У края дороги стоит танк, на котором сидят вооруженные солдаты. На ближайщей автобусной остановке толпятся рабочие. Только что у них закончилась смена на Авдеевском коксохимическом заводе. Это огромная советская постройка, из девяти труб которой к городу устремляются клубы токсичного дыма, распространяя типичный для промышленных городов Донбасса кисловатый запах. Чуть далее мы минуем велосипедиста. «Танки ездят туда регулярно», — реагирует на испуганное выражение моего лица водитель маршрутки, который каждый день ездит по зияющему пустотой четырехполосному шоссе между Авдеевкой и близлежащей Константиновкой. Большую часть автобусных маршрутов отменили из-за появления фронтовой линии в 2014 году, которая проходит через южную окраину города. «Последний автобус обратно едет в час дня, но если ты хочешь сесть на него, очередь надо занимать как минимум за час».
Один город, один завод и постепенный упадок
Авдеевка, Светлодарск и Попасная приобрели значение благодаря развитию тяжелой промышленности. Раньше Авдеевка была застроена одноэтажными деревянными домишками, но в 60-е годы из-за строительства коксохимического завода городок разросся за счет нового района многоэтажек. Светлодарск, построенный по образцу социалистического города, появился только в 1968 году, став городом для сотрудников недавно построенной Углегорской ТЭС — мегакомплекса, состоящего из семи блоков, который поставляет в украинские сети больше электроэнергии, чем АЭС «Темелин» в чешские. История Попасной чуть более традиционна. Свое значение она приобрела еще в начале ХХ века как важный железнодорожный узел и перевалочный пункт.
Но, как и Авдеевка и Светлодарск, Попасная пережила свой расцвет при Советском Союзе, когда Донбасс был индустриальным центром всей империи. В 90-е годы из-за неудачной приватизации и спада спроса на продукцию тяжелой промышленности начался экономический упадок, который привел к росту безработицы, снижению зарплат и уровня жизни. Регион уже так и не оправился от кризиса, о чем свидетельствует покинутая промышленная зона со зданиями с выбитыми стеклами близ вокзала в Попасной. Городская промышленность либо обанкротилась, либо значительно сократила производство. В прошлом осталась золотая эра, «когда составы ходили туда непрерывно днем и ночью, перевозя по сто тысяч тонн грузов в день», как с ностальгией пишут в статье о Попасной в российской «Википедии».
Взрыв накопившегося недовольства
«Еще до Евромайдана большая часть людей была недовольна властями, которые закрыли завод, и поэтому люди потеряли работу», — отвечает бизнесвумен и проукраинская активистка Снежана лет 30-ти на мой вопрос, насколько глубокими были причины кризиса 2014 года. Мы встретились в Попасной в одном из ресторанов, который она держит.
Авдеевка, Светлодарск и Попасная, как и другие города региона, после весенних беспорядков перешли под контроль сепаратистов. Вскоре после этого, в июне — июле, украинская армия взяла эти города под свой контроль. В сентябре бои между сепаратистами и украинской армией разгорелись с полной силой, и, как видно, например, по разрушенным домам в прифронтовых частях Авдеевки, для жителей этих городов настали трудные времена.
«Мы сидели в подвалах, страдая от холода и голода, без электричества, воды и газа», — воспоминает 2014 и 2015 годы официантка в ресторане в Попасной. «Кто мог, тот уехал», — добавляет она. Летом 2015 года из Авдеевки и Светлодарска уехали более половины из 35 и 12 тысяч жителей соответственно. Численность жителей Попасной могла сократиться с первоначальных 22 тысяч на четверть.
Как живется в городах сегодня?
За городом мир заканчивается
Появление фронтовой линии, помимо прочего, означало, что Донбасс разделился на две части со случайно установленными границами. Это также разделило районы, которые зависели друг от друга, и ограничило их транспортную доступность.
Светлодарск находится на трассе Е40, одной из важнейших в стране. Раньше эта трасса соединяла Харьков с остальным Донбассом. Но теперь на краю города проходит линия фронта. То же случилось в Попасной, которая превратилась из железнодорожного узла в конечную станцию дороги местного значения.
«Как появление фронтовой линии повлияло на вашу жизнь?» — спросил я Алешу, продавца пирожков из Авдеевки лет 30. Когда-то Авдеевка была предместьем Донецка, но конфликт превратил ее в самостоятельный город.
Алеша, слегка вздохнув, указал на остановку на пустом бульваре Грушевского. «Отсюда каждые четыре минуты уходил автобус 136 в центр Донецка». До войны Алеша продавал электронику на донецком радиорынке, но он оказался расположен слишком близко к зоне боевых действий, поэтому Алеша стал зарабатывать продажей пирожков дома, в Авдеевке. «Люди потеряли работу, контакты с близкими и врачами. Раньше все ездили в Донецк, а теперь у нас тут один хирург на 20 тысяч человек».
Человек привыкает ко всему
Во время поездки в Светлодарск мне казалось, будто я еду в закрытый микромир, островок спокойствия посреди зоны боевых действий, где можно хоть как-то жить.
Мое впечатление только упрочилось, когда я увидел, как ремонтируют мост на главном шоссе. Солдаты отправили нас в объезд через деревни. «Вон тот блокпост — это уже ДНР», — Сережа, агроном средних лет, который довез меня до города, спокойно указал на небольшой бункер в поле всего в нескольких десятках метров от дороги.
Сережа настаивал на том, что мне как журналисту необходимо поговорить с местными бойцами-добровольцами, поэтому привел меня на второй этаж городской больницы и позвал ко мне местного начальника. Начальник, молодой парень в форме, посмотрел на меня, как будто я с неба свалился: «Ты что тут делаешь? Тут война. Сюда добровольно никто не ездит. Ну-ка давай отсюда».
Полный сомнений, стоило ли мне вообще ездить в Светлодарск, я вышел из больницы на пустой и унылый бульвар. Поскольку дело уже шло к вечеру, я решил найти жилье и поехал в отель «Донбасс» — социалистическую высотку, построенную для работников электростанции. Когда я заметил, что в отеле на несколько сотен мест проживает человек пять постояльцев, я начал расспрашивать портье, безопасно ли тут останавливаться на ночлег.
Но на улице люди спокойно шли за вечерними покупками в местный супермаркет «Брусничка». Нигде не было никаких признаков страха. Я сел на террасе одной из многочисленных кафешек. Из репродуктора раздавалась громкая музыка. За столом беззаботно выпивала группа бывших одноклассников, которые каждые пять минут взрывались хохотом при воспоминаниях о старых добрых временах в школе.
«Человек привыкает ко всему», — сказал мне Руслан, продавец кур лет 40, с которым я разговорился у его палатки на рынке в Попасной. «В 2014 году после каждого небольшого взрыва все бросались прятаться в подвалы. Если бы сейчас оно упало здесь, — он указал на центр рынка, — то все только чуть пригнулись бы, а потом спокойно продолжили бы заниматься своими делами».
Люди уже с апатией относятся к постоянной опасности. Они приспособились к жизни на границе зоны боевых действий, насколько это было возможно. Показательный пример подобной адаптации — Алеша, который вообще не обращает внимания на угрозу, исходящую от фронта. На окраине боевой зоны в Авдеевке находится песчаный карьер. «Самое хорошее место в округе. Там как где-нибудь на Ближнем Востоке», — рассказал он. «Солнечный день, воскресенье. Я со своей девушкой приехал туда купаться. Мы лежали на пляже. Красота. И вдруг украинские снайперы начали стрелять, так что пули проносились у нас мимо ушей. Так нас прогоняли. Девушка испугалась, и нам пришлось уехать. Нам испортили весь день. Я не понимаю, зачем это делать», — возмутился он.
Работающая экономика держит города на плаву
Война, которая повлекла за собой разрушение инфраструктуры, остановку производства и бегство значительной части населения, для многих прифронтовых районов ознаменовала экономическую смерть, а значит продолжительную стагнацию и демографический упадок. Но с Авдеевкой этого не произошло, как и со Светлодарском и Попасной. Почему?
Авдеевский коксохимический завод работал даже во время самых массированных обстрелов. Сегодня там работает около четырех тысяч человек, то есть большая часть трудоспособного населения Авдеевки. ТЭС в Светлодарске выполняет ту же функцию. Оба предприятия прибыльны, и люди получают относительно большие зарплаты, которые в итоге поддерживают на плаву весь сопутствующий сектор услуг: в городах работают разные магазины, рестораны и кафе.
Ситуацию в Попасной, на главной улице которой можно найти дорогие рестораны, бары и кафе, хотя местная промышленность умирает, мне описала Снежана: «Тут много военных, а они получают высокие зарплаты, которые потом тратят в городе».
Хотя часть тех, кто после 2014 года покинули города, уже не вернулась, относительно хорошо работающая экономика привлекла сюда множество внутренних переселенцев из окрестных сел, где жизнь остановилась, или с сепаратистских территорий. Эти люди помогли отчасти восполнить людской дефицит и вносят свой вклад в местную экономику.
Руслан переехал в Попасную из сепаратистского Первомайска, который раньше образовывал с Попасной агломерацию: «Тут больше денег. Дела идут лучше».
Сережа приехал в Светлодарск еще в 2014 году из Иловайска, городка к востоку от Донецка. Работая агрономом, он ездит по фермам региона: «Жена нашла работу на Углегорской ТЭС, поэтому мы переехали сюда. В ДНР я не мог оставаться. К власти пришли бандиты и преступники. Брат занимался бизнесом, но в итоге пришлось его бросить, потому что перед ним ставили слишком много барьеров».
Европу мы называем тут Гейропой
Часть населения Восточной Украины настроена проукраински. Эти люди поддерживают проевропейскую ориентацию страны и критически относятся к сепаратистским тенденциям на востоке. Но часть жителей этого региона настроена пророссийски. Это не означает, что они хотят, чтобы Путин отправил на Донбасс российские танки. Скорее они против курса, который страна выбрала в 2014 году.
«Почему тут столько плакатов с Порошенко?» — спросил я у Алеши, так как меня удивило, что президент в Авдеевке висит почти на каждом заборе.
«Господа в Киеве правильно поняли, что жители Авдеевки любят метать дротики, поэтому решили пойти им навстречу. Хоть раз», — ответил мне Алеша с иронией.
Мы сели выпить пива в пивной «Кокс» на углу. Алеша изучал герпетологию, но по профессии работу не нашел. Тем не менее он даже не допускает мысли уехать с Донбасса. Однажды он попробовал и нашел работу под Прагой на производстве лекарств из змеиного яда. Но в Чехии ему не понравилось, поэтому он вернулся и зарабатывает торговлей.
«Я не поддерживаю Евромайдан по одной простой причине: я не хочу сближаться с Европой. Знаешь, как мы ее тут называем? Гейропа. Когда звучит слово Голландия, у людей мороз пробегает по коже. Я чистокровный русский. Родители — из Курска и приехали на Донбасс только в 80-е. Но тшш, — он приложил палец к губам, — об этом сегодня лучше помалкивать. А то могут возникнуть проблемы. Моя девушка предлагала мне в 2014 году поехать с ней в Америку, но я не захотел. Я не люблю их западную культуру и менталитет».
Руслан тоже считает Европу чем-то чужим и совершенно противоположным тому, что он считает ценным: «Мы не как европейцы. Русские нам ближе. У нас одинаковый юмор и одинаковое отношение к сексуальным вопросам. Когда парни держатся за руки, это, по-твоему, нормально? Может, у тебя самого такие предпочтения, если тебя это не смущает. Гомосексуализм — опасная привычка: через сто лет останутся одни голубые и транссексуалы».
Заговоришь тут по-украински — получишь по губам
Руслан считает, что Евромайдан организовала Америка: «Им выгодно, чтобы Украина вошла в Европейский Союз. Кто-то все это организовал, но зачем это делать России? Мы всегда хорошо ладили».
Неприятие нынешней украинской политики подчеркивает еще один важный факт — недоверие к Западной Украине, представители которой благодаря Евромайдану пришли к власти.
Вечером я стоял в Попасной в баре и разговаривал с официантом. Подошел пожилой мужчина с черными волосами и хлопнул меня по плечу: «Садись к нам за стол. Выпьем, и я расскажу тебе, что тут творится».
Он представился Эдуардом. Он работает инженером в железнодорожном депо. Сначала он опасался, что меня отправило СБУ (украинская служба безопасности — прим. авт.), чтобы я выудил у него что-нибудь компрометирующее. Но потом он расслабился: «У тебя добрые глаза, и я тебе все расскажу. Есть две Украины: Западная и Восточная. И Евромайдан только углубил этот раскол. У людей на западе совсем другой менталитет. Мы дружные, открытые и образованные, а они нас ненавидят.
Несколько лет назад мать раскрыла мне одну тайну, которую не хотела открывать, когда я был ребенком. В 60-х она получила диплом преподавателя русского языка в Курске, и ее сокурсницы, лучше подруги, уехали учить на запад Украины. Через три месяца их нашли в лесу за деревней мертвыми: их избили до смерти за то, что они приехали преподавать русский язык. 18-летних девчонок! Когда начался Евромайдан, я вспомнил эту историю. Мы хотели бы дружить с ними, а они отправляют сюда наемников и агентов, которые тут все контролируют и заставляют нас говорить по-украински. Лучше бы украинская армия сюда вообще не приходила, и все осталось бы по-старому. В ДНР борются, потому что боятся „Правого сектора" (запрещенная в РФ организация — прим. ред.). И правильно делают, потому что если туда придут бандеровцы, случится трагедия».
В сепаратистском Первомайске обокрали пять магазинов Руслана и угнали его грузовик. Он признался, что уехал из опасений, что его лишат вообще всего.
«Так где же лучше?» — спросил я его прямо.
«Одни говорят, что здесь, а другие, что там. Так что получается примерно одинаково», — ответил он. Когда я сказал, что если протестовавшие в 2014 году вышли из среды бандитов и уголовников, то в ДНР такие же люди пришли к власти, он объяснил произвол типичным для Донбасса образом: «Так было в начале, но со временем к власти пришли представители народа, и тамошнее правительство лучше киевского».
После нескольких выпитых кружек пива Алеша вывел меня на улицу и указал на небольшой шест на крыше стоящей напротив многоэтажки. «Это глушилка. Она глушит нам российские и донецко-луганские каналы, и это отвратительно. Я люблю российские фильмы, а украинцы так и не сняли ничего хорошего. Ты даже не можешь себе представить, насколько ужасно звучит украинский дубляж российских фильмов».
«Они просто сошли с ума», — добавил он. «Тут было написано, — он показал на пустой баннер над шоссе, — что за внутренний сепаратизм можно получить пять лет. Внутренний сепаратизм — это, например, оскорбление президента или высказывание непатриотичных взглядов».
«Уже не знаешь, чего бояться», — сказала обреченно официантка за стойкой.
«На верхние этажи лучше вообще не ходить», — сказал Коля, парень с обритой из-за ранения головой, который подрабатывает на коксохимическом заводе. Так он отреагировал на мою идею подняться на верхний этаж одной из многоэтажек, чтобы полюбоваться видом. «Там снайперы, которые могут тебя шлепнуть. За что? За непатриотичное поведение. Скажут, что ты смотрел в сторону ДНР».
«Когда в 2014 году сюда пришли украинцы, я радовался, потому что отменили комендантский час, но потом… Не удивляйся, если, заговорив тут по-украински, получишь по губам».
Так какое же решение они предлагают?
«Украина должна разделиться вдоль Днепра на два государства. Юг и восток Украины — за нас», — считает Эдуард. Алеша и Руслан, напротив, хотят единой и независимой Украины, но такой, какой она была до Майдана, то есть «соблюдающей права русскоязычного населения и склоняющейся к Востоку».
С вариантами подобных мнений я встречался на Восточной Украине очень часто, намного чаще, чем с проукраинскими воззрениями, хотя я и не могу объективно рассчитать их процентное соотношение. Большая часть Восточной Украины не поддерживает новую проевропейскую ориентацию страны и возрожденную украинскую национальную идентичность. Люди часто воспринимают украинское государство как недемократическую структуру, которая ограничивает личную свободу и мешает им реализовывать их политические амбиции. Посыл Авдеевки, Светлодарска и Попасной ясен. Жизнь может относительно нормализоваться даже в непосредственной близости от фронтовой линии конфликта, который, по всей видимости, в ближайшее время не закончится. Причины, которые привели к конфликту, по-прежнему не устранены: Восточная Украина не хочет Запад.