Кто мы? Что формирует наш менталитет? «Ответить на этот вопрос непросто, да и ответов много. Конечно, на нас влияет среда и опыт наших предков», — говорит ученый-невролог Иван Ректор, который специализируется, прежде всего, на эпилепсии, болезни Паркинсона и других неврологических заболеваниях, а также функционировании мозга человека вообще. «Шесть лет назад я понял, что у нас есть последняя возможность изучить переживших холокост, которым сейчас более 80 лет», — рассказывает он, почему в 2015 году начал в исследовательском институте при университете им. Масарика исследовать невробиологические и психологические последствия сильнейшего стресса у тех, кто пережил холокост, и их потомков.

Последствия стресса ученые изучают на трех уровнях. С помощью опросников и бесед они изучают психологические последствия. С помощью функциональной магнитно-резонансной томографии ученые определяют структурные и функциональные изменения в мозгу, а особое внимание уделяют генетическим факторам наследственности. «В общей сложности мы обследовали почти 400 человек: 44 прямых потомка переживших холокост, их 86 потомков и 88 внуков и внучек. Кроме того, мы обследовали такое же количество одинаковых по возрасту людей, которые не сталкивались с ужасами войны непосредственно», — рассказывает профессор Ректор, которого к исследованию подтолкнули и личные причины. «Моя мать, которой 95 лет, была самым старшим участником исследования, а моя 16-летняя дочь, напротив, самым младшим», — поделился ученый.

«В первом поколении, то есть у прямых потомков переживших холокост, даже по прошествии 75 лет после войны некоторые части коры мозга, связанные с преодолением стресса, эмоциями и памятью, меньше, сужены, если сравнивать с контрольной группой», — описывает Ректор удивительные последствия стресса. По его словам, это, возможно, связано с желанием забыть и вытеснить воспоминания об ужасах войны. На степень изменений в структуре мозга влияет и возраст, в котором человек пережил войну. Более выражены последствия у тех, кто столкнулся с войной в ранней молодости или в детском возрасте. Те, кому в 1945 году было меньше 12 лет, по-видимому, до конца не осознавали грозящую им опасность, и тем не менее мозговые изменения у них сохранились до сих пор.

Ученые выяснили, что большую роль сыграл и так называемый пренатальный стресс, то есть перенос стресса будущей матери на еще не рожденного ребенка. «Из первых полученных нами результатов следует, что дети, рожденные во время войны и в первые месяцы после нее, показывают весьма выраженные изменения в структуре мозга. Также стресс оказывает большее воздействие на их психику, чем у тех, кто сам не сталкивался с войной в детском возрасте», — отмечает невролог.

Как и ожидалось, у выживших специалисты выявили высокую степень посттравматического стресса, который может приобретать самые разные формы, начиная с подавленности, депрессии и страха за будущее вплоть до нарушений сна, ночных кошмаров или, например, обостренной тревожности. «Интересно, что пережившие также демонстрируют высокий уровень так называемого посттравматического роста или, как говорят в народе, понимания „что тебя не убивает, делает тебя сильнее". Выжившие более благодарные, лучше справляются с жизненными трудностями, отличают, что на самом деле важно, и больше уделяют внимания социальным и семейным узам», — уточняет Ректор. Для 84% тех, кто выжил, ужасы холокоста были тем худшим, что они пережили в своей жизни, а 70% считают, что тот опыт негативно сказался на их жизни. Но на вопрос, довольны ли вы своей жизнью после войны, 80% ответили положительно, что подтверждает посттравматический рост.

«Надо понимать, что первое поколение переживших холокост, которое мы сегодня можем изучать, — это люди, которые были в чем-то устойчивее других: они выдержали нечеловеческое обращение с собой и дожили до преклонного возраста. Конечно, им всем повезло, что они пережили войну. Но вообще это крайне гетерогенная группа, и каждый войну переживал по-своему», — описывает Ректор участников исследования. Некоторые находились в концентрационных лагерях; некоторые из них участвовал в марше смерти. Кто-то скрывался, а другие ушли в партизаны. Некоторые переносили тяготы войны, будучи маленькими детьми, а для самых старых из тех, кто принимал участие в исследовании, 1945 год пришелся на годы их ранней молодости. «Их объединяет один общий фактор — сильнейший и продолжительный стресс, который был настолько сильным, что вызывал у них схожие психологические последствия и изменения в мозгу, которые можно измерить и по которым до сих пор можно отличить их от тех, кто лично не сталкивался с холокостом», — подытоживает Иван Ректор.

За рубежом уже проводились исследования последствий холокоста, но в основном они ограничивались психологическими опросами, и в них участвовали поколения выживших и их дети. Поэтому исследований группы Ректора вызвало резонанс в среде мировой профессиональной и широкой общественности. Интерес к исследованию проявили ВВС, израильское издание «Джерузалем пост» и, например, британское бульварное издание «Сан», поскольку у этой работы нет аналогов. В исследовании сочетаются психологические, структурно-мозговые и генетические методы, а кроме того, в нем участвуют представители второго и третьего поколения людей, переживших холокост. «Мы подозревали, что найдем изменения у первого поколения и их детей при сравнении с соответствующими контрольными группами, но мы и не догадывались, что психологические последствия и функциональные изменения мозга (их связь и взаимодействие) скажутся на третьем поколении, которые родились через 30 — 50 лет после войны. Для нас это стало сюрпризом», — говорит Иван Ректор, добавляя, что его группа продолжает работу над исследованием.

Ученые пока не знают, как сильнейший стресс передается от поколения к поколению. «Это один из вопросов наших исследований. Вероятно, сочетается социальный и эпигенетический фактор». Именно на нем они планируют сосредоточиться, поскольку он может раскрыть другие взаимосвязи. «Эпигенетика не только меняет саму ДНК, но и определяет, какие части ДНК будут активными, а какие нет. Эту информацию тоже можно наследовать, хотя механизм передачи пока до конца не ясен», — разъясняет Ректор. К исследуемой группе ученые из Центральноевропейского института технологий хотят добавить еще и четвертое поколение — правнуков. «Но сначала мы должны подождать, когда они подрастут», — говорит начальник группы.

Уже опробованную методологию Иван Ректор и его коллеги планируют применить и в другом исследовании, которое будет посвящено двум поколениям выживших после балканских войн. «Мы хотим узнать, специфичны ли пожизненные последствия сильнейшего стресса только для холокоста, или существуют какие-то общие черты, которые в будущем помогут нам быстро выявлять беженцев из зон конфликтов. Эти люди более подвержены последствиям пережитой травмы, и мы сможем вовремя предложить им необходимую психологическую помощь».

«Конечно, мы каждый день сталкиваемся со стрессом, и вся наша популяция его испытывает, но это другой стресс, не похожий на тот, который испытываешь, когда тебе и твоих близким на протяжении длительного срока грозит смерть», — отмечает Ректор, подчеркивая, что психическое и физическое бремя, которое легло на евреев во время войны, не имеет аналогов в нашей истории. «Это продолжалось шесть лет и началось с унижения и отлучения от общества, а продолжилось ущемлением их прав, а позднее — депортацией и уничтожением. Более того, стресс продолжался и после окончания войны, когда выжившие узнали, что им некуда возвращаться, потому что их семьи убиты».

При этом Ректор допускает, что текущая коронавирусная пандемия тоже может оказать продолжительное негативное воздействие на наше психическое здоровье. «Мой брат, его сын и мой сын тоже — психиатры, и они подтверждают, что спрос на их помощь растет», — говорит Иван Ректор. «Но современный стресс другой, и его нельзя сравнивать со стрессом выживших в холокосте. Только время покажет его последствия».