Они посвящали стихи своим кинжалам. И любили их больше, чем собственных жен. Они шли в бой, как на свидание. Для них настоящая жизнь была в битве. Месть была их верой, а насилие — средой существования. Такое описание кавказских воинов XIX века британской писательницей Лесли Бланш (Lesley Blanch) не теряет актуальности и по сей день.

Чеченские боевики, которых выковали вековые традиции сопротивления захватчикам, были вынуждены бежать с родного Северного Кавказа из-за последовавших за кровопролитными войнами 1990-х и 2000-х годов репрессий, но сегодня вновь появляются с оружием в руках уже на Ближнем Востоке. Они превратили Сирию, а затем и Ирак в новое поле битвы для демонстрации своих боевых подвигов.

Лишившись своего «газавата» (борьба за национальное освобождение с оттенком джихада) под ударами российской военной машины, кавказские добровольцы теперь ведут священную войну во имя Аллаха по всему миру, в том числе и в рядах Исламского государства. Раз эти чеченцы не имеют возможности сражаться на родной земле, они пытаются поквитаться с Россией, выступив против поддерживаемого Москвой сирийского режима. Восток позволит им написать несколько новых страниц в своей эпопее, только они явно будут скорее кровавыми, чем славными. Чеченцы впервые сражаются за пределами своей территории, и им уже не нужно, как раньше, беспокоиться о безопасности своей семьи, клана и народа.

Они приезжают и уезжают каждый день

Сколько их? «Порядка 1 500, хотя дать точную оценку невозможно, потому что они приезжают и уезжают каждый день», — говорит Майрбек Вачагаев, историк, политолог и бывший высокопоставленный представитель руководства чеченских борцов за свободу. По его словам, лишь 10% из них, «романтики», приезжают из Чечни. Большая часть (от 50% до 60%) — выходцы с Ближнего Востока, в частности из Турции и Сирии.

Это беженцы двух чеченских войн или же выходцы из старой диаспоры, которая образовалась после завоевания Россией Кавказа в конце XIX века. Эти опытные и решительно настроенные люди представляют собой страшную силу. Остальные (от 20% до 30%) прибывают из Западной Европы (там находится почти 200 000 чеченских беженцев) и, в первую очередь, из Австрии, Германии и Бельгии. Из Франции с ее 35 000 беженцев приехали лишь 10-20 боевиков.

Больше всего людей насчитывает «катаиб» знаменитого Абу Умара аш-Шишани: почти тысяча соотечественников, а также от 100 до 200 дагестанцев. Победы и слава Умара аш-Шишани привлекают к нему все больше чеченских боевиков из других отрядов.

Так, например, катаиб «Ансар Шаам» эмира Абу Муссы (он поддерживает тесный контакт со связанным с «Аль-Каидой» и конкурирующим с Исламским государством движением «Джабхат ан-Нусра») насчитывает не более ста человек, а в независимом, но близком к Свободной сирийской армии отряде эмира Муслима (настоящая фамилия Маргошвили) еще остается порядка 200 чеченцев.

Примерно столько же людей находятся под командованием эмира Салахаддина из «Джейх Мухаджирин валь Ансар». Этот чеченский командир официально представляет на Востоке нового «эмира Кавказа» дагестанца Абу Мухаммада (настоящее имя Алихасаб Кебеков). Как ни странно, но все эти эмиры — выходцы из Панкисского ущелья в Грузии.

Они — не смертники

Нужно сказать, что численность чеченских воинов никогда не играла особой роли. В XIX веке горстка чеченцев упорно сопротивлялась медленному продвижению царских батальонов. А в 1994 и 1999 годах всего несколько тысяч давали отпор 100 000 солдат могучей российской армии.

Москва засыпала крохотную Чечню (она размером с два французских департамента), опустошила ее население, разожгла клановую и религиозную вражду, тайно поддерживала «исламистов» против «националистов»... Только так ей удалось покончить с повстанческим движением (ценой 100 000 погибших среди менее чем миллиона жителей), которое и сегодня окончательно не угасло, уйдя в подполье.

В асимметричной войне, которую сейчас ведет Исламское государство в Сирии и Ираке, определяющую роль играют хитрость, скорость и точность. Чеченские воины готовы при необходимости пожертвовать собой, но и смертниками их никак не назвать.

Они не ищут смерти, а обманывают ее. Заслуженно или нет, но репутация легендарных бойцов играет им на руку: она вызывает восхищение у соратников и страх у противников. Таким образом, их настоящее влияние в этом конфликте куда больше фактического числа, потому что они превратили войну в искусство жизни и смерти.