Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Какой будет Россия после Путина?

Какой будет Россия после Путина? picture
Какой будет Россия после Путина? picture
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Сегодня активно обсуждается вопрос: как будет выглядеть политический процесс в России после ухода Владимира Путина из Кремля в 2008 г. Пойдет ли она нынешним курсом ('сильная власть' внутри страны, напряженные отношения с Западом'), или станет 'сговорчивее'? Это имеет важное значение с точки зрения ситуации на энергетических рынках, демократизации 'ближнего зарубежья' и позиции России в Совете Безопасности ООН

Участники: Николас Гвоздев (Nikolas Gvosdev), Сара Э. Мендельсон (Sarah E. Mendelson)

Сегодня активно обсуждается вопрос: как будет выглядеть политический процесс в России после ухода Владимира Путина из Кремля в 2008 г. Пойдет ли она нынешним курсом ('сильная власть' внутри страны, напряженные отношения с Западом'), или станет 'сговорчивее'? Это имеет важное значение с точки зрения ситуации на энергетических рынках, демократизации 'ближнего зарубежья' и позиции России в Совете Безопасности ООН.

Редакция сайта CFR.org попросила старшего научного сотрудника Центра стратегических и международных исследований (Center for Strategic and International Studies) Сару Мендельсон и редактора журнала National Interest Николаса Гвоздева обменяться мнениями о том, какой будет 'постпутинская' Россия, и как его уход с поста главы государства может повлиять на американо-российские отношения.

__________________________________________
29 января 2007 г. Николас Гвоздев


Надежда умирает последней! Трудно отделаться от впечатления, что сегодня, если у США возникают проблемы с внутренней или внешней политикой какой-либо страны, в качестве рецепта предлагается 'смена режима'. И конечно, эта смена не всегда оказывается к лучшему с точки зрения наших интересов.


Я с грустной нежностью вспоминаю атмосферу, которая царила в Вашингтоне во время выборов 2005 г. в Германии. Нам говорили: как только Ангела Меркель — ее почти все называли 'проамерикански настроенной' — сменит на посту канцлера Герхарда Шредера (Gerhard Schroeder), этого 'коварного злодея', создавшего в 2003 г. ось 'Париж-Берлин-Москва', которая не позволила Совету Безопасности санкционировать вторжение в Ирак, Берлин не только поддержит действия США в отношении Ирака и Ирана, но и 'задаст перцу этим русским'.


Эти ожидания не оправдались, поскольку германские политические и деловые элиты придерживаются, в общем, единой точки зрения относительно интересов страны, и ни один конкретный политик не в состоянии ее полностью изменить, каковы бы ни были его личные предпочтения. Этот пример особенно важно иметь в виду, когда мы обсуждаем возможное развитие событий в России после 2008 г. Мы зачастую слишком персонифицируем политические процессы на постсоветском пространстве (все зависит от [Бориса] Yeltsin! [Михаила] Саакашвили! [Владимира] Путина! [Виктора] Януковича! И т.д. и т.п….), а потому забываем о том, что у России есть основополагающие национальные интересы, которые не меняются от того, кто именно сидит в Кремле — царь, предсовнаркома или президент.


Проявит ли более демократическая Россия — здесь я имею в виду не наличие во власти людей, называющих себя 'демократами', а большую степень ответственности правительства перед народом — готовность идти навстречу пожеланиям США? Согласится ли она на введение карательных санкций против Ирана? Проведет ли реструктуризацию энергетической отрасли с учетом наших потребностей? Этот список можно продолжать до бесконечности:


Организаторы сегодняшней дискуссии предлагают нам ответить на два важных вопроса. Первый звучит так: способен ли 'новорожденный' режим, сформировавшийся вокруг Владимира Путина, сохраниться после его формального ухода с поста? Что ж, на мой взгляд, его 'шансы на выживание' составляют 70 из 100 — если события будут развиваться в том же направлении, что и в Мексике в 1930-е гг., или в Сингапуре в 1990-е. Второй вопрос — можно ли переломить тенденцию к ухудшению американо-российских отношений? На мой взгляд, да — если мы признаем, что в международной политике общие интересы важнее общих ценностей.


В то же время хочу подчеркнуть — я решительно против привязки этих двух вопросов друг к другу. Я не утверждаю, что демократизация России невыгодна Соединенным Штатам. В конце концов власть, действующая на основах открытости и прозрачности, подвергающаяся надзору и критике со стороны общества, более ограничена, и в чем-то более предсказуема в своих действиях, чем авторитарный режим. Но нам не стоит поддаваться иллюзии, будто уход Путина приведет к созданию в России правительства, готового согласиться с нашими приоритетами — ведь многие нынешние проблемы в наших отношениях существовали, пусть и подспудно, даже в безмятежные 1990-е, во времена дружбы между 'Биллом и Борисом'.


29 января 2007 г. Сара Мендельсон


Американо-российские отношения действительно страдают от 'персонифицированной' стратегии, которой придерживаются уже несколько администраций. Но с каких пор направленность развития России уже не считается важным вопросом с точки зрения национальной безопасности США? Отвечу: это по-прежнему так. Более того, поскольку это развитие идет в сторону авторитаризма, оно вызывает особую озабоченность.


Я согласна с Николасом в том, что после ухода Путина нынешний режим сохранится, по крайней мере, на какое-то время. Я не ожидаю серьезных перемен в 2008 г. Меня больше интересует период с 2012 г. и далее. Скажу почему: кремлевский 'ближний круг', конечно, может кататься как сыр в масле благодаря доходам от сырьевых ресурсов, которыми так щедро наделены российские недра, да и уровень жизни населения в целом, возможно, будет повышаться, но упадок и недееспособность институтов до бесконечности игнорировать нельзя. Без серьезных изменений в управленческом стиле Кремля и существенного увеличения инвестиций в важнейшие институты режим такого типа в конечном итоге обречен.


Таким образом, возникает еще один, более актуальный вопрос: как скоро россияне мобилизуются, требуя решения многочисленных проблем, с которыми они сталкиваются? Через пять лет? Через десять? Через пятнадцать? И какие проблемы вызовут особое недовольство? Посмотрите результаты любых социологических опросов, в том числе проводившихся под руководством Центра стратегических и международных исследований, и вы увидите, какое возмущение и беспокойство у россиян вызывает недофинансирование здравоохранения, особенно в условиях поразившего страну демографического кризиса. Вы узнаете, что, по их мнению, полиция не столько защищает граждан, сколько издевается над ними, и о тревоге из-за 'дедовщины' в армии. Рано или поздно, в промежутке между отпуском на заграничном лыжном курорте и походами по магазинам у представителей растущего российского среднего класса мелькнет мысль, что заключенная ими сделка — авторитаризм в обмен на 'порядок' — обходится им слишком дорого, или, хуже того, что с обещанным порядком их просто обманули.


В краткосрочной перспективе 'постпутинская' Россия будет напоминать сегодняшнюю: пространство публичной политики будет и дальше сокращаться, а общественные институты — все больше ветшать. Что же касается российско-американских отношений, то уход Путина с поста изменит лишь одну часть уравнения. Не меньшее, если не большее значение будет иметь другой вопрос — кто окажется в Белом доме. Не припомню, когда к президентской гонке в США готовилось столько участников, а вероятность, что вопросы, связанные с Россией, окажутся в центре предвыборной кампании, была так мала.


Однако я могу представить себе, что в результате нашей собственной 'смены режима', вопросы соблюдения прав человека и гуманитарных правовых норм по всему миру будут играть более важную роль во внутренней и внешней политике США. Кто бы ни оказался в Белом доме — республиканец или демократ, ему придется провести на международной арене огромную работу, чтобы устранить ущерб, нанесенный безответственным пренебрежением администрации Буша к международному праву. Эта работа должна покончить с тенденцией к попустительству, — недооценкой значения прав человека и нарушений международного права — которая придает смелости сторонникам авторитаризма и оставляет правозащитников в изоляции.


30 января 2007 г. Николас Гвоздев


Сара затронула 'вопрос на 64000 рублей': Способна ли нынешняя правящая элита мыслить широко — не только о собственных краткосрочных интересах? Меня поражает сходство между ситуацией в Мексике примерно в 1927 г. и в России 80 лет спустя. В обоих случаях мы имеем сильного авторитарного президента, склонного к централизации власти и стремящегося, чтобы созданный им режим сохранился и после предписываемого конституцией срока его пребывания у власти. [Президент Мексики] Плутарко Элиас Каллес (Plutarco Elías Calles) сумел заставить представителей политической и деловой элиты страны поступиться личными интересами, создав правящую партию (получившую впоследствии красноречивое название — Институционно-революционная партия (ИРП)), которая оставалась у власти 70 лет, и, по крайней мере в 1960-х гг., провела ряд социально-экономических реформ в интересах народа.


Российский вице-премьер Дмитрий Медведев — возможный преемник Путина — говорит о необходимости восстановления социальной инфраструктуры страны; так, в статье, опубликованный в газете 'Коммерсант' 25 января 2007 г., он уделил большое внимание здравоохранению. Однако в России всегда умели ставить амбициозные задачи в сфере развития; трагедия была в их плохом выполнении.


Таким образом, три главных вопроса звучат так: Сможет ли Путин убедить элиты согласиться с неким механизмом передачи власти? Обеспечат ли его преемники гражданам страны приемлемое качество жизни? Удовлетворится ли в обозримом будущем растущий средний класс системой 'управляемого плюрализма'?


[Вот еще один интересный факт из истории Мексики: Каллес продолжал 'править из-за кулис' при нескольких следующих президентах, однако затем Ласаро Карденас (Lázaro Cárdenas) сумел порвать связь между режимом и его создателем, и в 1936 г. вынудил последнего удалиться в изгнание. В этой связи возникает вопрос: придется ли самому Путину исчезнуть с российской политической арены, чтобы 'путинизм' пережил его правление?]


Однако, какой бы интересной ни была дискуссия на эти темы, пора вернуться к главному: какое все это имеет отношение к простым американцам?


Как я заметил вчера, если в другой стране существует демократический строй, это в целом положительно влияет на наши отношения с ней, однако на мой взгляд недавнее 'охлаждение' между США и Россией связано скорее со столкновением интересов, чем с отсутствием общих ценностей. При более демократическом строе в России ее позиция все равно расходилась бы с нашей по ряду важных вопросов — по тем же причинам, по которым у США и Франции, несмотря на то, что обе они являются демократическими странами, существуют фундаментальные внешнеполитические разногласия.


В отличие от Сары, я не уверен, что превращение вопроса о соблюдении международных норм по правам человека в основополагающий принцип внешней политики США принесет желаемый результат. На мой взгляд, многие из потенциальных кандидатов в президенты от Демократической партии не меньше, чем их соперники-республиканцы, впадают в ту же непоследовательность, что в прошлом году продемонстрировал вице-президент Дик Чейни (Dick Cheney): противоречие между 'Вильнюсом' (критикой России за ее политику в области прав человека) и 'Астаной' ('отпущением грехов' проамериканским режимам ради стратегических и экономических уступок).


Откат от демократии, конечно, должен нас беспокоить. Однако я согласен со словами президента Совета по международным отношениям Ричарда Н. Хааса (Richard N. Haass): 'главное внимание во внешней политике США должно уделяться внешней, а не внутренней политике других стран'.


31 января 2007 г. Сара Мендельсон


Сравнение между Мексикой 1927 г. и Россией 2007 г. крайне интересно; мне оно в голову не пришло. Сегодня в России часто слышишь позитивные отзывы об Аугусто Пиночете и 'чилийской модели', но можно лишь гадать, готовится ли кремлевская элита остаться у власти 'всерьез и надолго' по примеру мексиканской ИРП.


Однако я хотела бы сосредоточиться на вопросе о том, какое значение во внешней политике США должно придаваться внешней и внутренней политике других стран, поскольку по этой важной теме, судя по всему, у нас есть серьезные разногласия, и она имеет непосредственное отношение к нашей дискуссии о ситуации в России.


Когда мы игнорируем или отодвигаем на второй план внутреннюю политику других стран, угрозы национальной безопасности США усиливаются. Мне в голову не приходит ни одной проблемы, связанной с национальной безопасностью, которую можно было бы понять или решить на основе такого разграничения внешней и внутренней политики. Взять хотя бы терроризм, распространение оружия массового поражения, болезни, или экологические вопросы: Мне кажется, после 11 сентября, помня о том, как режим талибов предоставлял убежище террористам, обоснованность подобной точки зрения доказать трудно.


Происходящее в самой России должно волновать американцев по ряду причин, связанных, в частности, со способностью ее властей контролировать ядерные материалы (вспомним полоний!), продолжающимся конфликтом в Чечне, и серьезными медицинскими проблемами — в частности, распространением штамма туберкулеза, резистентного к лекарственным препаратам. Впрочем, самая важная причина, пожалуй, заключается в том, что в стратегическом и экономическом плане США тесно взаимосвязаны с Европой, а проблемы России — это проблемы европейского региона. Поведение российских властей внутри страны связано с их поведением на международной арене.


Что же касается наших выборов 2008 г., то я говорила скорее о своих надеждах, чем о реальном положении вещей. Боюсь, все кандидаты — как демократы, так и республиканцы — не желают даже поднимать вопрос о правах человека. На мой взгляд, ущерб, нанесенный имиджу США за рубежом, очень велик, и внушает большую тревогу, поэтому, чтобы Вашингтон вновь мог служить вдохновляющим примером для других стран и играть роль мирового лидера, кандидатам в президенты следует занять твердую позицию в отношении, скажем, активизации и поддержания существующих международных правовых норм, особенно тех, что помогают защитить американцев, служащих за рубежом, например, Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания. Отход от безусловного запрета на применение пыток, по мнению многих отставных американских генералов, подвергает наших военнослужащих дополнительному риску. Кроме того, он производит ужасающее впечатление за рубежом.


Я воочию убедилась в этом на прошлой неделе, присутствуя на собраниях четырех фокус-групп, состоящих из молодых людей, в Москве и Ярославле — городе в трех часах езды на северо-восток от российской столицы. Участники, например, утверждали: 'Если США чем-то не нравится какая-нибудь небольшая страна, они попросту применяют силу'. Постоянно упоминались Ирак и Вьетнам. На нас теперь смотрят как на страну, неспособную сотрудничать с другими государствами. И пока это мнение сохраняется, мы не можем быть мировым лидером.


Выступая за прекращение практики, в рамках которой мы дружим с диктаторами, если это соответствует нашим краткосрочным интересам, я понимаю, что вряд ли найду много сторонников. Но Ник так и не убедил меня, что серьезное сотрудничество можно строить только на общности интересов, без общих ценностей. Не нужно быть франкофоном, чтобы понять: разногласия, которые у нас возникли с Францией (и правительствами многих других европейских стран) из-за войны в Ираке, бледнеют перед проблемами, которые ждут нас в отношениях с Россией в краткосрочной, среднесрочной и долгосрочной перспективе. Я не говорю, что сотрудничество с Россией невозможно, но на глубину этого сотрудничества наличие или отсутствие общих ценностей, несомненно, влияет.

 

________________________________________________

Преемник Путина определяется в скрытой борьбе ("The Wall Street Journal", США)

Сомнения по поводу преемника Путина выбивают Кремль из колеи ("The Financial Times", Великобритания)