По словам неврологов, с самого рождения мы формируем наше восприятие, наблюдая за лицами других людей. Без этого опыта мы были бы другими. Не только человеческий мозг, но и вся наша общая культура формировалась благодаря тому, что мы видим лица, губы, глаза и подбородки друг друга.
Авторы детективных фильмов и фильмов-ужасов любят пользоваться эффектом, который оказывает на нас человек без лица (даже если это парень в мотоциклетном шлеме). Закрытое лицо, как правило, означает опасность. Вероятно, этим объясняется острая реакция многих западных граждан на никабы и бурки на улицах Парижа или Брюсселя.
Нежелание показывать лицо воспринимается не как проявление религиозности, а как попытка не позволить другому контролировать, кто мы есть, что мы думаем и чувствуем. По сути это оскорбление, личное и политическое, нежелание разделить с другими символическое общее пространство.
За маской
В этой связи во Франции появилось понятие vivre-ensemble, то есть проживание бок о бок, совместное сосуществование. Группа людей, которые не видят лиц друг друга, являются не коллективом, а просто сборищем индивидов. Западная концепция общественной жизни, по крайней мере в своей идеальной форме, основана на примате принадлежности к людскому роду, а не к определенному полу, семье или другой группе. Ближний — тот, в чьих чувствах мы можем убедиться, даже если они не дружественны.
И все эти представления о коллективе, о пространстве, которое мы делим друг с другом, вдруг рушатся в момент, когда мы перестали видеть лица друг друг. Пока мы еще смотрим на все позитивно и понимаем, что тот, кто носит а маску, дает нам понять — он готов участвовать в достижении общей цели, то есть защищаться от заразы. По сути это и есть то самое vivre-ensemble, совместное сосуществование.
В последние дни даже над ощущением отчужденности и утраты контроля подшучивают, и царит почти карнавальная атмосфера. Можно улыбнуться смекалке, которую проявили люди, не получив что-то от власти, или тем узорам, которые люди готовы носить. Нас объединяет нечто общее. По крайней мере временно.
Но что если окажется, что маски нам придется носить и на улице, и в магазине, и в автобусе еще несколько месяцев? Или лет? Или всегда с осени до весны? Перестанем ли мы об этом думать? Перестанем ли мы жалеть о том, что потеряли контроль над своим окружением? Или, напротив, научимся еще лучше считывать язык тела, выражение глаз и голоса?
Тема закрытого лица в Европе была связана еще с одной, совершенно другой, сферой жизни — безопасностью. Полиция жаловалась, что во время буйных демонстраций или футбольных драк не видит лиц правонарушителей, поэтому их невозможно поймать. Таким образом, иногда закрывать лицо просто запрещено.
Более того, в последнее время эта тема обрела новый характер. Из Китая мы импортируем не только вирусы, маски и товары народного потребления, но и технологии, предназначенные для наблюдения за общественными местами, и идею о тотальном электронном контроле. Она потенциально опаснее никабов. Эти два феномена (контроль над обществом через самые легко идентифицируемые части тела и право гражданина защищаться в момент эпидемии) конкурируют. Который победит? Возможно, грядет завершение эпохи vivre-ensemble в прежнем виде.
Мы посмеивались над «слишком чувствительными» восточными азиатами и тем, что они ходили в масках по чешским улицам. Теперь мы больше понимаем их и идем по их стопам. Мы переживаем по сути один большой эксперимент над собственным телом или, возможно, телом общества. Точнее его лицом.