Москва молниеносно ухватилась за идею об отказе Сирии от химического оружия, неожиданно высказанную госсекретарем Джоном Керри. Ряд опытных специалистов по российским делам считают, что этот ловкий маневр Кремля может стать поворотным моментом для дипломатической стратегии Москвы на Ближнем Востоке и не только.

«Они предпринимают такую инициативу впервые за 20 лет – впервые с тех пор, как Россия стала новым государством», - говорит Анджела Стент (Angela Stent) из Джорджтаунского университета, автор новой книги «Пределы партнерства: американо-российские отношения в 21 веке» («The Limits of Partnership: U.S.-Russian Relations in the Twenty-First Century»).

«Это часть более широкого плана России по утверждению себя как крупного игрока», - заявила он мне на заседании дискуссионного клуба «Валдай» - ежегодном собрании ведущих российских и иностранных экспертов.

«По-моему, их всерьез тревожили последствия возможного американского военного удара по Сирии – как то, что было бы в результате с самой Сирией, так и нестабильность, которую он мог бы вызвать».

По словам Стент, российского президента Владимира Путина также беспокоило то, как подобный удар мог бы сказаться на его стране и в частности на населении Северного Кавказа (особенно Чечни) с его повстанческим движением. В итоге «они увидели возможность».

С тех пор, как Путин пришел к власти, одной из главных целей России было участвовать в решении всех ключевых вопросов международного масштаба. Для этого Москва использовала свое право вето в ООН.

Сейчас, отмечает Стент, Россия начинает «определять повестку дня». До этого два десятилетия это делали США. «Если за происходящим стоит определенная стратегия, то это может стать началом чего-то, способного привести… к большему глобальному влиянию».

Чего на самом деле хочет Россия?

До сих пор международная стратегия России определялась, скорее, тем, чего она не хочет, чем тем, чего она хочет, утверждает бывший специальный помощник резидента Билла Клинтона и бывший заместитель госсекретаря по разведке и исследованиям Тоби Гати (Toby Gati). – Единственное слово по-русски, которое знает каждый американец, – это слово “nyet”». И означает оно “нет”».

По словам Гати, традиционная дипломатическая роль России – «тревожиться о происходящем в международной системе, которую она не может контролировать».

«Они привыкли наблюдать с обочины за Соединенными Штатами и каждый раз, когда мы ошибаемся или не знаем, что делать, говорить что-нибудь вроде любимого путинского “А мы вас предупреждали!” или “А мы поступили бы иначе!” или “Вас, американцев, вообще нужно держать под замком, как сумасшедшего родственника”».

Предложение Путина избавить Сирию от химического оружия возвращает Россию на сцену в новой роли инициатора. «Это очень необычная позиция для России, и, по-моему, русским она очень нравится», - говорит Гати.

«Однако при этом она означает для них трудности, потому что теперь им впервые приходится определяться с приоритетами. Что им важнее: избавиться от химического оружия? Сотрудничать с США? Удержать Асада у власти? Готовы ли они, в случае чего, к наземной операции? Не пора ли Совету безопасности задействовать седьмую главу?”

Седьмая глава устава ООН позволяет Совету безопасности рассматривать возможность применить силу против Сирии.

Задачи России в Сирии

Задачи, которые Россия ставит перед собой в Сирии, последовательны и уже давно «вполне очевидны», считает Джеймс Шерр (James Sherr) из Королевского института международных отношений (Чатэм-Хаус), автор книги «Жесткая дипломатия и мягкое принуждение: влияние России за рубежом» («Hard Diplomacy and Soft Coercion: Russia’s Influence Abroad»).

«Россия хочет защитить своего союзника – очень важного союзника, находящегося в критическом положении. Это один из двух ее последних союзников на Ближнем Востоке, и он обеспечивает ей огромное влияние в Ливане, в Израиле, в регионе в целом, в Иране. Без него такого влияния у нее бы не было», - полагает Шерр.

Кроме того, утверждает он, Россия стремится блокировать любые формы западного вмешательства, так как «ее опыт заставляет ее думать, что даже если дело начнется с невоенного вмешательства, оно перерастет в военное. С ее точки зрения, договоренность о химическом оружии намертво заклинит колеса американского военного вмешательства».

По мнению Шерра, Россия стремится уменьшить влияние западных ценностей не только в Сирии, но и во всем мире, и в первую очередь у себя. Москва, возможно, не одобряет «зверства» президента Башара Асада, но при этом убеждена, что авторитарные страны «имеют, по международному праву, в целом те же суверенные права, что и страны, которые мы считаем демократическими».

Россия видит в рамочном соглашении о химическом оружии средство, чтобы начать преследовать более широкие цели – такие, как «смена архитектуры региона, - говорит Шерр – Поэтому русские сейчас публично ставят вопрос о ядерном арсенале Израиля».

Ядерное оружие Израиля как разменная карта

И Шерр, и Стент, и Гати отметили сказанные на заседании дискуссионного клуба «Валдай» слова Путина о том, что Сирия обзавелась химическим оружием, чтобы противостоять неофициально имеющемуся у Израиля ядерному оружию. Об этом же на мероприятии говорили еще два российских чиновника.

«Он ясно дал понять, что Израиль… должен подписать Договор о нераспространении и отказаться от ядерного оружия, и это станет условием для любого дальнейшего прогресса в данной области, - говорит Стент. – Для Соединенных Штатов это, разумеется, неприемлемо, однако Россия об этом заговорила».

Шерр не считает, что Россия ставит своей целью ослабить Израиль – «она просто укрепляет собственные позиции, а все остальное для нее вторично». Он также не считает, что Россия сможет превратить израильское ядерное оружие в разменную карту. Однако она может «заставить Израиль занять оборонительную позицию, что сделает его более зависимым от России». «Тогда для израильтян станет столь же важно прилагать дипломатические усилия в Москве, как и в Вашингтоне», - говорит Шерр.

Частью дискуссии по Сирии сейчас стало не только израильское ядерное оружие, но и Иран. «Утверждать, что мы не сможем конструктивно работать без участия Ирана – это сильный ход, - признает Шерр. – К тому же для решения иранской ядерной проблемы нам тоже понадобится их поддержка, причем опять же придется включать в уравнение Израиль».

«Москва хочет, чтоб все понимали – на Ближнем Востоке не будет ни мира, ни даже значимого улучшения обстановки, если в случае кризиса ключевые решения будут приниматься без России, - объясняет Шерр. – Россия говорит всем: “Мы играем ключевую роль. Мы – единственная страна, способная говорить со всеми значимыми игроками”».

«Иран – это важный приз, - соглашается Гати. – А мы об этом продолжаем забывать».

По мнению Гати, недавние предложения Путина построить на иранской АЭС в Бушере второй ядерный реактор, а также поставить в Иран зенитные ракетные системы С-300 лежат в рамках его общей региональной стратегии. «Этим он фактически говорит иранцам: “Не торопитесь идти американцам навстречу. Мы можем многое вам дать прямо сейчас, не требуя внутренних перемен. Вам не придется выполнять никаких предварительных условий. А если вы завяжете переговоры с американцами, то сразу же начнутся вопросы: «Что у вас творится в стране? Какая у вас политика в отношении Израиля?»”»

Стент услышала от также выступившего на заседании «Валдая» министра иностранных дел России нечто новое и тревожное: «Г-н Лавров также сказал, что, возможно, из Сирии удастся забрать лишь часть химического оружия».

«Я уверена, что условием США будет забрать все, - подчеркивает Стент. – Если речь пойдет только о части, цель не будет достигнута. Поэтому все еще может провалиться».

Все три эксперта согласны в том, что договоренность о сирийском химическом оружии вызвала лавину дипломатических мер, которые могут иметь серьезные последствия и для России, и для Запада.

«Это был неожиданный шаг, - утверждает Шерр. – В сущности, это была импровизация, однако проистекающая из того, в чем русские очень сильны – из тщательного изучения другой стороны (в данном случае, нас). Они изучают логику ее позиции, ее ошибки, а затем пользуются возможностями, когда те вдруг открываются. Именно так они и поступили на этот раз».

Россия схватилась за дипломатическую возможность, говорит Гати, но для нее это может создать трудности, так как она не привыкла делать первый ход. «Для Америки это также будет нелегко, - считает она, - так как мы привыкли выдвигать идеи, командовать парадом и, в итоге, решение обычно предлагаем тоже мы. В данном случае все оказалось по-другому. Бездействие не сработало. Американская политика не сработала. Увидим, сработает ли российская».

По ее мнению, Сирия может стать уникальным примером лидирующей роли России, а может – предвестником перемен. «Интересно будет посмотреть, - отмечает она, - не приведет ли это к выработке идей о новом типе отношений с Соединенными Штатами, который я назвала бы “Перезагрузкой a la Russe”».

Россия начала действовать в последний момент

Пока рано говорить о том, поможет ли российское предложение положить конец войне в Сирии. Однако несколько участников Валдайского клуба, критикуют Россию за то, что она с самого начала не попыталась использовать свое влияние, чтобы остановить конфликт.

«До того, как оппозиция вооружилась, до притока бойцов из-за рубежа, до того, как возобладали джихадисты, до того, как погибли 100 000 человек, а полмиллиона стали беженцами, страной, у которой был наиболее впечатляющий набор невоенных рычагов, позволявших влиять на Асада и добиваться значимых перемен и компромиссов, была Россия. И эти рычаги не были использованы», - отмечает Шерр.

«Поэтому Россия несет изрядную ответственность за то, как развивается конфликт. Признает она ее или нет, любой, кто рассматривает этот конфликт извне сейчас или будет рассматривать в будущем, неизбежно придет к этому выводу. Как минимум, они ответственны за все, что пошло здесь не так, в той же мере, что и Соединенные Штаты и некоторые другие ключевые игроки».