Известный французский теоретик национализма Эрнест Ренан писал в начале 20 века, что «забвение и историческое заблуждение является одним из главных факторов создания нации». Аналогично и даже более прямо в конце 20 века прославленный историк Эрик Хобсбаум написал, что «национализм требует слишком твердой веры в то, что явно не соответствует действительности». В последние десять лет национализм, вызванный мировым экономическим кризисом 2008 года и сопровождаемый популизмом и дефицитом либеральных ценностей, триумфально шествовал по планете.
Закономерным следствием этих тенденций стало размывание понятия правды и появление нового тренда — теперь можно откровенно лгать и делать неточные или неправдивые заявления, не боясь, что за ними последует осуждение или утрата доверия. Наоборот! Уличенный лгун Дональд Трамп, даже несмотря на резкое неприятие его частью общества, получил в 2016 году поддержку большинства электората, участвующего в выборах американского президента. И неслучайно в 2016 году неологизм «постправда» объявлен новым словом года. Оксфордский словарь толкует это слово как такое состояние общества, при котором объективные факты меньше влияют на формирование общественного мнения, чем эмоции и личные заверения. А если говорить конкретнее, то в случае Америки речь идет о лжи под названием «альтернативные факты», спускаемой с государственной верхушки.
В подобном международном контексте Сербия чувствует себя комфортно. Национализм, антиглобализм, популизм, авторитаризм, ложь в качестве «нашей» правды — все это вошло в жизнь Сербии еще в 90-е годы 20 века во времена преступного режима Слободана Милошевича. Не будет преувеличением сказать, что Сербия была предвестником или даже авангардом негативных тенденций, которые в конце первого десятилетия 21 века обрели глобальный характер.
Один из главных протагонистов военной политики Милошевича и один из создателей неприкосновенной сегодня правящей сербской партии Брана Црнчевич, обвиненный в 90-х в неоднократном вранье в интересах военной пропаганды, заявил: «Между правдой и Сербией я выбираю Сербию». Тогда же прозвучала известная ложь о том, что жители Дубровника жгут резину, чтобы обвинить «нас» в бомбардировках средневековых стен, которые находятся под защитой ЮНЕСКО. Тогда же было заявлено, что жители Сараево сами себя обстреливают из гранатометов, чтобы скомпрометировать преступников из Пале. Мы услышали заверения в том, что Сербия не участвует в войне в Хорватии и Боснии и Герцеговине, и что на ее территории нет лагерей для хорватских и боснийских пленных. Мы узнали, что тысячи албанских мирных жителей покидают Косово из-за натовских бомбардировок… И перечислять можно бесконечно.
Но, вероятно, лучше всех ложь воспел певец сербской гибели и бессмертия, «отец нации» — Добрица Чосич. «Мы лжем, чтобы обмануть самих себя и утешить других. Мы лжем из сострадания, из стыда, чтобы приободриться и скрыть свою беду. Мы лжем во имя честности. Мы лжем во имя свободы. Ложь — это вид сербского патриотизма и подтверждение нашего врожденного ума. Мы лжем с выдумкой, с фантазией и изобретательно…» Наконец, с Чосичем трудно не согласиться, когда он говорит: «В этой стране любая ложь в конце концов станет правдой». Любую ложь, как считал известный писатель и первый президент (1992-1993) ложной «Югославии» Милошевича, состоявшей из Сербии и Черногории, можно объяснить raison d'être, то есть национальным интересом.
Сегодня ложь торжествует. Недавно лжегосударство (небольшое образование в Боснии и Герцеговине — Республика Сербская) отметило свой неконституционный «день республики». Оно праздновало годовщину подписания 9 января 1992 года акта о своем создании, закрепленном в рамках Дейтонских мирных соглашений в ноябре 1995 года. Это еще один случай, когда, выбирая между сербской нацией и правдой, выбрали нацию. Триумф националистического китча и прославление преступлений окружены множеством исторических заблуждений и фальсификаций. Самая взлелеянная ложь — о «семи веках» геноцида против сербов и о том, что «все началось с Наполеона»… Стоит напомнить, что завоевательный, а также революционно-модернизаторский поход Наполеона на Европу относится к началу 19 века.
Посреди Западных Балкан, которые входят в европейскую сферу влияния, прославлялось сопротивление Европе и остальному миру — без всякой поддержки извне, без присутствия представителей других народов Боснии и Герцеговины и даже без присутствия высшего руководства Сербии. Красноречивее лживых слов были мрачные и помятые лица функционеров, присутствовавших на этом «торжестве (националистического) опьянения и китча». Не слова, а физиономии на этот раз открыли истину.
Благодаря Первому и Второму восстанию Сербия получила автономные права в рамках Османской империи, и первого дипломатического представителя в Сербию отправила в 1836 году Австрия. Через два года ее примеру последовала и Россия. Не нужно особенного воображения, чтобы представить себе, какими могли быть отношения между маленьким только что созданным и еще не признанным вассальным Княжеством Сербией и имперской Россией. Подобное помпезное празднование круглой даты, связанной с установлением «дипломатических отношений» между Сербией и Россией, явственно свидетельствует о намерениях обеих сторон.
И Россия, и Сербия, то есть режимы в Кремле и в Белграде, движутся к тому, чтобы свести современные отношения двух стран к уровню 1838 года. Идеал (про)российской губернии — полузависимая балканская страна, которая во всем полагается на большого русского брата. Если бы это было не так, то в этом году кто-нибудь в Белграде вспомнил бы о 70-летней годовщине одного очень важного события, которое тоже касается отношений Белграда и Москвы. Речь — о годовщине резолюции Информбюро и ссоре Югославии со Сталиным. Тот редкий в нашем прошлом год имел планетарное и общеисторическое значение. Тот год определил дальнейшую жизнь и увеличил степень свободы и всего общества, и каждого отдельного гражданина в социалистической Югославии.
Ту подлинно историческую и переломную годовщину сегодня в Сербии никто и не вспомнит, поскольку нынешняя власть фактически возвращается в период до Информбюро. Современным режимам в Москве и Белграде невыгодно вспоминать годовщину, которая связана с единственным периодом мало-мальски равноправных отношений с Россией. Поэтому 1838 год (год сомнительной исторической значимости) будут окружать ложью и историческими фальсификациями на самом высоком государственном уровне, а важную годовщину, которая имела в истории, как говорил Коча Попович, планетарное значение, будут игнорировать.
Последнее звено в цепочке лжи имеет отношение к одному интервью. Сомнительный хорватский журналист Дарко Гуделист взял интервью у обладателя статуса «отца нации» Матии Бечковича. Беседа с националистическим писателем, который больше отличился политической работой, чем литературным творчеством, была недавно опубликована в многотиражной белградской газете Nedeljnik.
Бечкович ударился в романтизированную проповедь, лишенную не только всякого исторического контекста, но и элементарных фактов, при этом заявив, что, став в 1967 году одним из подписантов «Повода к размышлению» (сербский ответ на Декларацию о хорватском литературном языке), оказался практически закованным в колодки. «После этого, — утверждает писатель, полагаясь на воображение, — на меня наложили своего рода суровое эмбарго. На протяжении восьми лет я не мог опубликовать ни единого слова, и мое имя нигде не появлялось!»
Сюжет уводил писателя все дальше от объективных исторических процессов. Память изменчива, и когда она изменяет, уместно положиться на «альтернативные факты». Достаточно сказать, что суровое эмбарго и преследования, которым подвергся писатель в собственных воспоминаниях, на самом деле завершились присуждением Октябрьской премии Белграда в 1970 году и привилегиями, с этим связанными. А ведь это главная государственная награда, вручавшаяся в столице Югославии и Сербии. Можно сказать, что если в те годы кто-то и преследовал писателя, то это были престижные государственные премии. Вот так выглядит библейское мученичество Бечковича в республиканской Югославии, присуждавшей ему награды и привилегии.
«Альтернативные факты» нужны, чтобы оправдать участие Бечковича впоследствии в разорении нашей страны и распространении националистической истерии. О последующей рационализации кое-что могла бы поведать психология, а не историография, потому что — вернемся к Хобсбауму — национализм требует слишком твердой веры в то, что явно не соответствует действительности. Поэтому речь здесь идет о вере, а не о знании. Время лжи только наступает…