«Неужели хорошие времена навсегда закончились?» — жаловался в 1982 году Мерл Хаггард (Merle Haggard) в своей песне.

Оказалось, что не навсегда. Собственно говоря, в тот момент они уже возвращались — в ближайшем будущем нас ожидали рейганомика, возрождение американского духа и конец холодной войны, пожиравшей наши жизни. Однако кто бы ни победил сейчас на выборах, демографические и экономические реалии не дают нам оснований для оптимизма.

В период с 1946 по 1964 годы родились 79 миллионов человек. Это было самое большое, самое образованное и самое успешное поколение в истории Америки. Билл Клинтон и Джордж Буш-младший, рожденные в 1946 году, принадлежат к его первой волне.

В чем же проблема? Представьте себе, что 75 миллионов из этих 79 доживут до 66 лет. Это означает, что с 2030 года на пенсию ежегодно будут уходить почти 4 миллиона беби-бумеров. То есть, в течение следующих 18 лет 11 тысяч новых пенсионеров из этого поколения смогут претендовать на программы Medicare и соцобеспечения.

Прибавьте к этому иммигрантов из той же возрастной категории, учтите, что бумеры живут дольше, чем «Великое поколение» и «Молчаливое поколение», и мы получим скорый и неминуемый рост расходов на крупные социальные программы.

Чтобы обеспечить пенсионеров обещанным медицинским обслуживанием, придется сокращать выплаты и льготы и поднимать налоги. Вдобавок, мы уже в четвертый раз подряд сталкиваемся с дефицитом нашего почти четырехтриллионного бюджета на сумму более 1 триллиона долларов. Сбалансировать такой бюджет без сокращения расходов на оборону и социальные программы не получится.

Повсюду — в Калифорнии, в Висконсине, в Нью-Йорке — мы видим этот же процесс на уровне штатов. Власти замораживают зарплаты, снижают пенсии, отменяют проекты. Калифорния и Иллинойс находятся на грани дефолта. Такие города, как Детройт, Бирмингем, Стоктон и Сан-Бернардино, уже пересекли эту грань.

Если говорить о национальной обороне, то вопрос в том, как долго мы сможем позволить себе тратить на нее больше, чем вся следующая десятка стран вместе взятая? И как долго мы сможем продолжать защищать множество стран, находящихся за полмира от нас? Сколько еще войн стоимостью в триллионы долларов, вроде Иракской и Афганской, мы сможем вести на заемные деньги?

Более того, эпоха больших национальных проектов для нас закончилась.

У Франклина Рузвельта были Новый курс и Вторая мировая, у Эйзенхауэра — дорожное строительство, у Кеннеди — космическая программа, у Линдона Джонсона — «Великое общество», у Рейгана — наращивание вооруженных сил и снижение налогов, у Буша — две войны и опять же снижение налогов, у Обамы — Obamacare. Однако у нас больше нет денег на такие вещи. До самого горизонта простираются одни долги и дефициты.

Европа уже находится там, куда мы движемся. На юге Старого Света — в Испании, Италии и Греции — политика экономии начинает угрожать общественному порядку. Страны севера Европы, в свою очередь, больше не хотят платить за чужие социальные гарантии.

Власти разного уровня в США тратят 40% от ВВП, в то время как на долю налогов приходится всего 30% . Это означает, что необходимо поднимать налоги и сокращать госрасходы. Единственная альтернатива этому — уничтожить долг, обесценив доллары, в которых он номинирован, с помощью организованной ФРС инфляции.

Однако ограбить своих кредиторов можно только один раз. После этого никто больше не даст тебе в долг.

Существует и еще одно обстоятельство, о котором редко говорят. Работники, приходящие на смену бэби-бумерам, в значительной мере принадлежат к меньшинствам. Чернокожие и латиноамериканцы сейчас составляют 30% населения, и их доля продолжает быстро расти.

Во многих городах количество не заканчивающих школу представителей этих двух меньшинств приближается к 50%, а у многих из тех, кто все же выпускается, показатели по математике, чтению и естествознанию остаются на уровне седьмого, восьмого или девятого класса. Могут ли они вносить в современную экономику такой же вклад, как бэби-бумеры, показывавшие на вступительных тестах в 1960-х и 1970-х годах едва ли не лучшие результаты в истории страны? В глобальной перспективе наши академические показатели катятся к уровню Третьего мира.
Сейчас все говорят о том, как повысить результаты тестов. Однако, несмотря на рекордные и продолжающие расти вложения в образование в пересчете на каждого учащегося, никто пока не знает, как этого добиться.

Кроме того, если бумеры в основном рождались в семьях, в которых отец и мать состояли в браке и жили вместе, в латиноамериканской среде коэффициент внебрачной рождаемости составляет 53%, а в афроамериканской — 73%.

Среди белых бедняков и рабочих он сейчас достиг 40% — то есть почти вдвое превышает уровень чернокожей Америки в 1965 году, в котором Пэт Мойнихэн (Pat Moynihan) опубликовал свой доклад о кризисе черной семьи. При этом между коэффициентом внебрачной рождаемости и коэффициентами употребления наркотиков, непосещения школы, преступности и попадания в тюрьмы существует очевидная корреляция.

Некоторых из нас часто обвиняют в том, что мы, как пастушок из сказки, все время кричим: «Волки, волки!» Но не стоит забывать, что однажды волки, действительно, пришли.

Патрик Бьюкенен — автор книги «Величайшее возвращение: как Ричард Никсон поднялся после поражения и создал новое большинство» (The Greatest Comeback: How Richard Nixon Rose From Defeat to Create the New Majority).