«Министерская» часть конференции по режиму «открытого неба». Плакат конференции: деревня, загородное небо с идиллическими облаками-барашками. Очень глубокий символ открытости. Но судя по всему, конференция будет носить весьма прозаический характер.
До нашего прибытия сюда Коль и Геншер нанесли короткий визит в Москву. И столь же поспешно — по мнению Э. А. [Шеварднадзе] — Горбачев признал право немцев на единство и самоопределение.
Тема немецкого единства — далеко не идиллическое облако в мировых небесах. Для некоторых оно представляет собой страшное грозовое облако, а для нас — непроглядный туман на горизонте.
Для многих конференц-зал является своего рода вокзалом. Идеи похожи на поезда, они приходят и уходят по единому расписанию — европейскому.
Бейкер: Недавно я заглянул в дыру, пробитую в Берлинской стене… Стены падают повсюду. Начался марш свободы… Конец сталинской концепции «безопасность для Советского Союза означает отсутствие безопасности для других».
[Министр иностранных дел Великобритании Дуглас] Херд: Холодная война закончилась, зато Европа получает возрождение национализма, который столь катастрофически проявил свою разрушительную силу в Первой и Второй мировых войнах…
[Министр иностранных дел Франции Ролан] Дюма: Многие из присутствующих здесь министров подвергались преследованиям со стороны диктатур… Раньше безопасности без сверхоружия не было. [Сейчас] безопасности не будет без сверхдоверия.
[Министр иностранных дел Польши Кшиштоф] Скубишевский: Польша была одним из источников изменений на континенте. Слово «солидарность» приобрело общеевропейское, а кроме этого — атлантическое значение.
Щеголь Скубишевский демонстрирует свое знание языков. Переключается с английского на французский, чтобы произвести впечатление на франкоговорящую Канаду. Но говорит он по сути — о гарантиях неприкосновенности границы по Одеру-Нейсе.
Голландец Ван ден Брук вспоминает (но это не его собственные воспоминания), как на конференции в Женеве в 1955 году прямо перед презентацией Хрущева раздались раскаты грома, выключилось электричество, и стало темно.
Так, с шутками и каламбурами говорили о Германии (Deutschland ueber alles), а также о режиме «открытого неба». Но разговор шел на лад, что и отметил уважаемый Дуглас Херд, министр в неполированной обуви.
— У вас очень неформальный стиль. Мы слушаем вас, и не только извлекаем для себя что-то новое, но и развлекаемся.
Речь шла о статусе объединенной Германии, отставании от общеевропейского процесса, возможном механизме «два плюс четыре» или, в зависимости от выступавшего, «четыре плюс два».
Еще одна встреча, со Скубишевским, который поднял вопрос об участии Польши в этом процессе, главным образом с точки зрения формулирования гарантий неприкосновенности ее границ.
Главная встреча дня состоялась с Бейкером. [Он] предложил обсудить два вопроса: во-первых, численность советских и американских войск в Европе (вопрос был поднят на февральской встрече министров в Москве, которая в этот дневник не вошла); и во-вторых, «управление процессом объединения Германии в рамках „два плюс четыре", о чем я также говорил вам в Москве».
По первому вопросу они разошлись, решили продолжить разговор, и вот Бейкер говорит:
— Мы хотели бы придерживаться более ранней нашей позиции — о сокращении численности наших и ваших войск в Центральной Европе до уровня 195 тысяч с каждой стороны при условии, что в Европе в целом численность американского контингента не превысит 225 тысяч. Даже уйдя из Восточной Европы, вы останетесь одной из величайших держав на континенте, в то время как мы, в случае вывода войск, потеряем влияние в контексте решения европейских вопросов.
Формула «два плюс четыре» учитывает интересы всех основных игроков за столом и утвердительно отвечает на вопрос о дальнейшем пребывании советских войск на территории ГДР.
Чем раньше мы объявим о наших договоренностях, тем больше шансов замедлить падение ГДР.
Э. А. [Шеварднадзе] сказал, что ему нужно подумать и посоветоваться с Москвой; что первый вопрос его не волнует, а второй не дает особых надежд, но попробовать все же стоит…
С этого момента сюжет встречи в Оттаве взял новое направление, превратившись в злободневный политический триллер.