taz: Господин Скорсезе, как получается, что человек снимает фильм о страсти к авиации, а сам страшно боится летать?
Мартин Скорсезе (Martin Scorsese): Не напоминайте мне об этом. Завтра я должен лететь дальше. Постоянно утверждают, что летать безопасно, что ничего практически не может случиться, и ведь это понятно, но, к сожалению, мой страх берет верх над здравым смыслом. Я хотел бы научиться летать сам, чтобы изучить дело, повергающее меня в такую панику, понимаете, чтобы уметь прочувствовать его.
taz: То есть, по крайней мере, в этом пожелании Вы могли лучше понять фигуру Говарда Хьюза (Howard Hughes), о котором рассказывается в Вашем фильме 'Авиатор'.
Мартин Скорсезе: Да, в этом я немного снова вижу самого себя. Но и сами самолеты рассказывают мне о себе: о своей сексуальности. Тем самым понятнее становится сексуальность полета.
taz: Вы, кажется, всерьез и не пытались разгадывать многие загадки противоречивой фигуры Говарда Хьюза. Хьюз, в любом случае, являлся также человеком, который был и которого не было: чем меньше он появлялся сам, тем больше ощущалось его присутствие.
Мартин Скорсезе: Я не хотел делать фильм, создающий впечатление, будто он может объяснить все до конца. Хьюз такой, какой он есть. Конечно, здесь его болезнь, вынужденные представления. Но то, что человек делает невероятные вещи, одним этим все не объяснишь. После Второй мировой войны был период, когда в кино ко всему приходилось подходить с психологической точки зрения. Это продолжалось до шестидесятых годов, и было характерным, прежде всего, для Европы, но можно было встретить и у Хичкока (Hitchcock) в его ленте 'Завороженный' ("Spellbound"). Это удивительный фильм, но невероятно наивный.
taz: Отдельные критики отметили, что 'Авиатор' беден материалом, всего лишь произведение, блистающее внешней стороной. Но Ваш фильм в своей внешней выразительности кажется последовательным, поскольку он действительно говорит о соблазнительной силе поверхностей: например, о металлической коже самолета и о бездонном, блестящем образе старого Голливуда.
Мартин Скорсезе: Это все же можно представить себе: то великолепное чувство светлой, чистой поверхности самолета! Внутри него двигатель, это сила. И Хьюз любил ко всему этому прикасаться, к штурвалу, джойстику.
taz: Это вызывало у него эротические чувства?
Мартин Скорсезе: Да, для этого существует внешняя оболочка, в том числе и в кино. Кстати, это относится и к фильмам самого Хьюза: например, фильм 'Ангелы ада' ("Hell's Angels") кажется блестящим, но диалоги? В то же время чувственная Джин Харлоу (Jean Harlow) 1930 в фильме, поставленном Хьюзом, это же грубый секс! Или возьмите текстуру ленты 'Лицо со шрамом' ("Scarface"), продюсером которой был Хьюз: это блестящая работа Голливуда старой школы, совершенно иначе, чем, скажем, в подчеркнуто жестком, почти напоминающем фоторепортаж фильме о гангстерах 'Враг общества' ("Public Enemy"). Но 'Человек со шрамом' - тут все отполировано и сияет, гангстеры носят эти шелковые смокинги, а свет напоминает блеск жемчуга.
taz: 'Человек со шрамом' очень романтичен. . .
Мартин Скорсезе: Романтичен! Поэтому Хьюз и Говард Хоукс (Howard Hawks), режиссер, попали в достаточно трудное положение. Обнаруживаешь, что внешняя сторона оказывается важным делом. Поскольку что прославляется всей этой романтичностью? Гангстеры!
taz: То же самое Вы позднее сделали в фильме 'Славные парни' ("GoodFellas').
Мартин Скорсезе: Да, У меня возникли такие же трудности.
taz: Не одно десятилетие Вы говорите только о кино и, тем не менее, только сейчас представили художественный фильм о том, как делают фильмы. Не странно ли это?
Мартин Скорсезе: Знаете что? Роберт Де Ниро (Robert De Niro) и я пытаемся уже двадцать лет сделать как раз фильм об этом: о нас самих. При этом мы исходим из двух фильмов Минелли 'Злые и красивые' ("The Bad and the Beautiful") и 'Две недели в другом городе' ("Two Weeks in Another Town"). Но нам не удается подыскать подходящую историю.
taz: Вы еще занимаетесь этим проектом?
Мартин Скорсезе: В какой то мере да, но так трудно оставаться объективным по отношению к самому себе.
taz: В центре фильма 'Авиатор' оказывается неожиданно крайне спорное отображение реакционной политики, направленной против провидца Хьюза. Вы здесь не видите параллелей с Америкой сегодняшнего дня?
Мартин Скорсезе: Постоянно. В полной мере. Администрация Буша (Bush) это преступники.
taz: Вы считаете, что политика все еще оказывает давление на деятелей искусства?
Мартин Скорсезе: Да, особенно в годы войны. К сожалению, последние выборы показали нам, что Америку не представляют ни Нью-Йорк, ни Лос-Анджелес. Избиратели, очевидно, боялись изменений, поскольку война, впервые со времен гражданской войны, пришла на нашу землю. Ужас, который нам, видимо, предстоит пережить в будущие столетия, это мировая война, в которой будут бесконечные убийства, как в средние века. То, что происходит у нас, уже вызывает тревогу: Клинтон (Clinton) оказывается замешанным в сексуальный скандал - тут же начинаются крики об импичменте; люди Буша, напротив, лгут, обманывают, можно привести целый список их преступлений - и что происходит?
taz: Ничего. Их даже переизбирают.
Мартин Скорсезе: Подавляющим большинством. Это же безумие.
taz: Республиканцы умеют использовать страх в своих интересах.
Мартин Скорсезе: И это заходит так далеко, что сегодня в Америке уже становится трудно высказывать свое мнение. Что-то говоря, уже приходится проявлять осторожность. При этом в 2000 году Буш ведь не победил на выборах. Победил Гор (Gore). Дело не в том, что мы сейчас бы не воевали, если бы Буш не стал президентом, но у нас, быть может, была бы другая ситуация, было бы больше международной сплоченности. Мы могли бы тогда, по меньшей мере, позаботиться о том, чтобы минимизировать ущерб.
