Интервью с бывшим главнокомандующим вооруженными силами НАТО в Европе генералом Филипом Бридлавом (Philip Breedlove)
Onet. pl: НАТО переживает кризис доверия?
Филип Бридлав: В течение двух десятилетий царил мир, мы уменьшали военные бюджеты, а в итоге оказались не в той точке, в какой следовало. Наша подготовка оставляла желать лучшего, мы вкладывали слишком мало средств в поддержание боеготовности на море, на суше и в воздухе, не инвестировали в учения по отработке действий на поле боя. Так было в последние 20 лет.
— Как выглядит ситуация сейчас?
— Мы изменили подход к боеготовности. Раньше речь шла о сроке в 365 дней, но это не соответствует тем вызовам, которые бросает нам сейчас Россия. Я имею в виду то, что произошло несколько лет назад в Крыму, и то, что продолжается в Донбассе. Когда мы говорим о боеготовности, не следует забывать о соответствующей скорости реагирования, которая позволяет предотвратить угрозы, исходящие от стремящегося передвигать границы других стран противника.
— Что конкретно удалось сделать?
— Мы проделали большую работу. Я разговаривал вчера с несколькими генералами, которые сказали мне, что еще недавно на реакцию нам требовалось 30 — 40 дней. Сейчас мы сократили этот срок до пяти дней. Сбавлять темп нельзя, нужно продолжать вкладывать деньги и обучать кадры. Ведь какой смысл в армии, которая не может моментально поднять в воздух самолеты, задействовать корабли, стянуть военных? Нужно инвестировать в будущее, в решения, которые позволяют разместить войска в соответствующих точках, предвидеть, что может случиться через 10 — 15 лет. Одновременно не следует забывать о технике, которая позволит противостоять современным угрозам.
— Звучит оптимистично, но выполним ли этот план?
—…перед лицом так называемой гибридной войны, приемы которой используются все чаще и становятся все более эффективными?
— Войну, ведущуюся нетрадиционными методами с использованием опосредованных средств воздействия, любят называть в НАТО «гибридной войной». Я не люблю этот термин, он делает это явление несерьезным, придавая ему магический или даже мистический ореол. Речь идет о том, что противник применяет известные средства, но его действия становятся гораздо более сложными и неудобными для нас, чем в эпоху холодной войны. Примером могут служить вмешательство России в американские президентские выборы или попытка произвести переворот в Черногории, цель которого состояла в том, чтобы переориентировать политику этой страны в пророссийском направлении. Это бы преградило Подгорице путь в НАТО.
— Как этому противостоять?
— В этом случае требуется не тяжелая техника, а соответствующая политика, которая позволит выработать методы противодействия. Нас вынуждают к этому россияне, которые добились невероятного прогресса в сфере электронной войны, что было отлично видно в ходе боевых действий на востоке Украины. Украинские батальоны перемещались недостаточно быстро, поэтому россиянам удавалось определить их местоположение и уничтожить при помощи систем «Град». Нам следует не только расширить наши возможности в сфере нетрадиционных боевых действий, но и найти ответ на стратегию Москвы, которую я называю «смертельной цепочкой».
— Чему США научились в Сирии?
— События в Сирии позволили нам сделать много выводов. Сейчас мы анализируем, какая техника хорошо зарекомендовала себя на фронте, а какая не очень. Мы уже знаем, что нас подвело. Если мы хотим, когда появится такая необходимость, остановить ракеты, летящие из Калининградской области или с Черного моря, нам нужно внимательнее присмотреться к действиям, которые велись на востоке и севере Сирии. Нам следует действовать нестандартно, так, чтобы противник не мог быстро приспособиться к навязанным ему условиям и отразить наш удар. Нужно, чтобы современные вооружения в странах НАТО были совместимы друг с другом. Сейчас этого нет, что не отвечает условиям современных боевых действий.
— Какие выводы можно сделать из того, как действовала в Сирии российская техника, а россияне взаимодействовали со своими союзниками на суше?
— На первом этапе этой операции можно было заметить, что россияне добились значительного прогресса в том, что я называю «относительно прицельная атака». Речь идет о том, что их удары отличались большей точностью, чем бывало раньше, хотя все происходило в гуще конфликта. При этом чем дальше, тем более примитивной техникой они пользовались.
Мы с удивлением следили за тем, как Россия запустила ракеты в направлении Сирии из Каспийского моря. Они попали не туда, куда планировалось, но, скажем честно, нам тоже пришлось в свое время запустить много ракет «Томагавк», чтобы отработать точность стрельбы. Я считаю, что Москва подает четкий сигнал всем европейским столицам: наши ракеты могут долететь из Каспийского моря в Сирию, значит, если будет нужно, они долетят и до вас. Россияне улучшили состояние авиации, усовершенствовали ракеты класса «земля-земля», отработали точность стрельбы.
— Что, по Вашему мнению, изменил ракетный удар Дональда Трампа по сирийским военным объектам, ставший ответом на химическую атаку, в причастности к которой американский президент обвиняет режим Асада?
— Прежде всего, мы убедились, что выбрали верный путь: наши ракеты эффективны. Российские генералы утверждают, что им удалось сбить 75 ракет. Версий событий появилось множество. Если вы ознакомитесь с темой более внимательно, вы поймете, кому стоит верить. Наши командующие застали россиян врасплох: неожиданностью стала избранная нами тактика, цели ударов, техника, которая появилась на поле боя.
— Говоря о России и европейской обороне, следует учитывать не только то, кто располагает более современной техникой, но и то, кто не побоится ее использовать. Кажется, что европейские политики не склонны стучать кулаком по столу. Судьба нашего сообщества находится в руках таких людей, как занимающая осторожную позицию Фредерика Могерини (представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности), очарованный Владимиром Путиным венгерский премьер Виктор Орбан или пророссийски президент Чехии Милош Земан.
— Нет ни одного такого генерала, который просыпается по утрам со словами «я хочу начать войну с Россией». Я думаю, что залог мира — это сила и боеготовность. В Вашем вопросе речь шла, как я понимаю, о формировании политических решений. Большинство членов НАТО — это члены ЕС. Я не готов высказываться от имени Европы, но я могу заверить, что в случае возникновения угрозы Альянс сделает то, что обязан. В предыдущие годы было много спекуляций на тему того, поможет ли страна «А» стране «Б», но я уверен, что если мы столкнемся с агрессией, ответ будет один: оборона.
Мы обращались к Пятой статье Вашингтонского договора единственный раз: после 11 сентября 2011 года, то есть террористической атаки на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке. Тогда члены Альянса поддержали США. Если Россия нападет на одного из членов НАТО, американцы и остальные союзники ответят на это. Сложности могут возникнуть с распространением Пятой статьи на угрозы в киберпространстве. Нам предстоит обсудить эту тему и уточнить все правовые аспекты.
— Вы говорили, что нам следует инвестировать, обучать военных и совершенствовать вооруженные силы. Мы отстаем от России?
— Наша оперативная совместимость оставляет желать лучшего, но мы учимся и делаем успехи в этом направлении. Я не хочу никого критиковать, но некоторые наши партнеры добились большей совместимости своей армии с НАТО, чем отдельные союзники по Альянсу. Нам предстоит поработать над тем, чтобы исправить ситуацию.
— О каких странах Вы говорите?
— Я не могу этого сказать. Отмечу только, что северные партнеры проводят с нами совместные учения, а наше сотрудничество складывается отлично. Возвращаясь к вопросу, отстаем ли мы от России, я могу сказать следующее: операция в Афганистане позволила нам сделать выводы по поводу системы командования, радиокоммуникации и обмена разведывательными данными. Мы не отстаем от Москвы. Если мы взглянем на Россию, мы увидим, что там есть система автомобильных и железных дорог, которая позволяет быстро перебрасывать и концентрировать силы. Если Вы спросите, способны ли россияне быстро сгруппировать войска, я отвечу, что да. Однако, я не думаю, что они превосходят НАТО по оперативной совместимости, уровню подготовки, потенциалу. Следует отдать им должное в одном: они учатся на собственных ошибках, например, тех, что были совершены десять лет назад в Грузии. В Крыму россияне этих ошибок не повторяли. Когда появились очередные проблемы, они успели их решить перед вторжением в Донбасс. На это нам стоит обратить внимание.
— Какую роль в этом плане сыграла российская операция в Сирии?
— Большую. Россияне прекрасно адаптируются и быстро ликвидируют недочеты. Они продемонстрировали это как раз на Ближнем Востоке.