ХОРОГ, Таджикистан. - Брошенные краны, недостроенные здания из бетона и остовы советских танков - таков памятник прошедшей эпохе, когда дотации щедрым потоком текли в отдаленный уголок советской империи. Товары в этот город с двадцатипятитысячным населением поставлялись, невзирая на расходы.
Обретение в 1991 г. независимости принесло Таджикистану свободу, прежде всего, религиозную. Но с тех пор его жители пытаются построить самодостаточную экономику или такую, в которой был бы востребован высокий уровень грамотности таджиков.
'В советские времена здесь жилось очень хорошо', - рассказывает Йорали, местный художник, у которого, как и у большинства таджиков, нет фамилии.
'Сейчас выше черты бедности живут только те, кто работает на благотворительные организации или перевозит наркотики, а таких всего 10% населения', - говорит Йорали. Он один из тех, кому повезло - работает не только художником, но и в фонде Ага Хана, занимаясь поиском новых рынков для изделий традиционных таджикских промыслов. Его зарплата в семьдесят долларов гораздо выше средних по стране пятнадцати.
Советский Союз не жалел средств на то, чтобы утихомирить и держать под контролем беспокойные пограничные регионы вроде южного Таджикистана. Наследие советской образовательной программы поразительно - кажется, в этой части горного Бадахшана почти каждый - художник, писатель или музыкант. Считается, что грамотных здесь - более 99% населения. Благодаря советской централизованной системе образования, этот уровень был достигнут в 1960-е гг.
В этом регионе живут мусульмане-шииты исмаилитского направления, для которых духовным лидером является их 49-ый имам Ага Хан. В какой-то мере, дотации из его фондов заменили собой советские субсидии. Однако, заставить Йорали рассказать о проектах фонда - задача непростая. За водкой и сигаретами он предпочитает говорить о Пушкине и Достоевском и, конечно, о своем искусстве. Если вы спросите, чем он занимается, то Йорали скажет, что, прежде всего, он художник, и только потом - сотрудник благотворительной организации.
'После того, как ушли Советы, стало трудно найти цветные краски, поэтому я переключился на карандашные этюды', - с гордостью говорит Йорали, показывая свои работы. Он бегло говорит на шести языках, в том числе по-английски. Здесь таких много. Один сотрудник Европейской Комиссии сказал, что не знает 'другой колониальной державы, которая принесла бы такие возможности для развития культуры в самые дальние уголки империи, в самые мелкие деревушки'.
Возможности для развития сельского хозяйства и торговли невелики. Пахотные земли составляют только 5% территории Таджикистана. В горах Памира эта цифра еще ниже. Люди сажают картошку на каменистых участках неподалеку от дома. Свои просторные дома - тоже наследие советского прошлого - они обогревают артемизией, растением, запасы которого быстро истощаются. А когда-то по дотациям они получали уголь.
Через границу - Афганистан. Почвы и травы для скотины там ровно столько же. По сути дела, ситуация там куда хуже - ведь афганским бадахшанцам никто никогда не давал бесплатного образования. Но у них есть одно преимущество - они остались верны своему традиционному образу жизни. Мальчишки там скачут на конях, а поля возделываются.
В Таджикистане этот образ жизни утерян. По данным фонда Ага Хана, в советские времена Таджикистан производил всего 15% потребляемых продуктов, а остальное завозилось извне.
'Люди не хотят возвращаться к обработке земли, а торговлю считают грязным делом, помехой своему искусству, но понимают, что без этого им не обойтись', - говорит Сара Робинсон, работающая на программу поддержки развития горских народов (MSDSP) в рамках фонда Ага Хана.
Что касается торговли, то в этом уголке на юго-востоке Таджикистана ни о какой промышленности говорить не приходится. Пока MSDSP и другие организации с труднопроизносимыми названиями оценивают потенциальные возможности малых предприятий, на сегодняшний день развиваются, похоже, только народные промыслы. Ведутся речи о развитии туризма, но привлечь западных туристов в эти безводные места будет нелегко.
За обедом Зебо, студентка местного университета, откровенно говорит о том, что поддерживает экономику на плаву: 'Без Ага Хана нам всем не жить. Было бы нечего есть'. Все больше исмаилитов обращается к вере предков ради материальной помощи, но также за духовным утешением. Джамаатхан - духовных центров - становится все больше, и исмаилиты рады, что могут наконец-то практиковать открыто свою религию.
Зебо охотно перечисляет факты из истории ее веры, но на вопрос о джамаатханах она хмурится и говорит: 'Много нужно построить в Бадахшане - но мы делаем то, что можем'.
Студентка английской филологии, она как бы вскользь цитирует пару строчек из Уильяма Блейка. Большинство студентов - гуманитарии, в силу того, объясняет Зебо, что не хватает средств на техническое образование и лабораторные приборы. Сразу после распада Советского Союза средства, выделяемые на науку, сократились в 25 раз.
Отстроить Таджикистан будет сложно, если то, что осталось от системы образования, не может дать новейших знаний в таких областях, как техника и медицина. И хотя Ага Хан оказывает огромную помощь своему народу, богат он только по сравнению с бывшей советской системой.
Хазим, архитектор, вынужденный водить джипы для немногих гостей этого района, с горечью говорит: 'Мы и при Советах продолжали свою исмаилитскую традицию. Но, по крайней мере, в то время мы могли учиться в Москве или Ленинграде. Мы могли проснуться утром, взять и поехать куда угодно - без всех этих границ и блокпостов. И всегда хватало еды'.
