарского, что их премьер-министр, который призывал граждан воздержаться от похода в магазины перед Рождеством, сам же нарушил официальные рекомендации.
Трудно утверждать, что шведы противились карантину из-за глубокого убеждения о важности индивидуальной свободы: это все же, несмотря ни на что, страна, где по-прежнему не верят, что люди могут спокойно покупать вино после восьми вечера в пятницу вечером, и где спонтанные танцы в ресторанах запрещены. Трудно также утверждать, что Швеция отвергла идею о вакцинных паспортах из-за неприкосновенности личных данных, учитывая, что величина зарплаты каждого гражданина публикуется там онлайн, а газеты печатают списки самых богатых жителей каждой коммуны.
Так как же это объяснить? Моя теория сводится к шведскому эксепционализму. Это не высокомерие, но интеллектуальная самоуверенность. Тегнелль отказался от карантина, потому что не было научных доказательств, что тот окажется эффективным: это то, что лежит на поверхности. Но от шведов потребовалось их исконное упрямство, чтобы продолжать ориентироваться лишь на то, что научно доказано (и на свою изначальную стратегию по пандемии), когда все остальные страны делали все совершенно наоборот. Для тех, кто относится скептически к карантину — не только в Великобритании, но и по всему миру — Тегнелль герой рациональности в остальном безумном мире.
Чего посторонний не видит, так это того, как хорошо шведы следовали имеющимся рекомендациям: они не ездили на работу, встречались с друзьями только на свежем воздухе — даже в мороз посреди зимы. Статистика свидетельствует о хорошей добровольной реакции на рекомендации: например, в Швеции и по сегодняшний день больше людей работают из дома, чем где бы то ни было еще в Европе. Но такого рода народная сознательность — уникальное шведское свойство. Разве можно было особенно надеяться, что, например, британцы стали бы вести себя так же?
Швеция не может назвать свою стратегию по борьбе с пандемией успешной: слишком многие умерли. Но реакция ее общественности — это то, о чем миру стоило бы поразмышлять. Швеция жестко пострадала от covid, но потерпела минимальные экономические потери в Европе. Ситуация гораздо меньше сказалась на ее системе здравоохранения, чем на системе здравоохранения Великобритании (возьмем хотя бы один пример: число поставленных диагнозов «рак груди» падало в три раза быстрее в закрытой на карантин Великобритании, чем в Швеции). В Швеции большинство детей не пропустили ни единого дня занятий в школе.
Великобритания сейчас заявила, что никаких карантинов больше не будет. Из своих собственных бесед с представителями правительства я знаю, что на это решение повлияла Швеция. Если карантины были глобальным экспериментом, то Швеция исполнила роль контрольной группы, и принесла нам некоторое количество как хорошего, так и плохого опыта. Шведский эксепционализм подарил миру невероятно ценные знания.
