Наш мир создали революционеры и реформаторы из США, Мексики, Европы
В истории человечества редко бывают времена, когда весь мир поднимается в едином порыве, пронизанный энергией, возбуждением, исполненный негодования и солидарности, когда миллионы людей откладывают свои повседневные дела и бросают вызов устоявшемуся ходу вещей, начинают спорить до хрипоты о новой жизни, отвергают старые правила, создают новые - и входят в историю.
В новой и новейшей истории было всего три периода, когда подобные мятежные настроения охватили большую часть нашего бескрайнего и разношерстного мира. В период между 1776 и 1789 годами США и Франция восстали против могущественных монархий и их многовековой тирании, разрушили сложившиеся государства и создали республики, отличные друг от друга, но объединенные принципом, гласящим, что править должны представители народа. В 1848 году по Европе прокатилась волна восстаний, когда либерально-националистические и демократические силы взбунтовались против Габсбургов, французской, прусской и других аристократий, и эта революционная волна докатилась даже до Бразилии.
И, наконец, в 1968 году в США, Франции, Германии, Италии, Чехословакии, Польше, Мексике молодежь восстала против институтов, созданных старшим поколением, заявила, что изменения этому миру совсем не помешают, попыталась сломать старый миропорядок и нажать на 'кнопку перезапуска'.
Начнем с общих черт. Тут нам пригодится местоимение 'это'. Это был мятеж свободы против закостенелой культуры, стреноживающей молодежь, женщин, геев, бунтарей и просто непохожих на других. Это был неудобный сплав радикалов, жаждавших более интенсивной, общественной, даже конфликтной жизни, и реформаторов, стремившихся к более справедливому, даже меритократическому миропорядку. Это было время секса, наркотиков и рок-н-ролла. А также веры в торжество идеалов молодых над закостенелой идеологией старшего поколения, не в последнюю очередь их отжившей свое слабости к войнам и властному стилю руководства государством. И, в конечном итоге, стремление к более свободному стилю жизни по большей части взяли вверх, несмотря на то, что политические требования в основном удовлетворены не были.
Дэнни Кон-Бендит - 'Дэнни Красный', бывший молодой лидер французского восстания мая 1968 года (в те времена студент-еврей из Германии мог встать во главе французских бунтовщиков), а ныне член Европейского Парламента, недавно отметил, что до культурного перелома 1968 года человек, подобный Николя Саркози - отец - иммигрант из Венгрии, прапрадедушка - еврейский раввин из Греции, два расторгнутых брака (плюс третья женитьба), - вряд ли мог надеяться, что его изберут президентом Франции. Да еще от консервативной партии! Да еще в выборной борьбе против женщины!
40 лет назад многим экспертам казалось, что во всех странах бунтовщиками двигали одни и те же идеалы - и, как утверждают злопыхатели, перегибы их тоже не сильно отличались. Как будто бы все они были членами небывалой подпольной организации. Как будто бы.
Да, все эти волнения были связаны между собой. Мир был пронизан взаимным влиянием. Телевидение играло роль идеальной усилительной системы, как и подпольные издания возмутителей спокойствия: здешние повстанцы вдохновлялись репортажами о тамошних бунтовщиках. Но при ближайшем рассмотрении эта единая картина распадается на части. Мятежный дух проявлялся по-разному, в зависимости от страны и того, против чего он был направлен.
В Америке выступали против войны во Вьетнаме, движение в защиту 'прав чернокожих' достигло точки кипения. Немцы проводили демонстрации протеста против старшего поколения, которое не желало взглянуть в лицо своему нацистскому прошлому; чехи - против свержения Советами коммунистов реформаторов; польские студенты требовали свободы слова, и тут антисемитски настроенный правящий класс начал закручивать гайки. Во Франции радикальные студенты бунтовали против тяжеловесного голлистского государства и устаревшей системы образования; В Италии мятежники также требовали нового правительства и университетских реформ (а кое-кто и маоистской революции); в обеих странах к студентам примкнули рабочие, которые протестовали не только против консервативного истеблишмента, но и огрузневшей Коммунистической партии. В Мексике целью возмутителей спокойствия стало заржавевшее однопартийное государство.
Такие пьянящие минуты освобождения, безумия и отрицания не могут случаться часто, потому что человек не в состоянии меняться до бесконечности, даже во имя свободы или во имя справедливости, и у коллективной нервной системы есть свой предел. Если волнения будут происходить повсеместно и беспрерывно на протяжении недель и месяцев, наша повседневная жизнь станет полностью парализованной.
Как мы видели во время президентской кампании 2008 года, прежде чем культурные изменения приживутся в обществе должно смениться не одно поколение, велико расстояние от мира, существовавшего до 1968 года, где в якобы современных просвещенных государствах межрасовые браки и гомосексуализм считались незаконными, женщина не могла открыть банковский счет без разрешения мужа до мира, в котором мэры Парижа, Берлина и Портланда (штат Орегон) не скрывают своей нетрадиционной сексуальной ориентации, а афроамериканец побеждает женщину в борьбе за право стать кандидатом от Демократической партии на президентских выборах Соединенных Штатов.
Сегодня нет недостатка в конференциях, посвященных вопросам 'наследия' 1968 года, куда приезжают седые ветераны тех схваток. Наблюдаем мы и ностальгию, и изумление, и непонимание, и разнообразные критически замечания в адрес тех лет, некоторые них справедливые, некоторые совершенно необоснованные. Среди участников есть и такие, кто до сих пор выдвигает абстрактные лозунги, не сильно отличающиеся от тех, что они выкрикивали в те времена. В душах некоторых ожесточенных консерваторов до сих пор тлеет неизжитая обида, хотя даже они не осмелятся предложить отменить права человека, которые были завоеваны в ходе бунтов 1960-х годов.
'Забудьте о 1968, потому что сегодня мы живем в другом мире', - сказал недавно Дэнни Кон-Бендит. Он не имел в виду, что мы вступили в новый век. Он хотел сказать, что, если бы не было 1968-го года, сейчас мы бы не жили в совершенно другом мире.
Перемены оказались скорее к добру, чем к худу. Раны тех лет еще полностью не зажили, потому что конфликты, вспыхнувшие в 1968 году и в непосредственно предшествующие и последующие годы, затронули самые глубинные пласты идентичности современного общества. Идеи о том, как следует жить в этом мире, вступали в противоречие - иногда в одних и тех же сердцах и умах - а иногда переплетались, и условия жизни изменились, но до сих пор сквозь годы до нас доносится рокот сил, выпущенных на свободу четыре десятилетия назад.
Тодд Гитлин - профессор журналистики и социологии в Колумбийском университете, автор ряда книг по новейшей истории США, в том числе 'Шестидесятые' (The Sixties) и 'Бульдозер и большой шатер' (The Bulldozer and the Big Tent).
__________________________
Неуловимое наследство 1968 года ("Project Syndicate", США)
Сарко и дух 1968 года ("The International Herald Tribune", США)
Две революции, две годовщины - но история на этом не оканчивается ("The Guardian", Великобритания)
