Владимир Путин доволен.
Он покачал железо и продефилировал с голым торсом мимо фаворитов из числа телохранителей, мужественно поигрывая мускулами после душа.
Вот он, весь такой одинокий, уставший и русский, триумфально садится в свое аляповато раззолоченное кресло в стиле Людовика XV, которыми заставлены кремлевские залы, и предается раздумьям.
Во всем мире нет никого богаче его.
Нет никого могущественнее или более любимого в народе.
И вот что он сам заявил вчера после службы своему персональному мини-патриарху.
«Ведомо ли тебе, патриарше, чем полнится русское сердце? Мною. А знаешь ли ты, что покоится еще глубже, где полагается быть провидению, божественному замыслу и тайне? Я, снова я — дарящий им гордость, страх им внушающий».
В глазах его исповедника мелькает искра страха. Это правильно. Иерарх и должен бояться царя пуще бога.
Теперь он удовлетворен по-настоящему.
Единственное, что омрачает его блаженство этим прекрасным понедельничным утром — это та глупость вокруг отравления.
Вот уж никак не ожидал, что Запад подымет шум из-за такой чепухи.
«Они же даже не пикнули, — размышляет он — когда я сгноил сотню тысяч чеченцев. Или вот когда я избавился от пары тысяч сорвиголов, науськав их друг на дружку в Донбассе — тоже не больно-то расстроились. О сирийских детишках, которых нам с дружком Ассадом пришлось отравить газом, и речи не идет — по ним и слезинки не пролили. А теперь, когда я замочил этого слизняка Скрипаля у них под носом, чтобы не забывали, что лучшую в мире отраву до сих пор делают в России, они вдруг захныкали про удушение Глушкова, про болтающегося на своем шарфе Березовского, про Литвиненко и полоний, или что у них там еще есть. Ах, да, этот хмырь Уильямс, чей голый труп нашли в его же спортивной сумке».
«Их притворный гнев, он же прямо-таки смешон. Как сосать наш газ и жрать нашу пшеницу, они первые. Как отмывать наши миллиарды в своих якобы неподкупных банках, они первые. А стоило мне только напомнить своим же, что власть моя и месть моя не ведают территориальных границ, и что нет такого места, где может спрятаться меня предавший — так сразу подняли крик. Привыкайте, кому сказано! Знайте, кого бояться. Здесь вам Россия, и ее вождь плавает в ледяной воде, устраивает спарринг с медведями и никогда — слышите, никогда — не дает спуску, если агент перебегает к противнику».
И все же от поднятого хая ему ни тепло, ни холодно.
«Эта их Терезка против старушки Маргарет — пустой звук. Вот та да, норовистая была. А тут просто зверинец какой-то. А этот ее дипломатишка, как там его бишь… Он там еще как будто русский наполовину… Ах да, Джонсон. Борис, что примечательно. Вот он бы хорошо смотрелся в моей коллекции трофеев. Жаль, о ней не расскажешь во всеуслышание. Первое правило КГБ: не выдавай в себе охотника, никто не должен знать, что такую мелюзгу ты ешь на завтрак».
«И Дональд этот ничуть не лучше. Тряпка белобрысая. Даже постричься по-человечески не может. Впрочем, в его случае, я согласен и на скальп. А впрочем, можно и целиком, и цена — не вопрос. Дуралей. Думает, что ему ничего не угрожает и рад-радешенек. Но на самом-то деле, он у меня в кармане».
«Кто меня хоть немного волнует, так это тот молодой французишка. В прошлом году в Версале он строил из себя Петра Великого и все пыжился переиграть меня в гляделки своими голубыми глазенками. Но даже и с ним, главное — не пасовать. Не моргай, не прогибайся. И он, как миленький, сдастся вежливым кретинам из своего окружения. Вроде той бабы, Элен Каррер д'Анкосс (Hélène Carrère d'Encausse) из Французской академии, которая ляпнула, будто у меня против Запада ничего нет, и что меня самого обложили и унизили, хотя я и спас российскую государственность».
Единственное, что по-настоящему беспокоит Путина в минуты забытья в кресле — это то, что если переборщить с ядом, никогда не знаешь, где рано или поздно аукнется.
Этот урок ему преподал дед Спиридон, личный стольник Сталина, снимавший пробу перед самим вождем (любопытно, много ли старожилов в западных спецслужбах еще помнят об этом?).
«И помни, внучок, — молвил Спиридон, когда ему было шесть годиков, а дело было в Гатчине под Ленинградом… — черт, никогда не переучусь, под Питером, конечно же…».
«Век помни, что царь жесток и суров, он всегда начеку. И стоит вкусам попривыкнуть, как он приучится к тончайшим из ядов. И в один прекрасный день, он-то тебя и предаст».
Одного такого, который слишком близко подобрался к этому слюнтяю Медведеву, он убрал 15 лет назад.
Другого пять лет назад, и его поразило, насколько же тот оказался изворотлив.
А нового, малыша Леопольда, он давеча застал врасплох, устроив все так, как будто…
Впрочем, хватит. Довольно предаваться мрачным мыслям! Он слишком доволен. Нечего портить себе вкус победы. Он поворачивает свой усталый печальный взгляд к окну и наблюдает, как Кремль засыпает снегом. Вспоминает про соперника, которого чересчур ретивые черносотенцы (в оригинале narodniki, но по смыслу больше подходит это — прим. перев.) укокошили прямо у входа во дворец. А потом на секретном телефоне долистывает до номера этого актера-француза, Жерара Депардье (Gérard Depardieu), который ему прислали после того, как тот объявил о своем отъезде в Алжир.
Когда тот пускался в поэтические декламации, у него появлялась оскомина.
И все же нельзя не признать, что тот дикий стих за авторством некоего Леконта де Лиля — никогда про него не слышал — правда, берет за душу (Leconte de Lisle, основоположник парнасской школы в поэзии — прим. перев.).
Что-то про спящего ягуара, как там бишь…
Вот час, когда в ветвях, присев на задних лапах.
Прищуривая глаз и напрягая нюх,
Прекрасношерстый зверь подстерегает запах,
Живого существа чуть уловимый дух.
Так-так, а дальше чего?
Еще два-три шага, и, ужасом объятый,
Бык замирает. Льдом сковав ему бока
И плоть его сверля, горят во мгле агаты.
Два красным золотом налитые зрачка.
Шатаясь, издает он жалобные стоны,
Мычит, влагая в рев предсмертную тоску,
А ягуар, как лук сорвавшись распрямленный,
На шею прыгает дрожащему быку.
Вот оно — вот что ему уготовано. Этот вышедший в тираж актеришка, жалкий лизоблюд, в кои-то веки угадал.
Приободренный, он поднимается с кресла. Пора приветствовать Россию.
Бернар-Анри Леви — писатель и режиссер-документалист. В его фильме «Пешмерга!», показанном вне конкурса на Каннском кинофестивале 2017 года, рассказывается о боях на тысячекилометровой линии фронта, отделяющей курдов от «Исламского государства» (ИГИЛ, террористическая организация, запрещена в РФ — прим. ред.). А в продолжении, «Битве за Мосул» показана осада города.