Боец, который после увольнения из армии вернулся в добровольческое подразделение, рассказал про «первую сотню тех, кто записался на войнушку», о желании выгрызть из-под себя асфальт, про мышей, которые едят кевлар (пара-арамидное волокно — прим. перев.), о пленных террористах и сегодняшнюю работу добробатов.
«Я никому не говорил, но решил: как только дочке исполнится три года, я пойду на войну»
Чем я только не занимался до войны!.. У меня была своя рок-группа, я был соорганизатором различных музыкальных фестивалей и концертов, занимался журналистикой и общественной деятельностью.
Срочную службу проходил в рядах пограничников. Между прочим, после ее завершения мне годами снился сон о том, что меня снова призвали на срочную службу — и во сне я даже обижался. Мол, я уже такой давний дембель, а теперь какие-то малолетки будут мной командовать?! Этот сон повторялся снова и снова. Но с момента, когда я ушел на войну, ни разу мне больше пограничная служба не снилась…
Начало Майдана я застал дома: сидел и смотрел стрим из Киева. У меня тогда только что родилась дочка, и я не был настолько активным, как мне того хотелось. Конечно, я старался максимально фиксировать все, что происходило в моем родном городе, в Костополе (Ровенская область — прим. ред). Но в Киев ездить для меня было сложно. Поэтому на Майдане я был буквально несколько раз. Запомнился момент, когда на Грушевского менты решили зайти с фланга, активисты это заметили и с файерами, с коктейлями побежали им навстречу. Я был с камерой. Забежал за колонны, стал чуть дальше, чтобы снять это действо. Боковым зрением увидел, как в нескольких метрах от меня стоит такой же, как я, чувак с фотиком. И возле него взрывается какая-то хрень — граната не граната, не знаю… От этого взрыва его перевернуло в воздухе. Что-то серьезное у него было с ногой. Но его сразу вынесли.
После Майдана мне стало понятно, что у нас отжимают Крым — однако я все еще не предполагал, что начнутся какие-то боевые действия. Когда я был на срочной службе — как раз были «пострелухи» на Тузле. Я помнил, как там все закончилось и замялось. И почему-то думал, что и теперь произойдет нечто подобное, что все успокоится, а дальше мы будем какими-то судами меряться. Но потом «началось» в Донбассе…
На Майдане у меня появился друг Юра Завада, который воевал в Югославии и еще в Ливане, кажется. Мы с ним тогда созвонились, я напомнил: «Все же войнушка…» Юра сразу сказал мне, что надо ребят одевать, что в армии нет ничего! Буквально за сутки мы собрали немало денег. А потом начали искать броник. Ездили на Майдан, имея сотню тысяч гривен. Нам то продавали их за шесть с копейками тысяч просто из какого-то бусика (автобуса — прим. ред.), то предлагали через несколько часов такие же, но уже за четыре тысячи с копейками… Мы быстро поняли, что это какая-то фигня. И нашли более надежные способы покупать бронежилеты.
Я сразу пошел в военкомат. Записался. «О, ты классный пацан! Ты в первой сотне тех, кто к нам пришел и записался на войнушку!» Но меня так и не мобилизовали. Имею подозрение, что это случилось потому, что я тогда еще был активистом, возглавлял люстрационный комитет. К тому же, мы были волонтерами. У нас тогда одного волонтера хотели мобилизовать — а люди подняли хай. Мол, не видите, как человек дома способствует победе и выживанию наших ребят?! Предполагаю, что после того случая активных волонтеров не брали… Разве что они сами в добровольческие батальоны ехали.
Итак, военкомат меня не взял. К добробатам у меня тогда еще было немножечко осторожное отношение — я еще не до конца понимал, что это такое, присматривался. Занимался волонтерством и дальше. Принимал участие в общественной деятельности, чтобы люди, возвращающиеся с фронта, окунались в немножечко лучшую реальность.
Самым большим сдерживающим фактором была совсем маленькая дочка. В какой-то момент я, никому не сказав, решил: как только дочке исполнится три года, я уеду на войну.
В 2016 году так и произошло. Бабушке я тогда сказал, что отправляюсь на заработки. Все остальные и так поняли, куда я еду…
«У меня было желание выгрызть из-под себя асфальт»
Я сразу отправился на передовую — благодаря срочной службе мне не пришлось проходить какую-то дополнительную подготовку. Направлялся я в группу «правосеков» (членов «Правого сектора»* — запрещенной в России организации — прим. ред.) на Светлодарскую дугу. На тот момент там уже погиб «Миф», Василий Слипак, и еще несколько ребят, с которыми я, так сказать, разминулся… На дворе был конец сентября. Мы были за Луганским, на Дебальцевской трассе.
Меня сразу предупредили, что может возникнуть вариант с подписанием контракта. Для себя я этого не исключал. Имея маленького ребенка, я только рад был возможности поддерживать и обеспечивать его. Заработная плата в армии тогда была небольшая, но это все же были деньги… Так я попал в третью роту первого батальона 54 ОМБр.
Во время подписания контракта нам пообещали, что все мы будем продолжать воевать бок о бок, что все будет классно. Нас это устраивало — почему бы и нет? Никто еще не думал, каким это обернется дурдомом…
Почему-то на войне для меня все было достаточно понятным, логичным. Такого не было, чтобы я ходил и говорил: «Ой, ничего себе, что тут делается!» Больше всего поражали люди — сами по себе. И еще — поражали мыши!
На «Палубе» у нас была своеобразная отборочная база — всех новеньких бойцов сначала свозили туда. Порой там было довольно много людей. Я ночевал в одном блиндаже с еще двумя парнями. У меня была итальянская каска — волонтеры помогли. А у них обоих — ВСУшные. Нигде позже на фронте я не видел столько мышей, как на «Палубе»! Лег я спать. Снял каску, положил на выступ. После ночи только моя каска осталась целой, а у других ребят кусками просто был этот типа кевлар выгрызен…
Меня сначала «сватали» к минометчикам, но я должен был еще отбыть адаптационный период на «Палубе», из нее, на тот момент, мы могли видеть обстрелы только где-то там на горизонте. Потом через неделю приехал к нам «Бугай» и спрашивает: «Ты хочешь быть бойцом на передке или в укрытии за два километра сидеть и подавать снаряды?» Через день я уже оказался на «Бутоне» и ночью обстреливал из пулемета соседнюю позицию, потому что с собратом неправильно поняли то, что увидели в ПНБ…
В бою за лес в декабре 2016 года я участия не принимал. Меня и еще двух побратимов тогда отправили почему-то снова на «Палубу» — буквально за несколько дней до леса. Все, что происходило там, нам пришлось услышать в эфире. И следить за тем, как через наш пост пролетает техника… Но, кажется, на третий день боев москали начали работать крупным калибром, стали пристреливаться сто пятьдесят вторыми снарядами. Я тогда неспешно шел к перекрестку — нес на «Палубу» батарею для рации, которую только что забрал у минометчиков после зарядки. И тут — метрах в семидесяти от меня — сто пятьдесят второй в поле падает. Земля задрожала под ногами. Я быстро распластался звездочкой. У меня было желание выгрызть из-под себя асфальт. Но этого сделать не мог, поэтому так звездочкой и пополз в сторону блиндажа… А снаряды пошли дальше, в сторону. Москали тогда арту (артиллерию — прим. ред.) нашу хотели достать.
Разное можно вспоминать… Можно посмеяться. Можно поплакать. А поплакать есть, о чем…
Покойный «Гюрза» как-то подарил мне книгу с украинским фольклором. Это было очень неожиданно для меня. Где он ее взял? Внутри были юмористические рассказы, которых я никогда не слышал. К сожалению, где-то на дуге я ту книгу и потерял. Не сохранилась она.
«Ах, вы тут еще и бухаете»
Как называется ощущение, когда все вокруг тебя будто замирает? Существует ли какая-то терминология?.. У меня такое ощущение было, когда мы уже перешли в батальон «Донбасс-Украина». Когда мы ползли за теми сепарами в Травневом (Майском).
В какой-то момент я посмотрел вокруг. Возле меня было деревце, а на нем — небольшое осиное гнездо. По нему ползала оса. Как раз садилось солнце. Этот момент настолько был крут! Эта оса так медленно двигалась… Как будто это длилось несколько минут, а не несколько секунд. Потом мы поползли дальше.
Нас тогда была команда: я, «Арамис» и «Вий». Возглавлял нашу группу друг «Уокер», а на прикрытии были «Бугай» и «Белорус», он же «Драник», он же «Бульбаш», он же «Сябр» (смеется).
Изначально планировалась совсем иная операция, гораздо более масштабная. Долго и тщательно планировалась. Но, к сожалению, многим военнослужащим не хватает самодисциплины для того, чтобы держать язык за зубами и не трепаться везде о том, что делаешь и для чего. Поэтому быстро выплыла информация, что батальон «Донбасс-Украина» планирует осуществить операцию по захвату нескольких позиций. И буквально за сутки вследствие этой утечки операция была отменена.
Чуть позже в один прекрасный день «Бугай» позвал к себе нескольких человек, которые должны были участвовать в предыдущей запланированной операции. И говорит: «Вот, есть такой план. Кто идет?» Мы идти согласились. У нас всегда такие дела добровольные — мы и пошли добровольно, нам приказывать не нужно было… Через два часа после разговора с «Бугаем» мы уже были на маршруте.
Проползли на животе около километра между двумя позициями сепаратистов. Обошли их с тыла. Потом лежали в нескольких метрах уже от их позиции, слушали их болтовню. Они то спорили, то радовались чему-то… А, мы все ждали, что ориентировочно в двадцать один час они должны сделать в эфир доклад: сообщить, что у них на позиции все хорошо. Сразу после этого мы осуществим захват.
Мы ждем-ждем — а они никому ничего не докладывают. Дальше болтают… Тогда «Уокер» говорит: «Идем». Мы зашли парами с двух сторон. Сначала шли тихонько. Потом, когда мы уже подошли вплотную, они нас заметили, и спросили кто идет. «Уокер» включил фонарик и засвечивая им глаза начал делать вид, будто это свои пришли. «Все свои! Что за хрень, что вы здесь делаете?! У нас уже весь отряд подняли по тревоге! С вами связи нет!»
На позиции у них была недопитая бутылка водки. «Ах, вы тут еще и бухаете! — продолжил кричать «Уокер». — А ну давайте все на выход сюда. Кто у вас здесь еще на позиции?! Пьяный, с оружием! А ну дай сюда автомат!»
Один стоял с автоматом без пристегнутого магазина, а другой — с магазином. Именно ему «Уокер» говорил, что, мол, ты пьяный, отдавай оружие. Тот отказался. Потом наступил момент, когда стало понятно: дальше уже нельзя с ними возиться. Все. «Всем лежать, укропы пришли».
За время болтовни мы уже заняли выгодные для нас позиции и быстро их нейтрализовали. Правда, в следующий момент тот, что был с автоматом, ударил «Вия». Дальше все было, как в кино, в лучших голливудских экшенах. За тем местом, где стоял «Вий», была вырыта огромная яма — видимо, они еще один блиндаж хотели соорудить. Когда «Вия» ударили, он, падая в яму, просто в падении произвел выстрел или даже два в этого сепара… Тот еще несколько минут помучился, но не сильно. Не кричал. Упал, немного помычал, и все.
«Вий» вылез из той ямы, он был в порядке. Сепаратист тот оказался москалем. У него был шеврон «Беркута» — но не спецподразделения украинской милиции, а сепаратистского подразделения. Мы хотели сорвать этот шеврон как трофей. Но он не просто был пришит, а пришит леской. Мы плюнули.
Остальных троих связали. И выяснили, что у них даже раций не было — связь была либо через тапик (устаревшая модель телефона), либо через смартфон. Потом мы их оттуда вывели. Тогда было много шума относительно этого события… Что с теми сепарами случилось, обменяли их или нет — не знаю. Из-за них потом какие-то суды были, и кого-то из наших на эти суды вызывали. Но не меня.
«Добровольцы остаются на фронте»
После увольнения из армии — буквально через месяц я уже отправился в Авдеевку в первую штурмовую роту ДУК ПС. Там меня уже ждал тот самый «Бугай»…
Мне кажется, что на сегодняшний день нашей армии, в плане обороны, уже хватает сил для выполнения задач. Но многие в украинской армии просто не хотят ничего делать. Понимаю, какие взгляды у нынешней власти, не без этого… Но вместе с тем, очень жаль наблюдать отсутствие инициативы у самих военных. Ведь они должны быть как раз теми людьми, которые знают, думают, понимают, что нужно сделать для того, чтобы нанести, в тот или иной момент, как можно больше вреда врагу.
Вместе с тем, я должен отметить, что за два года контракта я сделал меньше, чем за первые полгода в ДУК… Реально. До сих пор, к сожалению, в армии не только поддерживаются, но и еще больше развиваются настроения наподобие «просто получить зарплату, отсидеться, ничего не делать — и все будет хорошо». Поэтому у меня создается понимание, что те, кто ушел на фронт добровольно, как раз полноценно готовы к выполнению задач. И они это будут делать. С такими людьми можно идти и в бой, и в разведку, куда угодно…
Иногда люди, и даже военные, удивленно спрашивают: «А что, добробаты еще существуют? Они что-то делают?» К сожалению, остались, не все. Но они выполняют немало задач в сотрудничестве с теми же военными. Просто существует такая вещь, как военная тайна. И чтобы на пользу борьбе все эти дела и дальше продолжались — нельзя рассказывать об этом в социальных сетях, нельзя кричать на всех каналах…
Но добровольцы остаются на фронте и, как и должны, держат оборону.
В отличие от ВСУ, в среде добровольцев можно непрерывно развиваться в своем секторе ответственности, в своей, уместно сказать, военной, а не войсковой специальности и для этого мне не обязательно иметь диплом о высшем образовании, личные связи в командовании или погоны какого-то уровня. У добровольцев меньше лишней бюрократии, с которой постоянно приходится иметь дело действительно достойным людям в армии. И такое понимание есть не только у меня… Например, в добробате есть люди, которые ремонтируют технику или готовят еду. Они очень редко участвуют в боевых задачах. И они это делают не потому, что им за это дадут деньги и соцпакет.
Сейчас я понимаю, что моя деятельность уместнее на мирной территории, хоть порой и выезжаю в боевое подразделение. На сегодняшний день я возглавляю «Правый сектор» (организация, запрещенная в России — прим. ред.) в городе Днепр. Здесь для патриотов и националистов работы очень много. Война не закончилась, она просто перешла в иную фазу, в другой ритм. А это значит, что добровольцам нужно что-то есть, во что-то одеться, ремонтировать технику и оборудование, переобувать машины на зиму, и этот список регулярно обновляется и никогда не бывает пустым… Вместе с волонтерским отрядом и резервным подразделением мы собираем помощь тем, кто находится на боевом дежурстве.