У России, неважно где — в Кремле или в казарме — долгая память, она дольше, чем американская республика. Та была еще английской колонией, когда царское государство уже давно играло роль в крепнущем мощном европейском хоре.
Тот, кто сегодня интересуется будущим России, которое она ищет для себя в Европе после окончания холодной войны и в холодное послевоенное нынешнее время и все никак не может найти, тот поступит правильно, если попытается освежить для себя в качестве обязательной программы столь различные и порой даже противоречивые следы этой роли. Все они без исключения существуют и сегодня.
Если вы сегодня пройдетесь по залам сокровищниц Кремля, то сможете узнать кое-что о дипломатии. Не только с помощью даров западных посланников, которые преклоняли колени перед царем, но и на примере всего царского серебра, которое вся Европа приобретала в Аугсбурге, чтобы потом смиренно преподнести властителю всех руссов и привлечь его к участию в альянсах и антиальянсах.
Нигде более дипломатические дары не сохранились в таком великолепии и обилии, как в Кремле. Царское серебро мало служило для практического применения. Оно существовало как знак достоинства, символ власти и в случае необходимости как валютный резерв, который можно было переплавить и продать. Того, что от него осталось, вполне достаточно, чтобы напомнить об изменчивой борьбе России за ведущую роль и безопасность.
Это началось в то время, когда Франция и Англия, Испания и Нидерланды боролись за гегемонию и баланс сил, что преподнесло России Украину. Однако европейского уровня Россия достигла только с Великой Северной войной, параллельной испанской войне за престолонаследие. Петр Великий завоевал Прибалтику, где сегодня существуют три балтийские государства. Власть принадлежала царю, однако поместья, ремесла и торговля — его германо-балтийским подданным.
На следующую ступень по этой лестнице Россия поднялась после Семилетней войны, практически мировой войны, как держава-гарант Губертусбургского мира 1763 года. Этот договор утвердил пять европейских крупных держав и стал учредительным документом европейского сообщества держав: с тех пор ничего не должно было происходить вопреки интересам России.
Разделы Польши доказывают, что это были не пустые слова. Российские претензии на власть простиралась с тех пор далеко вглубь Европы. В 1783 году русские отобрали у турок Крым и приблизились к Средиземному морю.
В наполеоновскую эпоху русские солдаты появились в Центральной Европе, дав тем самым понять, что царь не хочет остаться обделенным при крупной консолидации земель. В то время как в 1806 году Пруссия была почти аннулирована, царь Александр и французский король мечтали о переделе мира — о кондоминиуме без Англии и, как выяснилось в 1812 году, ненадолго.
Великая армия стала жертвой наполеоновской мании величия и русской зимы. В ответ русские промаршировали по Германии и расположились на Монмартре. Главная проблема Европы состояла тогда в том, как снова избавиться от них. Чтобы заставить русского медведя уйти, ему в дорогу упаковали польского гуся. С тех пор Священный союз означал попеременную гарантию сохранения статуса-кво.
С тех пор Европа жила под бдительным оком русских («sous l’oeil des Russes»). И это не было пустой угрозой. Герцогство Саксония-Веймар было вынуждено под давлением царя отменить конституцию. Русские мобилизовались против «Весны народов» в 1848/49 годах, национальной политики объединения Пруссии, и угрожали войной.
Лишь поражение в Крымской войне 1853-56 годов завершило список имперских триумфов. Царь, который требовал протекторат над христианами в Османской империи во имя православия, натолкнулся на вето британцев, которые подталкивали к войне: речь шла о морском пути в Индию и о Хайберском перевале в Центральной Азии.
Дипломатическую поддержку оказала лишь Пруссия. Царь отблагодарил в 1866 и 1870-71 годах тем, что не отреагировал на победу Пруссии. Однако с тех пор между Германским рейхом и Россией начался спор о наследии Австро-Венгрии, который почти без перерыва перешел в мировую войну 1914 года, ставшую бедствием для царской империи и повлекшую за собой революцию, гражданскую войну и падение империи.
Россия сильнее, чем кажется
Однако Россия никогда не бывает такой слабой, какой кажется, как, впрочем, и не такой сильной. Правда, сто лет тому назад она потеряла Финляндию и балтийские государства. Но коммунисты были уверены,что рано или поздно им удастся с помощью своей обычной революционной двойной стратегии отвоевать назад все потерянные территории и Германию в придачу.
Сталин хотел посмотреть, как западные капиталистические страны перегрызутся друг с другом, чтобы начать действовать в последний решающий момент. Для этого пригодился пакт с Гитлером. Однако план «Барбаросса» привел Советский Союз на грань краха, а Германию ввергнул в катастрофу.
Союзники спланировали раздел Германии, но не мира, чем затем должны были заняться российская империя на суше и американская морская держава.
Последняя использовала еще в те годы, когда только США имели ядерное оружие, свое техническое превосходство на воде и в воздухе, чтобы с помощью стратегического равновесия не допустить российского господства. Иначе, чем в 1920-е годы, США объявили шах российскому стремлению к власти и с помощью Плана Маршалла и НАТО показали, что они пришли для того, чтобы остаться.
Так в 1949 году, в короткий период американского ядерного превосходства, возникла западная линия обороны. С тех пор продолжительный ядерный мир обеспечивался взаимным устрашением.
Однако со сменой эпох в 1989-90 годах биполярная силовая геометрия потеряла свое значение. Не было сил и планов для создания «нового мирового порядка», который в 1990 году провозгласил президент Буш-старший. Вместо того, чтобы искать новый баланс сил, Запад начал приближаться к границам России.
Развалины прошлого
С точки зрения международного права, это не было запрещено, однако, с политической точки зрения, такой шаг был рискованным. В то время Збигнев Бжезинский (Zbigniew Brzezinski), столь часто цитируемый американский советник по вопросам безопасности, писал, что с Украиной Россия вновь станет империей, но без Украины — нет.
Двусмысленность такой ситуации понял будущий сильный человек, Владимир Путин. Но Запад, в первую очередь ЕС, не внял этому предостережению. Теперь Россия смотрит на развалины прошлого, заново складывает отдельные части и прикидывает, что из этого пригодится в будущем.
Маркс и Ленин — это уже в прошлом. Но что делать с остальным? Для Путина история России еще не закончилась, перед ним маячит неотразимое видение евразийской мировой державы. Он не скрывает, что для него Россия — там, где есть русские.
Запад должен бы знать, что под этим подразумевается.