Это путешествие начинается с прощания. Где-то идет Чемпионат мира по футболу, а в Азове, деревне в Восточной Сибири, наступает обычное утро. Солнечные лучи ложатся на дачи и курятники улицы Советской, когда из-за угла выскакивает белый микроавтобус. «Омск» возвещает выгоревшая табличка за лобовым стеклом. Взвизгнули тормоза, и автобус останавливается. Между хозяйственных сумок какой-то женщины я пробираюсь к месту у окна. Мы трогаемся, и я покидаю поселок, где никто не интересовался речью Путина на открытии Чемпионата. Крестьяне предпочитали работать на полях, а не пить пиво в пивных. От этого турнира, как сказал мне крестьянин на поле, его кучи навоза меньше не станут. Для меня настало время ехать дальше.
Я хочу выяснить, как обстоят дела с эйфорией, связанной с футбольным чемпионатом в России, вдали от залитых светом прожекторов стадионов. Мне предстоит преодолеть расстояние в 2 944 километра от Азова до Волгограда. В Омске я сяду на поезд и, сделав пересадку в Екатеринбурге, буду двигаться дальше к конечной цели. Я проведу 52 часа в ночных поездах, делая остановки в городах и деревнях, о которых раньше никогда не слышал. Я буду искать призрак под названием Чемпионат мира по футболу.
Двигаясь как в слаломе, микроавтобус едет по сибирской сельской дороге. Асфальт усеян выбоинами, каждые пару метров автобус сотрясается. Урчание мотора воспринимается как звуковой фон для окружающей безлюдной природы. В самом автобусе царит молчание. Густые березовые рощи тянутся за окнами. Эти дали поглощают все сигналы мобильной связи. Приблизительно через час появляются первые панельные дома, торчащие на окраинах Омска.
«Этим оружием мы выиграли Вторую мировую войну»
Километр 43, Омск. В городе полдень, и я не верю своим глазам. Бульвар, пролегающий на несколько сот метров по центру города-миллионника, превращен в пространство для праздника. Из больших динамиков гремит русская поп-музыка. Сотни людей танцуют прямо на улице, кто — в джинсах, кто — в желтых национальных нарядах. По краям бульвара установлены палатки. Бабушки, болтая друг с другом, вяжут носки. Мужчины в майках-безрукавках жарят шашлыки на гриле. Летняя сказка по-сибирски. Все еще удивляясь, сворачиваю в маленькую белую палатку, перед которой столпилась группа ребятишек.
За столом под тентом сидит Виктор Бакишев, его лицо сияет, а в руках от держит автомат. На 62-летнем мужчине военная форма и темные очки, на воротнике болтается маленький российский флажок. «Вот этим самым, — говорит он мне и показывает на черный автомат, — мы выиграли Вторую мировую войну». Маленький мальчик подходит к Бакишеву. Мужчина, который представился мне «частным военным инструктором», потрепал парнишку по волосам. «Держи, малыш» — говорит он и сует восьмилетнему ребенку пистолет в руку. Мальчик смеется. Бакишев сияет. Мама делает фотографию.
Я спрашиваю, какое отношение оружие имеет к Чемпионату. «Чемпионату?» — удивляется он. Оказывается, Чемпионат тут никого не интересует. А из-за чего тогда вся эта суматоха, хочу я узнать. Бакишев показывает рукой на плакат, висящий на фасаде одного из домов. «День России» — написано на нем. Это национальный праздник. Посрамленный я покидаю палатку с оружием. В поездке по городу я не вижу ни одного плаката, имеющего отношения к Чемпионату. В Омске турнир остается призраком.
Километр 610, Тюмень. Со скоростью 80 км/час поезд едет по направлению к Екатеринбургу. Мое новое жилище — второй класс, вагон 10, место 19. За окном проносятся деревни, леса и озера, но в первые часы я почти не смотрю в окно. Внутри кипит жизнь. В вагоне нет ни одного свободного места, занято даже самое дешевое — верхнее, рядом с туалетом, над которым в России подшучивают. На полке надо мной храпит какой-то мужчина. Вокруг суетятся дети, студенты, пенсионеры. Они читают, едят, играют в карты. В купе пахнет потом и мясом, лежащим горой на столе.
На часах полдень, поезд въезжает на вокзал города Тюмень. Тут промежуточная остановка на 36 минут. С наслаждением курильщики на перроне потягивают сигареты, старые женщины на прилавках продают выпечку. На противоположном пути я замечаю группу солдат. По пешеходному мостику я спешу к ним. Они из Новосибирска, рассказывает молодой офицер, а здесь проездом. Они мне кажутся такими юными и худенькими в солдатских формах. Когда я попытался с одним из солдат заговорить о чемпионате, он только покачал головой. Хоккей — вот это его, а футбол — нет. От меня он хочет узнать, почему «немецкие военные такие слабые». Не без удовольствия замечаю, что пора возвращаться назад, в поезд.
Километр 941, Екатеринбург. Смеркается, когда я оказываюсь в очереди на контроль багажа на вокзале самого восточного места проведения игр ЧМ. Просвечивают даже самые маленькие рюкзаки. На выходе стоят вооруженные солдаты. Тут все серьезно. Мой взгляд падает на синюю ленточку ФИФА и пластиковый пропуск, болтающийся на шее молодого парня, стоящего рядом со мной. «FAN ID» — читаю я. Это пресловутый паспорт болельщика, который должен носить каждый посетитель чемпионата. Паспорт удостоверяет личность.
Следующее утро. Небольшая группа молодых египтян с флагами и штативами для селфи идет по центру города. Их сопровождают два кинооператора. Жители проходят мимо, не обращая на происходящее особого внимания. По дороге к метро я насчитал 19 болельщиков. Иногда эйфория начинается с малого.
На северной окраине города я выхожу из метро. На перекрестке, на пластиковой табуретке сидит Галиабану Баландина. Перед 73-летней женщиной разложены на продажу желтые тюльпаны. За ней громоздятся панельные дома. Холодные, серые бетонные коробки. Мы разговорились. «Я старая бабушка», — рассказывает Галиабану и смеется. Вот уже 30 лет она продает тут цветы, изо дня в день. Выросла она в Перми, в 300 километрах отсюда. Спрашиваю, нравится ли ей жизнь здесь. «Что сказать, другой я не знаю». А что с Чемпионатом? Он ее не интересует. «Я цветы продаю, а они в футбол играют». Выбросили деньги на эти стадионы, возмущается она. Что от них людям? Спрашиваю, что бы она изменила в России, если бы была президентом. «Деньги, — отвечает она. — Их не хватает на жизнь. Мне вот 73 года, а я вынуждена все еще сидеть тут».
В политические дискуссии «немецкому шпиону» лучше не ввязываться
Километр 1 023, Дружинино. Опять поезд. 39 часов нужно ехать отсюда в направлении Волгограда. Незадолго до полуночи мы останавливаемся в Дружинино, забытом богом месте неизвестно где. В полной темноте и под дождем я побрел в деревню-призрак. Справа и слева — брошенные дома, ни огонька, ни души. Только собака лает где-то вдали. Я делаю пару фотографий на память об этом странном месте. Промокший насквозь возвращаюсь в темный вагон, где храп какого-то мужчины напоминает, что сейчас ночь.
Километр 1 373, Янаул. Ехать на поезде в России — все равно, что первый раз прийти в университет. Ты не знаешь, кто сидит рядом, но все равно контакт нужно установить. В моем купе сидят трое старых друзей: Аллан, Валерий, обоим по 43 года, и Виталий, ему 33. Они — болельщики и во время Чемпионата ездят по стране от одного стадиона к другому. На четыре игры у них есть билеты. Рядом с российским флагом на столе гора еды: ветчина, копченый сыр, пиво и две полупустые бутылки водки. Друзья громко скандируют речевки и каждые 15 минут выпивают с тостами: На здоровье! За Россию! За Чемпионат!
Толстяк Аллан, сидящий рядом со мной с обнаженным торсом, с хмельным добродушием обнимает какого-то азиата, остановившегося рядом с нашим купе, чтобы сделать снимок. «Наконец-то весь мир смотрит на Россию! — сияет Аллан. — Разве это не здорово?»
Мы разговариваем о жизни в Саратове, их родном городе. Когда было лучше — сейчас или 10 лет назад, спрашиваю я. «Десять лет назад», — сразу отвечает Валерий. Бизнеса больше нет, а для таких, как он, простых работяг есть только низкооплачиваемая работа. «Рубль рухнул, наши деньги почти ничего не стоят». Виталий согласно кивает, в то время как Аллан, совсем захмелев, крепко спит. А правда, спрашивает меня Виталий, что в Германии у всех много денег и все плохо думают о русских. Я возражаю, и мы погружаемся в дискуссию об аннексии Крыма. Но затем мы договариваемся больше не говорить о политике. В поезде меня уже и так кое-кто называет «немецким шпионом».
В конце эйфория все-таки появляется
Километр 2 061, Ульяновск. Через три минуты после начала первого матча немецкой команды на Чемпионате против Мексики наш поезд въезжает на вокзал. Пассажиры спешно покидают вагоны и поднимают смартфоны над головами в поисках сигнала.
Перед 11-м вагоном тут же образовывается баварско-мексиканско-азиатское сообщество болельщиков, вместе смотрящих в чей-то смартфон. Даже из третьего ряда стоящих полукругом людей кое-кто пытается увидеть, что происходит на маленьком экране смартфона какого-то японца. «Это еще что?!» — возмущенно рычит после счета 0:1 один из баварцев во втором ряду. И в то же самое время молодой человек в мексиканской майке, победно вскинув вверх руку с зажатым кулаком, вприпрыжку пускается бежать по перрону, оставив место в первом ряду. Вскоре полукруг распадается сам собой. Проводники зовут всех назад, в вагоны. Путешествие продолжается.
Километр 2 516, Саратов. До свидания! Аллан и все русское трио болельщиков прощается и на рассвете покидает купе. Саратов — их родной город. Через пару дней они собираются поехать на машине в Волгоград на игру Исландии с Нигерией. Я смотрю в окно. Насыщенный свет восходящего солнца ложится на окружающий ландшафт. Пасутся коровы, косули выскакивают из леса. На поляне — огромное кладбище. Пестрые надгробные кресты торчат из земли. Странно, но входных ворот я не вижу. Я бы с удовольствием вышел на пару минут, но это невозможно.
Километр 2 944, Волгоград. Я прибыл на место и сразу оказался в гуще событий. Толпа тунисских болельщиков увлекает меня с собой к стадиону. В этот вечер их команда играет с англичанами, и северо-африканцы уверены в своей победе. «Он ва ганье, он ва ганье! — ревут они. — Мы победим!» И хотя они проиграют со счетом 1:2, они будут веселиться до глубокой ночи. Улицы Волгограда расцветились яркими красками. Почти три тысячи километров я проехал по России. И, наконец, нашел действительно что-то вроде эйфории. Чемпионат я ищу до сих пор.