Ян Каван был одним из студентов, которые 50 лет назад возглавили злосчастное продемократическое восстание, известное как Пражская весна. Затем он стал депутатом, сенатором, министром иностранных дел и заместителем премьер-министра, а также председателем Генеральной ассамблеи ООН.
Сейчас ему 72, и он многое видел в политике. «Популизм такого рода, — сказал он, — существует столько же, сколько существуют политики. Он побеждает на выборах. Но популизм бывает разный. И некоторых видов „чистого популизма", которые мы можем наблюдать сейчас…, не существовало у нас еще десять лет назад».
Популизм вспыхнул на горизонте европейской политики на рубеже веков. Как показало прорывное исследование газеты «Гардиан», с тех пор число европейцев, голосующих за популистские партии в ходе общенациональных выборов, выросло с 7% до более чем 25%. Еще в 1998 году лишь две небольшие европейские страны — Швейцария и Словакия — имели популистов в своих правительствах. Два десятилетия спустя к этому числу прибавилось еще девять стран.
Число европейцев, которыми управляет правительство, по крайней мере, с одним популистом в кабинете, увеличилось с 12,5 миллиона до 170 миллионов человек. В этом винят всё подряд: от рецессии до миграции, от социальных сетей до глобализации.
Но чешский опыт показывает, что все может быть сложнее. Только 2,3% трудоспособного населения страны не имеют работы, что является самым низким показателем в ЕС. В прошлом году экономика выросла на 4,3%, что значительно выше среднего показателя по Союзу, плюс к этому страна не пострадала от кризиса беженцев в Европе в 2015 году. При этом на прошлогодних всеобщих выборах популистские партии получили более 40%, что в десять раз больше, чем в 1998 году.
Чехия демонстрирует, что причины всплеска популизма гораздо более сложны и разнообразны, чем первая приходящая в голову мысль, что решение избирателя голосовать за популистские партии является отражением психологического состояния, обстоятельств или свойств личности.
«Здесь не было жесткого экономического кризиса, больших перемен в обществе, — сказал Мартин Мейстрик из Карлова университета в Праге. — Это одно из самых развитых и успешных посткоммунистических государств. Мигрантов, буквально, почти нет. И тем не менее люди недовольны».
***
Альпы
Послевоенные популисты довольно рано нашли в Европе точку опоры в альпийских странах с их долгой историей националистических или ультраправых тенденций. Деятельность небольшой по числу сторонников изоляционистской Швейцарской народной партии (ШНП), которая в свою очередь уходит корнями в «аутентичное» сопротивление сельских жителей городскому и иностранному влиянию, привела к проигрышу на референдуме швейцарской заявки на вступление в Европейскую экономическую зону в 1992 году и с тех пор раскачивает политическую сферу на национальном уровне.
Швейцарская партия практически изобрела «формулу победы» правого популизма: националистические требования к иммиграции, враждебность к неолиберализму и упор на сохранение национальных традиций и суверенитета. Помогает, конечно, и то, что Швейцария является магнитом для «международной элиты», символизируемым Давосом, банковской тайной и аурой штаб-квартиры ООН.
В соседней Австрии «Партия Свободы» — куда более прямолинейное ультраправое движение, основанное бывшим нацистом в 1956 году, — впервые получила более 20% голосов в 1994-м и в настоящее время в четвертый раз находится в правительстве в качестве младшего партнера по коалиции.
Еще одной страной со своей историей радикальной правой политики является Италия, которая четыре раза голосовала за популиста Сильвио Берлускони. Но до конца 1990-х годов эта тенденция ограничивалась центристской тройкой, каждая из составляющих которой — со своими политическими особенностями.
На рубеже веков начался прилив. Политический ландшафт в Нидерландах был сотрясен в 2002 году сначала быстрым подъемом популиста Пима Фортейна, а затем и его убийством. В том же году Жан-Мари Ле Пен из ультраправого «Национального фронта» раскачал Францию, пробившись во второй тур президентских выборов. В 2005 году дважды — на референдумах во Франции и Нидерландах — был отвергнут проект конституции ЕС, что в то время рассматривалось как победа «простых людей» в борьбе против европейской элиты.
Юг Европы
В 2008 году начались финансовый кризис и рецессия. Поскольку многие люди, особенно в Южной Европе, заметили снижение уровня жизни, очевидной целью стали находившиеся у власти центристские партии, а заодно и евробюрократы в Брюсселе с их политикой жесткой экономии.
Наиболее сильно пострадавшие от кризиса греки в 2012 году отдали 27% голосов радикальным левым популистам из «Сиризы», тремя годами позже избрав их в правительство с результатом почти на 10% выше. В Испании противники экономии из движения «Подемос» получили 21% в 2015 году — всего через год после создания партии.
В Италии десятилетия коррупции и бесхозяйственности, а также влияние кризиса беженцев 2015 года привели к тому, что выступающее против истеблишмента и высоких налогов движение «Пять звезд» в прошлом году пришло к власти, создав маловероятную коалицию с ультраправой, антииммиграционной «Лигой».
Запад Европы
Совсем недавно популистской волне начал уступать крепкий внутренний круг Западной Европы. В Германии ультраправая, антииммиграционная «Альтернатива для Германии» (АдГ), — основанная в качестве прямого ответа на утверждение канцлера Ангелы Меркель в разгар финансового кризиса о том, что спасению Греции со стороны ЕС «нет альтернативы», — имеет в Бундестаге 92 места.
Дочь Ле Пена Марин прошла во второй тур президентских выборов во Франции в 2017 году. Возможно, не менее примечательно, что ее результат в первом раунде голосования был немного выше, чем у Жан-Люка Меланшона из набирающей влияние популистской левой группы «Непокоренная Франция». В Нидерландах антиисламская «Партия Свободы» Герта Вилдерса стала второй по величине парламентской силой.
Восток Европы
Самых больших успехов удалось достичь в Центральной и Восточной Европе. Все четыре страны так называемого Вышеграда управляются популистскими партиями, в том числе «Фидес» Виктора Орбана в Венгрии, — где популистские партии получили 63% голосов на выборах в этом году, — и «Закон и справедливость» Ярослава Качиньского в Польше.
Обе партии после того, как они были впервые избраны, только начали демонстрировать свои истинные цвета — популистские, культурно консервативные, авторитарные. В настоящее время они на языке, напоминающем о 1930-х годах, атакуют основные либеральные институты, такие как независимая судебная система и свободная пресса, все больше определяя национальную идентичность с точки зрения этнической и религиозной принадлежности и демонизируя противников, таких как родившийся в Венгрии еврейский финансист Джордж Сорос.
Север Европы
Даже в известной своим либерализмом Скандинавии за последнее десятилетие националистические антииммиграционные популисты нашли сторонников. Ультраправые «Шведские демократы», партия, вышедшая из неонацистского движения, получившая всего 0,4% голосов в 1998 году, на последних выборах достигла рекордного результата в 17,6%. Датская «Народная партия» с 2015 года входит в состав правоцентристского правительства меньшинства.
Основные скандинавские партии долгое время сопротивлялись формированию коалиционных правительств с правыми популистами, но затем были вынуждены уступить. В Норвегии в состав правительственных коалиций с 2013 года входит «Партия прогресса». В Финляндии небольшая партия «Синяя реформа» — представитель финских популистов — также является частью коалиции.
***
По всей Европе правые популистские партии также преуспели в том, чтобы влиять на политику, даже когда они не находятся в правительстве, а такие партии, как Ukip в Великобритании, «Шведские демократы», датская «Народная партия», «Партия Свободы» и АдГ, перетягивают вправо дискурс доминирующих правоцентристских партий своих стран на такие темы, как иммиграция.
Прогресс популистов почти повсеместно сопровождается глубокой перекройкой послевоенного политического ландшафта Европы и продолжающейся фрагментацией результатов голосования на национальном уровне. В то время как сфера влияния больших мейнстримовых партий сужается, более мелкие политические силы — некоторые из них популистские, но не все — демонстрируют постоянный рост.
Хотя этот процесс затронул как правоцентристские, так и левоцентристские партии, больше всего пострадали традиционные социал-демократические партии Европы, в результате чего голоса радикально правых и левых были потеряны. Похоже, что эту тенденцию трудно будет повернуть вспять: согласно данным опросов, некогда могучая Социал-демократическая партия Германии ютится на 14%, французская «Социалистическая партия» набрала всего 7,4% на прошлогодних парламентских выборах, и лишь 5,7% получила в прошлом году голландская «Лейбористская партия».
Чешские социал-демократы Кавана живут немного лучше. Еще в 2006 году левоцентристская партия получила почти треть голосов избирателей; в прошлом году она набрала 7,3% голосов и получила всего 15 мест в парламенте, по сравнению с 50-ю в 2013 году. Вместо этого почти треть чешских избирателей проголосовала за шестилетнюю партию ANO.
Что же убедило чешских избирателей стать частью волны популизма в Европе? Подчеркивая многочисленные национальные особенности и вариации популизма, Бабиш, несмотря на выдвижение против него серьезных обвинений в коррупции, являет собой пример успешного аутсайдера, бизнесмена, который способен сделать то, что не под силу профессиональным политикам.
По словам политолога из Университета Масарика в Брно Властимила Гавлика, заслуга Бабиша в том, что он построил «большую, очень успешную корпорацию; что он бизнесмен, не запятнанный долгой карьерой в политике; и что он может просто лучше всем этим управлять — сделать для людей лучше, чем коррумпированные, закоренелые политики».
Вдобавок к популистской привлекательности Бабиш является хорошим коммуникатором и не имеет никакой очевидной идеологии за исключением национальной эффективности — а заодно и поддержания собственной популярности. «Он не должен быть лучшим менеджером, а просто восприниматься лучше своих соперников», — сказал Гавлик.
«Сначала все было так: „Эти ребята — воры, они украли у вас страну", — говорит молодой правоцентристский мэр шестого района Праги Ондржей Коларж. — Теперь так: „Вы можете доверять мне, я позабочусь о ваших проблемах". А поскольку экономика растет, он может позволить себе повышать зарплаты учителям, а пенсионерам давать скидки на проезд в общественном транспорте».
Чехи также отдали 10,6% своих голосов непримиримо оппортунистической «Партии Свободы и прямой демократии», которая проводила кампанию исключительно на антииммиграционной платформе. Также в этом году страна с трудом переизбрала президента Милоша Земана, бывшего премьер-министра социал-демократа, который в 2013 году вернулся в политику спустя десятилетие, что позволило ему также позиционировать себя как «аутсайдера». Земан не скрывал своих связей с Россией и, похоже, упивается шокирующей и откровенной антиисламской, антимигрантской, расистской и ксенофобной риторикой.
Но Чешская Республика далека от того, чтобы стать еще одной Венгрией или Польшей, популистские лидеры которых наращивают усилия по превращению судов в продолжение исполнительной власти, общественных радиостанций в подразделения государственной пропаганды.
Эти две страны представляют собой мрачное предупреждение о том, что может произойти, когда к власти придут националистические популисты определенного толка. Однако в настоящее время в Праге Каван остается оптимистом. «Это правда, что популизм в какой-то мере побеждает на выборах», — сказал он.
«Но если эти чистые популисты не сочетают это с чем-то другим, с чем-то реальным… Послушайте, ведь, недостаточно просто дать людям почувствовать, что вы на их стороне. В долгосрочной перспективе, как вы понимаете, нужно предлагать реальные решения».