В этой статье мы не будем возвращаться к вопросу о реализме политики и стратегии России на Ближнем Востоке. Множество раз в течение нескольких лет я напоминал читателям о причинах военных и дипломатических успехов русских, проявлявшихся в Сирии и других странах. Результатом этих успехов стало возвращение Москвы в регион, где западные страны, а в особенности французы, просто перестали что-либо понимать. А перестав понимать, «западники» начали процесс ухода с ближневосточной сцены, который все никак не прекратится.
Благодаря своему участию в сирийском кризисе, начавшемся в сентябре 2015 года, Россия положила конец оказавшемуся лишь эпизодом господству западных стран в регионе. Война в Сирии стала символом возвращения России на международную сцену, и Путин, способный говорить со всеми странами региона, включая своих врагов, — Путин оказывается вдруг в положении арбитра (по выражению Фабриса Бланша).
По большому счету, после всех потрясений россияне стали непременными и проверенными «мировыми судьями» в регионе. К ним обращаются все важные действующие лица на этой сцене, будь то израильтяне, иранцы, турки, саудовцы или египтяне.
Как дошли мы до жизни такой? Конечно, четкая и осмысленная политика Москвы, проводимая ловкими и эффективными дипломатами, основанная на невмешательстве в чужие дела и верности заключенным союзам, объясняет хотя бы часть этого успеха. Но чтобы понять более глубокие причины, по которым русские смогли выбрать именно такую политику, нужно поговорить о самих русских. Вернуться к теме русской психологической вселенной, психологии этого народа и его мировоззрения.
Прежде всего, славянин обладает некоей природной совместимостью с восточным миром. У славянина есть психологическая способность понять все эти восточные народы, которые в чем-то на него похожи, и вот эта способность отличает его от уроженца западной страны. Особенно удается русскому почувствовать мелкие особенности, тонкости и сложности восточных культур, традиций и религий. И это особенно четко видно на примере народов Ближнего Востока и арабо-мусульманского мира в целом.
Россия сама — родина множества мусульман (около 15 процентов населения России — мусульмане, эта часть ее населения насчитывает от 20 до 22 миллионов человек из 150 миллионов жителей и оказывается самым важным меньшинством). Кроме того, у России за плечами — долгая история близости с миром ислама (ислам давно укоренился в некоторых российских регионах на Северном Кавказе, в Поволжье и на Урале, причем укоренение это пошло, начиная с периода истории, от которого нас отделяют 1300 лет). Вот причина, по которой из россиян получаются тонкие знатоки мусульманского мира.
Напомним также, что Российская Федерация, истинная континентальная супердержава, имеет границу с исламским миром, протянувшуюся не менее чем на 2500 километров. Поэтому Кремлю не все равно, что происходит с самосознанием российских мусульман, а страх перед «заражением» политическим исламизмом в его географическом «подбрюшье» представляет собой предмет постоянного беспокойства для кремлевских деятелей.
Кроме того, то, что мы почти религиозно называем «большим Ближним Востоком», для русских — любимая игровая площадка, да и поохотиться они там были не прочь в течение веков. Считая себя наследником Византии, а с ней и всей Восточной Римской империи, Россия всегда особое внимание уделяла этому региону. Со времен Петра Великого и его мечты достигнуть теплых морей и до наших дней, оставляя за плечами «большую игру» (против англичан — прим. ред.) и советский период, российские агенты и шпионы всегда «обрабатывали» регион Леванта, восточного Средиземноморья.
Опять же — вплоть до наших дней западная интеллигенция, и в первую очередь французская, не перестает подвергать «Россию Путина» страшным поношениям. По сути, российский президент и его страна представляются им всем тем, что русофобские интеллигенты со своими благоглупостями почитают за худшее в подлунном мире: это некий автократ, стоящий во главе страны, возрождающейся на основе религиозной веры и патриотизма. Для этих наших интеллигентов Путин — это некий новый беспощадный царь, а русские под его началом — это толпа сатрапов и казаков, жаждущих территориальных и коммерческих завоеваний. Увы, как все идеологически затуманенные головы, эти наши интеллигенты ослеплены своей ненавистью. А хорошо известно, что ничто так не искажает суждения, как ненависть.
Между тем, если сила и кураж — важные элементы национальных ценностей россиян, не следует забывать и о таком важном национальном спорте россиян, как шахматы. С самого нежного возраста в школе или где-то еще, все российские дети предаются этой стратегической игре, которая развивает их интеллект. А раз так, то не будем терять из виду важный факт: мы имеем дело со стратегами.
В отличие от современных граждан западных стран, часто не видящих перед собой ничего, кроме того или иного преходящего события, бросаясь в крайности, представители российской власти, по примеру шахматистов, осторожны и не делают до поры до времени лишних движений. Мы это видели недавно по осторожной реакции Кремля на алжирскую ситуацию. Эти игроки хорошо знают, что слишком поспешный ход (даже пешкой) на мировой (или хотя бы ближневосточной) шахматной доске может иметь катастрофические последствия. Вот почему они никогда не действуют без плана и обдумывают свою стратегию заранее. Но уж когда они делают ход, как это и случилось в Сирии, игра вдруг начинает идти очень быстро, и российский игрок оказывается на несколько шагов впереди конкурента.
Больше того, для этих стратегов, и это необходимо отметить, история и география — матери всех наук. Как недавно отметил географ Лоран Шалар в своей статье, граждане сегодняшнего Запада пренебрегают географией, а вот русские всегда как будто держат географическую карту у себя под носом и сверяют с ней каждый шаг. Эти поклонники географии благодаря своим лингвистическим способностям изучают мир таким, какой он есть, без идеологических догм. Они — истинные наследники лучшего в советском образовании, оставившего им Институт востоковедения (чьи корни уходят в восемнадцатый век). Добавьте сюда московский университет МГИМО и Общевойсковую академию вооруженных сил РФ (бывшая академия имени Фрунзе). Именно там, в лучших исследовательских центрах мира, истинных «мозговых танках» и формируется российская руководящая интеллектуальная элита (примеры — бывший министр иностранных дел Евгений Примаков и нынешний глава МИД РФ Сергей Лавров). Эти люди приучены во всем ценить точный прогноз, а потому российские эксперты перед любым действием громоздят один сценарий на другой, а из всех возможных вариантов развития событий не упускают ни одного.
Как мы далеко отстали от этого мышления, увы, мы — люди, прихлопнутые свинцовым идеологическим колпаком французского университетского мира. Мы, с нашими хвалеными исследователями, востоковедами и исламоведами, налагающими на нас свою ортодоксию. Исследователями, которые не видят в арабском мире ничего, кроме монолитного блока (которым он не является). Исследователями, видящими в фанатиках политического исламизма новых «проклятьем заклейменных» пролетариев, которых надо восстановить против некоего зла в лице западного «белого человека», израильского «колонизатора» или какого-нибудь демонизируемого диктатора! Это те самые эксперты, которые в 2011 году впали в наивный энтузиазм по поводу «арабской весны». Им казалось, что в тот момент эта самая весна сметет все диктатуры и установит повсюду в арабском мире демократию. Некоторые из них чуть не каждую неделю предсказывали «неизбежное падение» Асада или какой-то там «новый Афганистан» для России, как только она оказалась вынуждена вмешаться в сирийскую войну с осени 2015-го года. Увы, эти горе-предсказатели были единственными «допущенными к уху» наших руководителей. А если добавить сюда еще и близорукую политику нашего МИД, отправлявшего с набережной Орсе дипломатов в роли каких-то коммивояжеров крупных французских компаний… При этом возникает картина полной пустоты нашей дипломатии. Результат — Франция оказывается в положении «вне игры», да еще и при полном отсутствии понимания всех важнейших геостратегических вопросов Ближнего Востока и Средиземноморья.
Решающее значение сыграл тот факт, что, как мы увидели, эмпирические знания русских о арабо-мусульманском мире оказались укоренены в реальности — и это позволило им послужить прагматической политике российского руководства. В этой прагматической политике сплетаются интересы безопасности страны, геостратегические интересы, да и старые добрые национальные интересы тоже. В отличие от западного взгляда, российское видение ситуации на Ближнем Востоке не подчиняет себя, как это, увы, оказалось принято во французской политике, коммерции, эмоциональным порывам или какой-либо идеологии. В этом истинный секрет российского успеха.