Репортаж из зоны военных действий в Донбассе: "Пусть в деревне играет гармошка!"

Когда в конце марта я получил от пресс-службы российского министерства обороны предложение принять участие в поездке группы журналистов на Донбасс, то долго не раздумывал и согласился. Меня привлекла возможность за короткое время и без особых организационных хлопот получить представление о последствиях конфликта. До этого я уже посещал народные республики ДНР и ЛНР, но по собственной инициативе, без помощи государства российского. У меня тогда было конкретное задание: "экскурсия" на фронт к войскам народных республик. Но, конечно же, не менее важно во время таких поездок поговорить и с людьми на улице. Только так можно получить полную картину происходящего. И вот это мне удалось в нынешнюю поездку. А вступление это я делаю для того, чтобы читатель точно знал, при каких обстоятельствах был сделан этот репортаж.

Стояла чудесная погода, когда мы приехали в Горловку. На небе — ни облачка. Но весеннего настроения не было. Слишком напряженной была ситуация в городе. Наш белый журналистский автобус припарковался недалеко от школы № 50. Она находится на улице Маршала Соколовского, в одном из микрорайонов на северо-востоке города.

Численность населения Горловки — 244 тысячи человек. Город находится на "линии соприкосновения", являющейся с 2014 года линией фронта, где время от времени гибнут люди. С тех пор, вот уже восемь лет город то и дело обстреливается украинской артиллерией. Поэтому прежде чем отправиться в школу, мы, журналисты, надеваем бронежилеты и каски. Перед трехэтажным зданием школы из светлого камня я замечаю гору битого стекла. Рядом, прислоненные к стене, стоят чисто вырезанные листы нового оконного стекла. В школе 396 учеников, но сейчас ни одного из них не видно. Как я узнаю позже, с 25 февраля 2022 года ребята учатся на "удаленке".

У входа в школу нас встречает руководительница отдела народного образования Горловки Мария Янушевна, приземистая белокурая женщина среднего возраста. Несмотря ни на что, она старается выглядеть опрятно: одета в пальто, отороченном черно-белым искусственным мехом. Вид у Марии удрученный. Печальным голосом она рассказывает: "25 февраля проявил свою сущность украинский фашизм". В школу попал снаряд с украинской стороны, наделавший много бед. Погибли две учительницы. Школьников во время обстрела в здании не было.

Мария быстро проводит нас по зданию школы. Мы проходим мимо высоких комнатных растений и попадаем на школьный двор. На черном асфальте видны отметины от осколков. Тут же вращается маленькая бетономешалка, рабочий, стоя на лесах, занят тем, что заделывает дыру на плоской крыше спортзала белыми кирпичами, другой рабочий вставляет стекла в окна спортзала.

"Это произошло 25 февраля, в 10 часов утра", — объясняет директор школы Сергей Бур, также оказавшийся на школьном дворе. То есть, беда случилась в первое же утро после начала российской "специальной операции". По словам директора, удивительным было то, что снаряд прилетел бесшумно. Обычно снаряды украинцев летят с громким свистом и люди успевают залечь. Этот снаряд летел тихо-тихо: местные поговаривают, что он был польского производства.

Снаряд задел крышу спортзала и затем врезался в здание. Мария показывает на одну из учительских на нижнем этаже здания. Затем решительно добавляет: "Чтобы всем было ясно. В этом районе нет военных. У нас жилой микрорайон. Тут находится четыре школы. Во всех помещениях нашей школы вылетели стекла. Благодаря помощи наших друзей, российских граждан, мы восстанавливаем окна и каменную кладку стены". Если бы в школе были дети, то это имело бы катастрофические последствия. Взрывная волна и осколки от окон поранили бы десятки ребят.

Две учительницы, работавшие на нижнем этаже школы в канцелярии, были убиты осколками снаряда. Снаряд пробил еще и в стену, за которой был коридор. Сейчас там стоит стол с вазой, в ней — розы, рядом — портреты погибших учительниц. Убиты были завуч и заместительница директора — Елена Викторовна (45 лет) и Елена Павловна (53 года), учительница географии.

"Когда произошла трагедия, я был у себя в кабинете. Все произошло у меня на глазах", — рассказывает директор школы. Сергей Бур — мужчина внушительной комплекции. У него широкие плечи, но он говорит таким подавленным голосом, как будто несчастье произошло только что. Как он себя чувствует, спрашиваю я его. "Я до сих пор не могу прийти в себя. Погибли мои коллеги. Мне сказали, что они погибли мгновенно. Когда я вошел в канцелярию, Елена сидела с опущенной головой на стуле. А учительница географии лежала на полу". Директор рассказывает, что после обстрела школы частные лица из Краснодара и Ростова-на-Дону позвонили и предложили усыновить детей убитых учительниц. К счастью, у сына Елены Викторовны есть родственники. Её старший брат на днях подал заявление на усыновление мальчика.

Спрашиваю директора, не думает ли он уехать из города. Ведь многие жители Горловки эвакуировались. Он отвечает: "Нет. Бросить школу я не могу. Я работаю тут с 1999 года. Вся моя жизнь связана с этой школой. Я — учитель истории и обществоведения. Окончил педагогический институт в Луганске".

После посещения школы мы встречаемся с заместителем мэра Горловки Павлом Калиниченко. Во время беседы он сказал, что обстрелы города "националистическими украинскими формированиями" после 24 февраля 2022 года усилились. Нет ни одного из 50 зданий школ и детских садов города Горловки, которое в течение последних восьми лет не было бы обстреляно украинской артиллерией.

Мы едем дальше на северо-восток и приезжаем в район к северу от Луганской народной республики (ЛНР). Эту местность войска ЛНР заняли после 24 февраля 2022 года. Местный ландшафт определяют луга и небольшие леса, следов сельскохозяйственной деятельности не видно. Это и неудивительно, ведь область к северу от "линии соприкосновения" с 2014 года — зона военных действий. Тут летали украинские дроны, велись обстрелы. К северу от линии соприкосновения окопались украинские батальоны, к югу от нее — позиции войск ЛНР.

Наконец мы оказываемся в селе Трёхизбенка, расположенном в 20 километрах от линии соприкосновения. 27 февраля 2022 село было занято войсками Луганской народной республики при поддержке российской артиллерии. В советские времена в Трёхизбенке жило 3000 человек. Тут был большой совхоз, то есть государственное сельскохозяйственное предприятие. Он продолжал работать до 2002 года. Затем закрылся. Люди остались без работы. Молодежь подалась в Луганск и другие города области, кое-кто уехал и в Россию.

На Украину уехали лишь немногие, рассказывает Наталья Афонина. С этой 64-летней женщиной, 25 лет проработавшей медсестрой, я познакомился в деревне, когда она стояла в очереди за гуманитарной помощью. На ней коричневое пальто из синтетического материала с оторочкой мехом, на голове — пестрый русский платок. Она рассказывает, что лечилась от рака и поэтому два года прожила в Луганске и не видела, как село было занято войсками ЛНР. Ее муж умер от инфаркта во время войны, длящейся вот уже восемь лет.

Как жители села отреагировали на смену власти, спрашиваю я Наталью. Она улыбается и говорит: "Кричали: ура, ура, ура!" Еще были возгласы "Да здравствует Россия, да здравствует Путин! Да здравствует армия освободителей!" Поймав мой удивленный взгляд, она добавляет: "Я ничего не имею против Украины. Но я против политики украинского правительства. У нас жили татары, один вьетнамец, один узбек. Мы жили как братья, не делили людей по национальности, всегда были гостеприимны. Я — русская. И когда украинский солдат говорит мне, что твоя земля оккупирована, что я должна сказать?" Наталья с детства живет в Трёизбенке.

По ее словам, украинская армия вела себя по отношению к жителям села "отвратительно". "Я спрашивала украинских солдат: зачем вы сюда пришли? Они отвечали: чтобы защищать свою землю. Я им говорю: вы свою будете защищать, а где же моя земля? Они отвечали: поезжай в Россию. Я отвечала, что мои предки живут здесь уже 200 лет, так почему вы меня отсюда гоните?"

Спрашиваю Наталью, осталось ли в селе прежнее начальство. По ее словам, после того как пришли войска ЛНР, сельсовет сменили, и это хорошо, потому что старое начальство было нечисто на руку. Наталья вспоминает, как восемь лет назад все началось. Село бомбили украинские самолеты, а 10 июля в него вошли украинские войска. Когда они стали окапываться, то повредили газопровод. "С тех пор газа у нас нет, и нам приходится покупать дрова и топить печи". Жизнь в деревне стала тяжелой. У многих жителей хозяйство со скотом и огородами, и за счет этого они как-то кормятся.

Наталья кажется оживленной и оптимистичной, хотя жизнь у нее совсем непростая. Женщина живет у соседки, потому что все окна в ее доме выбило в последние дни конфликта. У бывшей медсестры трое взрослых детей. Двое из них живут в России, одна из дочерей — в Луганске. Ее муж служит сейчас в войсках ЛНР. Боится ли Наталья за зятя? Лицо женщины становится суровым. Она сухо отвечает: "Да".

В середине села стоит памятник Кондратию Булавину, предводителю русских казаков, возглавившему в 1707 году казацко-крестьянское восстание против русского царя Петра Великого. Памятник поставили в 1998 году. По мнению киевского правительства он должен был напоминать населению о том времени, когда казаки и крестьяне восставали против Москвы. Подобные меры хорошо вписываются в проводимую Киевом с 1991 году политику "украинизации" пророссийских областей юго-востока Украины.

Сейчас прямо у памятника российские солдаты раздают из темно-зеленых военных грузовиков с белой буквой Z гуманитарную помощь. Жители деревни среднего и старшего возраста стоят в очереди перед столами, на которых происходит раздача. Ведут себя дисциплинированно. Получив продукты, люди перекладывают их в сумки. Подхожу к небольшой группе людей, одна из женщин гордо показывает мне содержимое ее пакета — хлеб, вода, консервы. "Я очень благодарна", — говорит она.

На другом конце площади волонтеры из относящегося в ЛНР города Алчевска раскладывают из огромных котлов гречневую кашу по пластиковым пакетам. Каждый весит около трех килограммов. Это душераздирающая картина. Почти всем женщинам, стоящим в очереди, больше 55 лет. Они вырастили детей и внуков, а теперь сами, как школьники, стоят в очереди за дневным пропитанием. Женщины рассказывают, что после того, как деревня была занята войсками Луганской народной республики, Украина отключила им электричество и воду. Газа нет уже с 2014 года. Те, у кого нет дровяной печи, мерзнут.

Заговариваю с женщиной по имени Татьяна. Она — пенсионерка. На ней ярко-оранжевая утепленная куртка. Татьяна рассказывает, что год назад возвратилась из Италии. Там она 14 лет работала где-то под Венецией, ухаживая за стариками. В последнее время зарабатывала по 900 евро в месяц. Деньги отправляла детям в Луганск, потому что те в 90-е годы остались без рабочих мест. Татьяна рассказывает это спокойным тоном, как будто еще стоит под итальянским солнцем, а не под затянутым облаками небом, в разоренном боями селе. Почему же она вернулась? "Люблю свою родину". Люди, у которых она работала в Италии, предлагают ей вернуться. И даже взять с собой семью. "Но я не хочу. Сил больше нет".

Что она думает о том, что Луганскую область занимают войска ЛНР, — спрашиваю я Татьяну. "Я всегда знала, что однажды это произойдет. И верю, что наше село возродится. У нас раньше было много молодежи". По ее словам, жизнь в селе была хорошей, потому что был совхоз. Сегодня же в селе осталось всего две коровы. А в советское время их была тысяча. В последнее время не имело смысла держать корову. Вся область заминирована. А если корову все время держать в хлеву, то молоко она дает невкусное.

Об украинских солдатах Татьяна ничего хорошего сказать не может. "В 2014 году я их спросила: почему вы приехали к нам на танках? Мы здесь мирно живем". Во время, когда за деревню вели бой войска ЛНР в конце февраля, погибли двое сельчан, рассказывает Татьяна. А затем говорит с налетом черного юмора: "В мой дом прямиком угодил снаряд, теперь дома нет. Когда украинцы уходили, они отстреливались как сумасшедшие. Прежде чем уйти, они нам сказали: все равно мы вас уничтожим".

Почему украинские солдаты так к вам относились, спрашиваю я. "Знаете, наверное, потому, что мы их не любили. Но они и вели себя так, что любить их было невозможно. Вели себя заносчиво и нагло, как хозяева. Говорили, что мы будем на них батрачить. Похоже, они были с Западной Украины. Они говорили нам, что мы должны разговаривать с ними на украинском языке. Но я сказала, что я русская и русский — мой родной язык".

Спрашиваю Татьяну и двух ее подруг, подошедших к нам, не могли бы они спеть нам какую-нибудь песню. Трем пенсионеркам, когда-то вместе ходившим в школу, а затем работавшим в совхозе, идея понравилась, и они запели песню "Родное село будет жить. И пусть там играет гармошка!". На пару минут боевые действия и холод были забыты. Я не сразу нахожу слова, настолько я восхищен этим оптимизмом и этой несгибаемостью. Наконец, мы расстаемся и желаем друг другу всего хорошего.

Ульрих Хайден (Ulrich Heyden)