Atlantico: 42 года спустя после смерти Шарля де Голля его наследие по-прежнему занимает большое место в сердцах французов и головах политиков. Так, например, в пятницу Жан Франсуа Копе (Jean-François Copé) отправится к его могиле, чтобы отдать ему дань памяти. Но что на самом деле осталось сейчас от голлизма?

Клер Андрие: Трудно сказать, что сейчас осталось от голлизма, потому что голлизмов несколько: есть военный голлизм, голлизм Освобождения и голлизм V Республики. Если мы попытаемся сегодня выявить наследие голлизма, это будет сделать непросто. Сейчас у нас остался только некий образ из прошлого, и нужно сказать, что обстоятельства, с которыми сегодня приходится иметь дело политикам, далеко не так драматичны. Экономическая политика во время Освобождения и после возвращения генерала подразумевала активное участие государства, это соответствовало духу времени. Мы все еще верили в социальное государство, управляемую экономику. Сейчас, в условиях экономического либерализма совершенно очевидно, что экономическая политика де Голля представляет собой анахронизм для всех, кроме тех людей, которые хотят вернуться к менее либеральной экономике.

Здесь также следует отметить программу Национального совета Сопротивления. Хотя де Голль и не был его председателем, так как тот находился на территории Франции, он все же передал через Жана Мулена (Jean Moulin) свое согласие с концепцией объединения сопротивления. Тут тоже имеется наследие, о котором можно сказать, но оно больше не является актуальным. Еще одно наследие де Голля — это V Республика. Именно его действия положили конец IV Республике. Сегодня жизнеспособность V Республики не ставится под сомнение, хотя ее и критикуют за авторитаризм на вершине государственной власти. Тем не менее, недавно мы избрали президента, который близок к модели III Республики. В общем и целом, историческое наследие де Голля касается идеалов, нематериальных понятий, и почти никак не проявляется в практическом плане.

Переход к V Республике произошел в результате кризиса, который породила война в Алжире. По окончанию войны возвращение к умеренности во власти происходило очень медленно, однако эта тенденция действительно существовала со времен де Голля.

— Голлизм умер вместе с генералом де Голлем, или же другим политикам впоследствии все же удалось воплотить в жизнь его ценности? Можно ли быть голлистом без де Голля?

— Голлизм по большей части умер вместе с де Голлем, однако все же не полностью ушел из жизни. Де Голль оставил заметный след в истории, однако самого де Голля создали обстоятельства (две мировые войны). Это были чрезвычайно жесткие и опасные условия для способных руководить страной деятелей, и де Голлю удалось преодолеть оба этих препятствия. Сделать это он смог, потому что он родился в католической и монархисткой среде, хотя сам он по убеждениям был республиканцем. Таким образом, он жил между двух культур и обладал гораздо более четкими взглядами на историю Франции. Мне кажется, что его способность реагировать на события связана с тем, что он испытал на себе воздействие этих двух культур. Сегодня такая культурная смесь двух противоположных политических взглядов встречается гораздо реже. Кто вообще сегодня не республиканец? Во Франции нет бетонной стены между левыми и правыми. Политические разногласия больше не имеют такого решающего значения.

Де Голль умер, и настоящего голлизма больше нет. Тем не менее, существует некое идеальное образование, которое вовсе не обязательно соответствует созданной де Голлем действительности. Отказ от личных интересов в угоду общим, тот факт, что де Голля мало интересовали деньги, что он не пытался сколотить себе состояние и не стремился к общественному процветанию в ущерб ценностям — все это характерные черты этого идеала. Подобный отход от денежных вопросов, вероятно, создает ему определенный ореол в нынешних условиях.

— Можно ли еще сегодня следовать голлистской модели, раз обстановка стала совершенно другой?

— Претворить в жизнь голлисткую политику стало чрезвычайно сложно, так как страны оказались опутаны плотной сетью международных отношений, которая ограничивает их свободу действий. В 1940 или 1958 годах такого еще не было. Де Голль смог открыто сказать «нет» США, вывести войска из НАТО и выступить с критикой МВФ. Сегодня сделать подобное было бы сложно, и у решившегося на такой шаг человека не было бы за плечами жизненного пути де Голля, который придавал ему невероятную легитимность. У него был исторический капитал, который позволял ему сказать «нет». Он заставлял людей вспомнить о других событиях и производил немалое впечатление. Сегодня сделать что-то подобное сложнее, но это все же нужно принять во внимание.

— Превратился ли он в неприкосновенную и не подвластную критике фигуру?

— Мне так не кажется. Многие историки анализировали его поступки критически. По случаю двухсотлетия революции был проведен опрос, в котором французов попросили назвать наиболее революционных, по их мнению, исторических деятелей. Де Голль занял первое место. Его окружает мифическая аура, так как ему удалось переступить через свою эпоху и выйти за границы ХХ века. Но я не думаю, что он окончательно превратился в некоего идола. Довольно интересно видеть как люди, которые были очень далеки от него, возвращаются к этому. Так, например, Режи Дебре (Régis Debray) написал в 1989 году прекрасную книгу «До завтра, де Голль» (A demain de Gaulle), которая стала возвращением к идеям генерала после миттерановских лет.

— Какой современный политический деятель лучше всего воплощает голлизм?

— Обстоятельства во Франции слишком сильно изменились, чтобы здесь можно было найти человека, который отражает прошлое де Голля. Тем не менее, некоторые схожие черты можно обнаружить у иностранных политиков, которые пытались поставить страну на демократические рельсы. Прежде всего на ум приходят Нельсон Мандела (Nelson Mandela) и Аун Сан Су Чжи. Это может показаться парадоксальным, но на них обоих безжалостно давили демократические режимы, и они вышли из них и попытались принять участие в восстановлении. Они похожи друг на друга, потому что говорят «нет» и отказываются идти на компромисс с тираническим режимом, однако соглашаются смягчить позицию, когда обстановка налаживается.

Клер Андрие, историк, специалист по политической истории современной Франции.