Слова попроще против трудных слов. Бедное большинство против богатого меньшинства. Простые ответы против сложных размышлений. Отвращение против бессилия. Так оказался расколот мир, так цифровой век усугубил гнев тех, кто не чувствует себя причастным к Игре. Как же остаться в живых?
Альтернативы нет!
Маргарет Тэтчер
Итак, изложим вкратце: полный крах потерпело определенное соглашение между элитами и народом, и народ теперь решил справляться своими силами. Это не совсем восстание, пока еще нет. Это неумолимая череда сбоев, неожиданных решений, очевидных отклонений от здравого смысла, если не от рациональности в целом. Народ неотступно продолжает — голосуя или выходя на улицы — посылать совершенно однозначные сигналы: он хочет, чтобы в историю вошел факт, что элиты потерпели крах и должны уйти.
Как же, черт побери, это могло случиться?
Давайте попытаемся понять, кто же входит в состав этих пресловутых элит. Врач, университетский преподаватель, предприниматель, управляющие компаний, в которых мы работаем, мэр вашего города, адвокаты, брокеры, многие журналисты, многие успешные художники, многие священники, многие политики, члены управляющих советов, значительная часть тех, кто, придя на стадион, сидит в ложах для привилегированных лиц, все те, у кого дома более 500 книг… Я бы мог исписать страницы, перечисляя их, но мы уже друг друга поняли. Границы этой категории могут быть подвижны, но в целом элита — это они, те самые люди.
Их немного (в Соединенных Штатах это один из десяти), они владеют значительной долей существующих денег (в Соединенных Штатах им принадлежит восемь долларов из десяти, и я не шучу), они занимают большинство мест во власти. Подведем итоги: это богатое и очень могущественное меньшинство.
При более близком рассмотрении оказывается — по большей части — что это люди, которые много учатся, они социально активны, образованы, изысканы, разумны, эрудированы. Деньги, которые они тратят, они отчасти получили в наследство, но отчасти зарабатывают их сами изо дня в день, накапливая огромное количество. Они любят свою страну, верят в меритократию, в культуру и в соблюдение определенных правил. Они могут принадлежать как к левым, так и к правым. Удивительная нравственная слепота — не могу не заметить — не позволяет им замечать несправедливость и насилие, служащие подпорками системы, в которую они верят. Поэтому они спят спокойно, хоть зачастую и прибегая к помощи психотропных средств.
Опираясь на эти мировые устои, они живут в защищенном ареале, редко взаимодействующем с прочими смертными: районы, в которых они живут, школы, в которые они отправляют своих детей, виды спорта, которыми они занимаются, путешествия, которые они совершают, одежда, которую они носят, рестораны, в которых они едят, — все в их жизни очерчено границами защищенной зоны, где эти привилегированные особы отстаивают свое сообщество, передают его по наследству детям и делают крайне маловероятным вторжение новых членов — снизу.
Сидя в этом изысканном природном заповеднике, они держат мир за яйца. Или, если хотите: поддерживают его на ногах. А, быть может, и вовсе спасают.
В последнее время устоялась именно первая версия. Именно из-за этого был нарушен тот молчаливый пакт, о котором мы говорили и который я бы описал так: народ уступает элитам привилегии и даже своего рода туманную безнаказанность, а элиты берут на себя ответственность за строительство и обеспечение общей окружающей среды, в которой всем будет лучше жить. Если перевести его в весьма практическую сферу, в этом описании говорится о сообществе, в котором элиты работают, стремясь улучшить мир, а люди верят врачам, уважают учителей своих детей, доверяют цифрам, представленным экономистами, прислушиваются к журналистам и, при желании, верят священникам. Нравится это вам или нет, но западные демократии показали свои наилучшие результаты, когда были именно таким сообществом: когда это соглашение действовало, было надежным и приносило результаты.
Сегодня же нас вгоняет в ступор новость: этого соглашения больше нет.
Оно начало трещать по швам лет 20 назад, сегодня же оно уже разваливается на части. И стремительнее всего это происходит там, где живут люди пошустрее (или доведенные до большего отчаяния), например, в Италии. Здесь народ перестал доверять даже врачам и учителям. Что же касается политической власти, то сначала он доверил ее невероятно богатому человеку, ненавидевшему элиты (этот трюк потом скопировали у нас американцы), потом дали последнюю попытку Ренци, приняв его по ошибке за человека, не имеющего к элитам никакого отношения, и, наконец, решительно разорвали договор и начали диктовать свои условия напрямую.
Так что же до такой степени их разозлило?
Первый ответ напрашивается сам собой: экономический кризис. Во-первых, элиты его не предусмотрели. Потом они не спешили его признавать. Наконец, когда все начало разваливаться, они обеспечили безопасность себе и переложили бремя жертв на народ. Можем ли мы сказать, возвращаясь мысленно к кризису 2007-2009 годов, что произошло именно это? Я не знаю этого наверняка, но в восприятии людей все было именно так. Таким образом, преодолев чрезвычайное положение, народ начал, скажем так, сводить счеты. Он отправился буквально возвращать собственные деньги: и безусловный базовый доход или упразднение налогов «Эквиталии», по сути, является именно этим. Они не связаны с политикой или видением будущего — это взыскание долгов.
Вторая причина — более изощренная, и я осознал ее лишь после того как начал изучать цифровую революцию и написал книгу «Игра» (The Game). Я бы сформулировал ее так. Все цифровые приспособления, которыми мы ежедневно пользуемся, отличаются некоторыми общими генетическими особенностями, порождаемыми определенным видением мира, сформированным пионерами Игры. Одна из этих характеристик является исключительно либертарианской — превратить власть в прах и распределить ее между всеми людьми. Типичный пример: следует поставить компьютер на рабочий стол каждого человека. По возможности — положить его в карман каждого человека. Цель достигнута. Масштаб этого феномена нельзя недооценивать. Сегодня, вооружившись смартфоном, люди могут, помимо прочего, совершать следующие действия: получать доступ к любой информации в мире, общаться с любым человеком, высказывать свое мнение перед огромной аудиторией, выставлять на всеобщее обозрение объекты (фотографии, рассказы, все что угодно), в которых сформулировано собственное представление о прекрасном. Следует сказать предельно конкретно: эти четыре вида действий в прошлом были доступны только для элит. Они и составляли их отличие. В VII веке, например, в Италии было всего несколько сотен человек, которые могли это делать. Во времена моего деда, возможно, речь шла уже о нескольких тысячах семей. А сегодня? У каждого второго итальянца есть аккаунт на Фейсбуке, можете посчитать сами.
Таким образом — следует понять — Игра разрушила вековые психологические барьеры, научив людей заступать на территории элит, лишая их тех монополий, благодаря которым они становились мифически неприкасаемы. Все очевидно: начиная с того момента ситуация могла стать взрывоопасной. Возможно, ничего бы не произошло, если бы не другая особенность Игры, ее фатальная неточность. Игра распределила власть или по меньшей мере возможности, но не распределила деньги. В Игре нет ничего, что было бы направлено на перераспределение богатства. Перераспределение знания, возможностей, привилегий — да. Богатства — нет. Асимметрия очевидна. Она не могла не привести в долгосрочной перспективе к общественному гневу, молчаливо разливавшемуся, как огромная лужа бензина.
Наверное, я уже сказал, что потом экономический кризис уронил в эту лужу спичку. Зажженную.
Дальнейшие события нам известны. Но мы не всегда хотим их знать по-настоящему. Уточню: нам некомфортно. Люди, не теряя некоторого апломба, отправились захватывать власть; пусть вполне степенно, но будучи уверенными в себе и без трепетного страха, чего не наблюдалось уже давно. Главным образом они это сделали путем голосования. За что? За противоположность тому, что подсказывали им элиты. За кого? За любого человека, который не был частью элит или которого элиты ненавидели. За какие идеи? Любые идеи, лишь бы они были противоположны тем, которых придерживаются элиты. Просто, но действенно. Можно я приведу неприятный пример, который, правда, прекрасно отражает это положение вещей? Это Европа.
Идея европейского единства, разумеется, сформирована элитами. Безусловно, народ об этом не просил, выйдя на улицы с громогласными требованиями. Это интуиция немногих просвещенных, которую с легкостью можно объяснить так: напуганная совершенным ею в XX веке и преследуемая двумя великими державами, американской и советской, европейская элита поняла, что должна покончить с этой дикой столетней борьбой, упразднить границы и сформировать единую политическую и экономическую силу. Естественно, реализовать этот план было не так уж просто. На протяжении веков элита работала над формированием националистического мировоззрения, требовавшегося ей для самоутверждения и даже ненависти к иностранному, пригодившейся ей, когда надо было давать волю рукам: теперь же предстояло разрушить все и пойти на попятный. Раньше ей требовались миллионы солдат, теперь ей нужны были миллионы пацифистов. Люди, которые совсем недавно перерезали друг другу глотки со штыком в руках, должны были превратиться в единый народ с единой валютой и единым флагом — задача не из простых.
Поэтому с несомненным талантом элита навязала модель европейского единства, о которой мы могли бы с высоким драматизмом сказать: однажды сформированное, это единство должно было стать необратимым. Позади горели корабли, чтобы не дать людям (или даже диссидентствующим группам элит) захотеть вернуться назад. Они бы этого не сделали, потому что это было технически невозможно. Если люди начинали сомневаться, ключевым лекарством было терпение. На страницах издания «Монд Дипломатик» (Le Monde Diplomatique) (которое нельзя назвать органом популистской печати) мне довелось прочитать недавно прекрасный пересказ, который я позволю себе скопировать и приложить сюда: «В 1992 году датчане проголосовали против Маастрихтского соглашения — они были вынуждены голосовать повторно. В 2001 году ирландцы проголосовали против Ниццкого договора — они были вынуждены голосовать повторно. В 2005 году французы и голландцы проголосовали против Европейского конституционного договора — позже им навязали его под названием Лиссабонского договора. В 2008 году ирландцы проголосовали против Лиссабонского договора — они были вынуждены голосовать повторно. В 2015 году 61,3% греков проголосовали против плана жесткой экономии Брюсселя — им было предписано то же самое». Впечатляющая литания. В ней говорится, что запасного плана не было. «Альтернатив — нет».
Отчетливо элитарный характер единой Европы укрепился, когда, после того как все вопросы с Европой были решены, отстоялась система европейской власти: институты, органы управления, даже личности, назначаемые на руководящие посты. Трудно представить что-то, что бы лучше выражало представление об элите, возможно, компетентной, но далекой, недоступной, хранящей в запасе непонятные обоснования и цифры, едва осознающей реальную жизнь людей. Не исключено, что попутно многое совершается во благо людей, но, естественно, представляется, что их первичная функция — безусловно помнить, что есть те, кто играет на роялях, и те, кто переносит их по лестницам, и в нашем раскладе играет на них именно элита.
Таким образом, в ту минуту, когда люди сполна наелись этого соглашения с элитами, они немедленно восстали против них: Европа была наиболее очевидным символом, мишенью, сразу же бросающейся в глаза на горизонте. У нее была аура непобедимости, которая, однако, как выяснилось в день после референдума по Брекситу, распространялась только на элиты: на других граждан Игры волшебство перестало действовать.
Можем ли мы сказать в свете всего этого, что народ выступает против Европы? Нет, этого мы сказать не можем. Скорее, против этой Европы, против Европы как символа верховенства элит, — безусловно. Сегодня быть противником Европы означает, в частности, выступать против элит. В обиходе уже появилась хорошенькая формула: Европа народов. Она ничего не означает, но выражает один очевиднейший факт: мы хотим расколоть не само по себе единство, а единство, которого добивались и которым так управляли элиты.
Европа — это только один пример. Я пытаюсь сказать, что оценивать возможность всех сегодняшних пожеланий народа (будь то возвращение к лире, публичная критика «Автострад Италии» или свобода в отношении прививок), — это трата времени, если не уделить особого внимания тому, чего действительно хочет народ: свободе от элит. Это основной пункт, и именно здесь нужно нагнуться и присмотреться как можно внимательнее, как бы это ни было отвратительно, страшно или трудно. Потому что именно в этой конкретной точке разыгрывается решающее для нашего будущего сражение.
Первое, что доведется заметить, если попытаться по-настоящему разобраться в проблеме, — это поведение элиты, как только она оказалась под ударом. Она стала жестче отстаивать свои убеждения, быстро придумав версию, в которой разложила все по местам: народ обезумел, вероятно, под воздействием нового поколения безответственных лидеров, не чурающихся грязной игры, хитро взывающих к брюху граждан в обход интеллекта. Зыбкие, неточные выражения, такие как «фейковые новости», «популизм», даже «фашизм», используются, чтобы эффективнее распространять послание, благодаря которому восставшие получили краткий ярлык. Фоном служила уверенность: «Альтернативы нет», ее повторяли, как мантру, культивировали, как одержимость, изрекали, как пророчество и угрозу.
Ни на минуту, казалось, элита не остановилась, чтобы задаться вопросом, не совершила ли она где-то ошибку, причем настолько колоссальную, что она лавинообразно спровоцировала весь этот бардак. Если бы она это сделала, ей бы не составило труда зафиксировать по меньшей мере три феномена, которые мне, как и многим другим, представляются ясными, как божий день:
1. Идея элит о развитии и прогрессе не способна породить социальную справедливость, она распределяет богатство в бреду, уничтожает больше рабочих мест, чем ей удается создавать, предоставляет главную роль едва контролируемым экономическим силам, продолжает основываться на жестоком контроле слабых территорий нашей планеты и подвергает серьезной опасности Землю, забывая, что это наш общий дом, а не свалка для избранных.
2. Элиты уже давно находятся в глубоком оцепенении, в состоянии своеобразного гипноза, в котором они повторяют одну-единственную мысль, формулируя изощренные теоремы с одним и тем же ритуальным результатом: «Альтернативы нет». Возможно, многие уже заметили, что элиты ни на что больше не реагируют, они загипнотизированы самими собой, полностью утратив контакт с жизнью людей, тратя больше половины времени на созерцание и обустройство своих привилегий. Они притормаживают историю и взращивают наследников, неспособных мыслить о чем-либо, помимо одержимости своих отцов. Один-единственный раз за последние 50 лет элиты сгенерировали альтернативную идею, и это произошло, когда от них сбежали несколько мыслителей-революционеров, главным образом технологов, из ереси которых выросло в дальнейшем цифровое восстание. Из-за своего оцепенения элиты зафиксировали этот мятеж слишком поздно, наклеив на него ярлык коммерческого отклонения сомнительного вкуса и рассчитывая с легкостью с ним разобраться. Однако это восстание оказалось революцией, направленной на уничтожение самих элит XX века и на замену их новой элитой, новым интеллектом и даже новой нравственностью. Элиты ничего не поняли, а значит, Игра набрала обороты в складках их власти и постепенно их делегитимизировала, передав их людям, когда у них уже не было сил обороняться. В то время, когда это происходило, единственным блестящим озарением элит стало использование Игры для того, чтобы делать деньги: продавали ли они реликвии XX века или финансировали стартапы, они начали торговать билетами на казнь, чтобы присутствовать при исполнении собственного смертного приговора. Странный способ одержать верх в Истории. Сначала совершить подобные ошибки, а потом попытаться выкрутиться в разговоре с тем, что хочет перекрыть тебе ток, обзывая фашистом?
Следует отметить, что столь же интересно наблюдать за действиями людей, решивших расторгнуть соглашение и справляться своими силами. Потенциально перед ними открывался новый необъятный горизонт, но они остановились после первого же шага — самой обычной расплаты. Когда мечты отодвигаются на второй план, выход находит негодование. Когда будущее невозможно, возвращается прошлое. Люди выбрали себе лидеров, предлагающих им ежедневный реванш и отступление: это то, что они умеют делать. Они не могут представить себе нечто масштабное, ограничиваясь попытками исправить существующее наследие элит. Часто им не удается даже это из-за их некомпетентности, неспособности к управлению, неожиданного обнаружения собственной ограниченности, объективного упорства врага и головокружительной сложности системы. Они черпают мужество в своеобразной интонации, ставшей их подлинным отличительным знаком, смесью сплоченности, агрессивности, базарного окрика и рекламного слогана.
Людям эта интонация представляется убедительной, и в результате они стали воспринимать ее как мировоззрение: в ней они находят своего рода элементарный интеллект, замещающий утонченность и софистику размышлений элит прозрачным прямым движением, несколько мужественным в своем чистом виде, отличающим людей, которые наконец идут напрямик, уничтожая старые обманы и лицемерие. Необходимо понять, что канонизация этого мировоззрения — это оружие, с помощью которого люди сегодня обращают самое жестокое насилие против элит, и в их крепостных стенах образуется настоящая пробоина. Если такое мировоззрение будет воспринято повсеместно, элитам придет конец. Как говорят, лафа кончится. Факт, представляющийся мне, как и многим другим, совершенно очевидным, состоит в том, что подобная победа принесет разрушительные последствия — не для элит, плевать мы на них хотели, а для всех. Потому что миф о прямом, девственно чистом подходе к положению вещей, противостоящем упадническому, сложному и даже немного нарциссистскому пути интеллектуального размышления, — это фантастическое создание, которое мы разоблачали на протяжении веков, и воскресить его было бы безумием. Уже очень давно мы уяснили, что намного лучше сначала досконально изучить то, что мы хотим изменить. Лучше познакомиться со многими людьми, чтобы понять самих себя, лучше разделять чувства других, чтобы справляться со своими, лучше иметь в запасе много слов, а не мало, потому что побеждает тот, у кого обширнее словарный запас.
У нас есть определение, характеризующее этот способ самозащиты от жестокого упрямства реальности путем терпеливого и утонченного применения интеллекта и памяти — это культура. Заместить ее очевидной ясностью элементарной мысли, едва ли не своего рода народной хитростью — все равно, что добровольно сложить оружие и отправиться на резню. Поясню: всякий раз, когда мы ограничиваемся определенными шифрами брутальной простоты, мы сжигаем годы коллективного роста, потраченные на то, чтобы не поддаваться внешней простоте вещей; и я говорю «мы» не о представителях элит, а обо всех нас. Мы обрекаем себя на колоссальные ошибки. Допустим, считая важной угрозой своему благополучию очевидное кочевание, в сущности, ограниченного количества человек с тех континентов, которые мы уничтожили, но продолжаем держать за яйца. И тому подобные процессы. Это несоразмерно. В конце концов следует зафиксировать феномен, который мне, как и многим другим, представляется ясным, как божий день: люди ежедневно просыпаются, чтобы отправиться на захват крепости элит, и чем больше они это делают, чем больше побеждают, тем больший вред наносят самим себе.
Так мы переживаем темные времена, становимся территорией, по которой проходят, совершая мародерские налеты, войска. Создается впечатление, что никто не способен одержать победу, поэтому конец предвидеть сложно. С каждым днем оскудевают запасы: силы, красоты, уважения, гуманизма и даже чувства юмора. Мы все это уже переживали в прошлом. Но неужели мы, те, кто не представлял себе этого, в самом деле должны проживать такую жизнь? Неужели нет ничего, что было бы в наших силах, чтобы изменить инерцию этого распада?
Насколько я понимаю, следует признать, что народ прав. Нужно восстановить контакт с реальностью и заметить бардак, который мы сотворили. Нужно немедленно взяться за работу, чтобы перераспределить богатство. Вновь взяться за социальную справедливость. Отправить на покой старые элиты XX века и довериться умам, порожденным Игрой; причем сделать это следует не только с положенным изяществом, но и с остервенением. Придать новый смысл таким словам, как «развитие» и «прогресс», ведь их старые смыслы оказались отравлены. Освободить умы, способные увести нас подальше от убеждения, что «альтернативы нет». Прекратить приписывать политике ту роль, которую мы привыкли ей приписывать — наше счастье зависит не от нее. Вновь довериться тем, кто обладает знаниями, как только мы увидим, что это новые люди. Отринуть цифры, которыми мы оцениваем мир (в первую очередь бессмысленный ВВП), и придумать новые меры, находящиеся на высоте нашей жизни. Всем нам следует незамедлительно вернуть доверие к культуре и всегда тратить силы на образование. Не прекращать читать книги, пока образ судна, полного беженцев и не находящего пристани, не станет для нас невыносим. Бесстрашно вступить в Игру, чтобы любые наши способности, пусть даже самые личные и уязвимые, помогли проложить путь, по которому пойдет весь мир. Использовать Игру как большой шанс перемен, а не как алиби, чтобы ретироваться в свои библиотеки или генерировать все большее экономическое неравенство. Воздвигнуть заново все стены, которые мы снесли преждевременно; снести их заново, как только все будут способны прожить без них. Позволить более быстрым идти вперед, создавать будущее, но возвращать их каждый вечер на ужин за стол более медленных, чтобы они помнили о настоящем. Примириться с самими собой, вероятно, потому что невозможно хорошо жить в презрении и отвращении. Дышать. Время от времени выключать гаджеты. Ходить пешком. Прекратить размахивать призраком фашизма. Мыслить масштабно. Мыслить. В этом нет, в сущности, ничего невозможного, если только найти в себе решимость, терпение и мужество.