Потомок русского писателя рассказывает о ксенофобии жителей Южного района Рио-де-Жанейро, которую успел почувствовать на себе.
Вася Толстой: Я родился в Париже в 1976 году. Наиболее раннее детское воспоминание у меня связано с запахом города. Это был запах улиц, отнюдь не самый приятный, он запомнился мне навсегда. Когда в прошлом году после шестилетнего отсутствия я вернулся в Париж, то вновь почувствовал его с той же силой. Я был очень счастлив в этом городе. У меня удивительная семья: евреи, русские, карибы, алжирцы… Все они невероятно щедрые люди. К столу приглашались даже те, кто проходил мимо по улице! Мой отец Александр, «Саша» Толстой — профессиональный рыбак и создатель спортивного рыболовного клуба, в котором с большим вниманием относились к циклу нерестования рыбы, поэтому я много путешествовал. Мой отец считал, что лучше я проведу неделю в Африке, чем в школе, особенно если речь шла о портовых городах, которые являются лучшей школой жизни.
В два года я ездил в Норвегию, в четыре — побывал в Камеруне, в пять — в Кот-д'Ивуаре, в шесть совершил путешествие в Венесуэлу. В то время у меня на левой ноге развился остеомиелит, который в те годы был сопряжен с более рискованным и длительным, чем сегодня, лечением. Целый год я пролежал в детской больнице во Франции. Помню, как я рыдал и не хотел там оставаться, но, когда спустя год лечение закончилось, я помню, что плакал уже оттого, что не хотел расставаться со своими друзьями. Все увиденное мною в тот период убедило меня в том, что мне грех жаловаться хоть на что-то в своей жизни. Я видел много детей с неизлечимыми заболеваниями. Видеть умирающего ребенка — большой жизненный урок, потому что в этом случае плачут уже родители. У меня выработался своего рода иммунитет к страданиям, мало что может меня по-настоящему поразить.
Когда мне было 15 лет, я встречался с девушкой-фотографом, и фотография по-настоящему увлекла меня: немалую роль тут, видимо, сыграло и художественное чутье, которое я унаследовал от своих предков. Супруга моего прапрапрадеда (писателя Льва Толстого) графиня Софья Толстая занималась фотографией, все фотоснимки, находящиеся в московском музее Толстого в России, были сделаны ею. В 19 лет я переехал в Нью-Йорк, чтобы вступить на избранный мною путь фотографа. Это был непростой период, напрочь лишенный романтического ореола. Когда у моей матери Марии Франс Каубаррер, уругвайки по происхождению, нашли рак молочной железы, мне пришлось вернуться в Париж, потому что, по словам врача, ей оставалось жить не больше года.
Прежде чем она скончалась, я пригласил очень дорогую мне команду ассистентов, чтобы поработать над последней съемкой личного характера: я хотел представить жизненный цикл бабочки, который символизировал последние моменты, проведенные с матерью. Я забрался на дерево и сфотографировал модель в огромной юбке, ее взгляд был обращен к небу, получился очень поэтичный образ. Потом бабочка росла, летала, падала в траву и умирала. Своего рода торжество жизни и смерти. Увидев эти фотографии в моем портфолио, команда «Диор» (Dior) решила использовать первую из них в своей рекламной кампании, они позвонили мне с просьбой переделать ее. Я подумал, что они шутят, ведь мне был всего 21 год. В то время я также отправил свое портфолио музыканту Максиму ле Форестье, «французскому Шику Буарки», и ему понравилась концепция, которую я предложил для обложки альбома «Звездное эхо» (L'écho des étoiles) — мы сделали фото в обсерватории в Ницце, это было великолепно. Во всей этой истории не обошлось без мистики: ведь обе фотографии, ставшие для меня трамплином в профессиональную жизнь, были очень крупными заказами. Так я перенес потерю матери и вновь наполнил свою жизнь смыслом.
Затем я открыл во Франции агентство рекламы и фотографии, где занимался видеоклипами, а в 2005 году приехал сюда. Всю свою жизнь проводя в работе, я понимал, что я должен был сделать паузу, несмотря на присущую мне гиперактивность. У меня никогда не было времени на то, чтобы остановиться и проанализировать все, что происходило в моей жизни. Я решил взять годичный отпуск, который, как я чувствовал, повернет мою жизнь в новое русло. Я поехал в Уругвай, где мой отец в 14 лет познакомился с семьей моей матери и куда решил переехать жить, когда она умерла. Там я увидел рекламный видеоролик о Рио-де-Жанейро. Все мои друзья, которые уже побывали в Рио, говорили мне: «Если ты туда поедешь, возвращаться уже не захочешь». Поэтому я решил положиться на волю случая и отправиться туда без каких-то конкретных планов.
Когда я приехал в Рио, кризис был в самом разгаре и наблюдались те же самые проблемы с безопасностью, что и сегодня. Я стал ходить в танцевальный клуб, потому что люблю танцевать. Там я подружился с замечательными людьми. Вместе со школой самбы «Империо Серрано» (Império Serrano) я девять раз участвовал в карнавальном шествии! Я не ожидал, что меня свяжет с этими людьми такое духовное родство, именно там я встретил свою жену Даниэлу. Теперь меня называют «Вава», и когда я говорю о Рио, первое, что я чувствую, это запах памоньи и вареной кукурузы. Но больше всего я люблю запах дождя.
Прохожие на улице часто спрашивали меня: «Чем ты здесь занимаешься?» В доброжелательном тоне. Бывало и так, что тот же вопрос задавался не из одного только любопытства. В Южном районе Рио мне уже пять раз недвусмысленно говорили: «Возвращайся на родину». А вот в Северном районе этого никогда не случалось. Обычно это были дети богатеньких папаш, которые в свои 60 лет все еще наслаждались жизнью, как подростки. Один сосед спросил меня: «Ага, теперь ты собираешься открыть тут свое дело, так? Представь, если я сделаю то же самое у тебя в стране». Что же это за мир, в котором люди живут в постоянном страхе перед «чужаками»?
В 2015 году я открыл в Рио бар, но в итоге ничем особенным не занимался. Случилось так, что приятель познакомил меня с одним человеком из Сан-Паулу, который продавал бразильские вина, тогда я решил взяться за это дело, чтобы у нас был небольшой бар, где можно было бы хорошо выпить и закусить. Мы работаем только с продуктами местных производителей. Бразильцам свойственно предубеждение, что лучшее — это иностранное, тогда как отечественная продукция — полное г… Даже не знаю, как мне удалось добиться успеха, возможно, помог тот факт, что я расхваливал бразильские продукты, будучи французом.
Мой дед посвятил всю свою жизнь памяти моего прапрапрадеда Льва Толстого и мог рассказать много интересных историй, но у меня есть и другая, уругвайская, сторона, и я всегда хотел узнать больше обо всех моих корнях. Вот почему я обычно не говорю о своем «графском» титуле или о прапрапрадедушке, ведь имя говорит само за себя. Я читал все его книги, и меня восхищает его способность изображать внутренний мир персонажей. Несмотря на внушительное присутствие в моей жизни наследия семьи Толстых, оно никогда не было для меня тяжелым бременем. Толстой защищал идеалы братства и пацифизма — я разделяю те же взгляды. Мой долг наследника — продолжать мыслить в том же ключе.