В конце прошлого года Владимир Путин заявил, что Россия завершила свою миссию в Сирии и готовится к выводу своих вооруженных сил. Однако в обстоятельствах, напоминающих опыт США в Ираке и Афганистане, создается впечатление, что Россия настроена сохранить военное присутствие в разрушенной стране в обозримом будущем. Это стало основной темой недавно проведенной дискуссии в Центре национальных интересов на тему «Российское вторжение в Сирию»; Россия не только «акклиматизировалась» в Сирии, у нее здесь сформировались также значительные интересы.
В обсуждении принимали участие Пол Дж. Сондерс (Paul J. Saunders), исполнительный директор Центра национальных интересов, полковник в отставке Роберт Э. Гамильтон (Robert E. Hamilton), приглашенный специалист по евразийским исследованиям в Армейском военном колледже США, и Майкл Кофман (Michael Kofman), старший научный специалист Центра военно-морского анализа. Джил Барндоллар (Gil Barndollar), директор исследований Ближнего Востока в Центре национальных интересов, выступал в роли модератора дискуссии. Пол Сондерс начал дискуссию, обрисовав стратегические цели России в период перед вторжением, которые, по его словам, состояли в «предотвращении свержения правительства Асада» и борьбе с терроризмом путем конфронтации «с ними [террористами] в Сирии, а не в России».
Сондерс подчеркнул, что достижение стабильного политического порядка в Сирии чрезвычайно усложнится для самой Сирии, России и Ирана в отсутствие внешней финансовой помощи на восстановление. Он утверждал, что западные правительства вряд ли готовы предоставить помощь режиму, возглавляемому Башаром Асадом, и мало какие правительства (если таковые найдутся) будут готовы взять на себя значительную финансовую ответственность вне зависимости от того, кто руководит Сирией. Поэтому, отметил он, у США может быть более значительное влияние на политическое будущее Сирии, чем часто предполагается. Регулирование действий остающихся иностранных бойцов станет одной из самых больших проблем, так как вряд ли правительства будут готовы согласиться вернуть их на родину, считает Сондерс.
Майкл Кофман представил обзор военной кампании в Сирии в целом. С точки зрения России, сказал он, «Сирия действительно разрывается между тремя войнами». Первая — это «кампания по Реконкисте» режима Асада, вторая — «экзистенциальный конфликт между Турцией и курдами», третья — это «открытая война на истощение между Израилем и Ираном». По мнению Кофмана, именно последний конфликт является наиболее рискованным для России, потому что «в Сирию она пришла вовсе не для того, чтобы на Ближнем Востоке разгорелась война», так как «существует огромная ответственность и риск ослабления». Эскалация в ирано-израильском конфликте вынудила бы Россию нарушить свои обещания, данные одной из сторон или обеим сторонам, и подвергнуть риску свое положение как единственной стороны, поддерживающей нормальные отношения одновременно с Ираном и Израилем.
Кофман также говорил о влиянии сирийского конфликта на российскую военную тактику и оперативный потенциал. Он охарактеризовал Сирию как «главный трансформативный конфликт на сегодняшний день как для России, так и для российской армии». Он отметил, что конфликт «открывает большое пространство для опыта и инноваций, и для российской армии это удачная война», ставшая основным театром боевых действий, где российские силы получили оперативный боевой опыт. В Сирии в ротации находились приблизительно две трети российских тактических единиц ВВС. Генералы, штабные офицеры и рядовые солдаты получили ценные уроки по современному ведению боевых действий и сформировали новое представление, которое смогут применить в будущих конфликтах.
Кофман отметил, что «тактикой движут технологии и будущее», и российские тактические инновации были весьма ограничены, пока Москва не вмешалась в войну в Сирии. Он сравнил применение тактической военно-воздушной техники в Сирии с российско-грузинским конфликтом 2008 года, охарактеризовав его как «день и ночь». Как бы то ни было, предостерег он, то время как Россия доказывала, что она может проецировать военную мощь как великая держава, ее действия в Сирии не сталкивались почти ни с каким сопротивлением. Более того, российским вооруженным силам придется решать многочисленные организационные и технические задачи. Российской армии требуются боеприпасы меньшего размера, боеприпасы большей дальности и большее количество высокоточной артиллерии. Москва должна также разобраться с внутренним соперничеством, способствуя вырабатыванию сплоченности и боевого духа. Однако все эти недостатки были выявлены в ходе российского военного опыта в Сирии в доказательство того, что этот конфликт оказался ценным учебным опытом. Кофман заявил, что «это одна из причин, по которой российской армии, на самом деле, нравится Сирия, и она хочет там остаться. Они больше нигде не смогут реально сопоставить свои технологии с технологиями Соединенных Штатов».
Одна область, в которой мнение Кофмана слегка отличалось от мнения Сондерса — это способность Сирии получить внешнюю помощь для восстановления. Он предположил, что Сирия может использовать в качестве рычага проблему увеличения потоков беженцев, чтобы получить выплаты на восстановление от Германии и Европейского Союза.
Первый директор американской группы по наземному урегулированию ситуации в Сирии с российскими силами в 2017 году полковник в отставке Роберт Гамильтон сказал, что стимулом для процесса урегулирования, который не следует путать с воздушным урегулированием конфликта, продолжающимся с момента российского вторжения осенью 2015 год, стал «промах», случившийся в июне 2017 года, когда русские предъявили США 48-часовой ультиматум, требуя покинуть стратегически важную территорию Аль-Танф. Аль-Танф, расположенный на тройной границе с Иорданией и Ираком, — это важный узел, связывающий Иран — через Ирак — с его сирийскими союзниками. Гамильтон описал ужасающий телефонный разговор российских и американских генералов. В ходе звонка российский генерал ускорил сроки ультиматума, намекая, что удар неотвратим. Американский командир парировал: «Если вы угрожаете моим силам, то этот звонок окончен, потому что мне придется повесить трубку, связаться с командиром из моего подчинения и сказать ему, чтобы он готовился к обороне. Так вы будете говорить или воевать?» К счастью, российский генерал предложил «продолжить этот разговор», и две стороны смогли разрядить ситуацию.
Коалиционное управление, область, в которой у России до внедрения в Сирию было мало опыта, стало также значительным испытанием, особенно, учитывая разнообразие партнеров, сотрудничающих с Москвой. Гамильтон отметил, что «Россия прошла тот этап, когда она могла говорить всем своим партнерам то, что они хотят слышать и не выполнять обещаний». Разнообразные, порой противоречащие друг другу цели партнеров России в Сирии представляют проблемы, которые не так легко решить. Например, вряд ли Россия может поддержать идеи Ирана на распространение шиитского полумесяца от Тегерана до Бейрута, не провоцируя при этом конфликта с Израилем, а, возможно, даже с Соединенными Штатами.
Гамильтон говорил о том, что он расценивает как основную проблему для России и Сирии: «Как можно превратить разгром твоего военного противника в достижение политических целей, ради которых изначально и затевалась война?». Как и в случае с опытом США в Ираке и Афганистане, между военными успехами и желанными политическими целями нет никакой прямой взаимосвязи.