Даже для Западной Капской провинции, известной своими потрясающими пейзажами, вид, открывающийся из поселения Имизамо-Йету, — необыкновенный. К морю снисходит панорама холмов, песчаных дюн и каменных утесов. С одной стороны — рыбацкая деревушка, обросшая в процессе «джентрификации» (заселения более богатыми и воспитанными жильцами — прим. ред.) причудливыми кафе и ремесленными лавками; с другой — величественные особняки, загоны для лошадей и обширный кампус престижной частной школы.
Из расположенного немного ниже пригорода Хаут-Бэй также открывается необыкновенный вид на Имизамо-Йету, пусть и по иным причинам. Это ветхое поселение, прицепившееся к скалистому откосу, состоит из маленьких кирпичных домиков, хибар из гофрированного алюминия и навесов, построенных из старых грузовых поддонов. Несколько мощеных дорог пересекаются с сетью грязных тропинок, в летнюю жару смердящих нечистотами, а зимой размываемых дождями. В этом районе, размером примерно с пригородный торговый центр в Америке, проживает более шести тысяч чернокожих семей. Хаут-Бей примерно в 50 раз больше, но там в основном живет белое население, составляющее примерно такое же количество жителей. Насилие в Имизамо-Йету носит массовый характер; в апреле пять человек были убиты в перестрелке между конкурирующими транспортными картелями, которые управляют маршрутными сетями, связывающими поселение с центром Кейптауна, расположенным в 19 километрах.
Спустя несколько дней после перестрелок из-за микроавтобусов Кенни Токве (KennyTokwe), живущий в Имизамо-Йету уже почти 30 лет, смотрит на идиллические просторы Хаут-Бэй. Прошло уже 25 лет с тех пор, как первые многорасовые демократические выборы в ЮАР, проведенные 27 апреля 1994 года, должны были положить конец лежавшей в основе «доманделовской» Южноафриканской Республики расовой сегрегации режима апартеида. Однако с тех пор мало что изменилось, рассказывает Токве. «Южная Африка до сих пор остается страной двух народов: богатых белых, — он указывает на склон холма, — и бедных черных». Хихикая, он указывает на себя, образованного чернокожего мужчину, который провел юность, призывая к предоставлению равных прав чернокожему населению Южной Африки, а сейчас, в 58 лет, борется за предоставление этим же людям базовых стандартов жизни.
8 мая жители Южной Африки должны отдать свой голос на шестых национальных выборах со времен распада режима апартеида. Африканский национальный конгресс (АНК), партия освобождения, которую когда-то возглавлял Нельсон Мандела (NelsonMandela), правившая ЮАР с 1994 года, должна вернуться к власти. Однако четверть века спустя после призывов Манделы к фундаментальным перестановкам в государстве, направленным на избавление от неравенства, связанного с апартеидом, самый вопиющий в мире расовый раскол вылился в самую крайнюю форму экономического неравенства. Всемирный банк в прошлом году назвал ЮАР самым неравным обществом в мире, оценив, что самые богатые 10% населения в 2015 году владели 70% национальных активов. Раскол до сих пор проходит в основном по расовым границам, а 60% самых бедных контролируют едва ли 7 процентов национального богатства страны. Эти 60% беднейших включают в себя в основном темнокожих граждан, но не только потомков исконного местного африканского населения — значительную долю бедных составляют и мулаты, и азиаты (в основном индийского происхождения — прим. ред.). Все они — демографическое наследие рабства и эпохи колониализма целом. В основном они и входят в ту половину населения ЮАР, бюджет которой оставляет менее пяти долларов в день.
За последние несколько десятилетий неравенство набирало обороты в равной мере в развитых и в развивающихся странах. Но в век увеличивающегося раскола между богатыми и бедными Южную Африку выделяют огромные объемы так и не оправдавшихся ожиданий. Радужная нация Манделы должна была продемонстрировать миру, что на пепелище репрессий и расизма можно построить новое общество, основанное на равенстве. Но по некоторым меркам ситуация с неравенством в стране сегодня хуже, чем при апартеиде.
Несмотря на то, что черный средний класс постепенно формируется, а немногочисленная темнокожая элита аккумулировала значительное богатство, лишь у малой доли граждан ЮАР произошли в жизни существенные материальные изменения. В то же время сегодняшнее белое меньшинство, составляющее 9% населения, существует благодаря благам, аккумулированным при несправедливой политике апартеида. Их относительное богатство позволяет им существовать в отрыве от неудач правительства, усугубляемых экономикой сегрегации. «Демократия ничего нам не дала, — жалуется Уэнди Гкирана (WendyGqirana), 36-летняя безработная, шеф-повар по образованию, которая провела всю свою жизнь в грузовом контейнере вместе со своей многолюдной семьей в кейптаунском тауншипе Ланга. — Нам говорили в 1994 году, что черные будут все контролировать и все станет лучше. А сейчас мы только и видим, что коррупцию среди черных лидеров. А белые как контролировали экономику, так и продолжают ее контролировать».
Причины неравенства, поразившего ЮАР, многогранны. Безработица, скудные образовательные программы, рушащаяся система здравоохранения — все это сыграло свою роль. Однако главной разделительной линией является земельный вопрос. В этой сфере наследие апартеида накладывается на неудачи и нарушенные обещания нынешнего правительства. Наиболее очевидно это отражается в отсутствии доступного жилья, особенно в городских районах. Количество разрушающихся трущоб наподобие Имизамо-Йету увеличилось с 300 в 1994 году до 2700 сегодня.
Нигде это не проступает с такой очевидностью, как в Кейптауне, где 60% населения (почти все они — темнокожие) живет в тауншипах и неформальных поселениях далеко от центра города. Там ограничены государственные услуги, школы и система здравоохранения не получают достаточного финансирования, люди не уверены в завтрашнем дне, а рабочих мест почти нет. Транспорт в центр стоит дорого, при этом он опасен и ненадежен.
Почти в точности копируя систему городского планирования эпохи апартеида, белые представители богатого и среднего классов проживают в центре города и близких пригородах. Между тауншипами и благоустроенным центральным деловым районом расположены обширные участки неиспользуемой земли, которые, при правильном развитии, можно было бы использовать для избавления от наследия апартеида, обеспечив людям доступное городское жилье и преодолев расовую сегрегацию. Однако, как это часто бывает, когда дело доходит до государственной земли, появляются помехи в виде истории, политики, финансирования, некомпетентности правительства и предрассудков.
Всего за несколько недель до выборов Сьюзан Льюис (SusanLewis) решила пройтись по одному из этих пустырей. Его превратили во временную парковку, воспользовавшись близким расположением к шумному центру Кейптауна. «Везде здесь раньше были дома, — говорит изящная, энергичная 76-летняя женщина, охватывая территорию широким жестом руки. — Здесь жили мои друзья», — добавляет она, указывая пальцем на ныне пустой угол улицы. Она указывает, где были исчезнувшие кинотеатр, портняжная мастерская, бакалея и халяльная мясная лавка. «Здесь мы все раньше жили, — говорит она, — а теперь здесь нет ничего, кроме парковки».
В 1966 году район, где жила Льюис, Шестой район, где проживало сообщество из 60 тысяч человек, представителей различных этносов и религий, был объявлен режимом апартеида «территорией исключительно для белых». Темнокожие жители, такие как Льюис, сопротивлялись, но к 1982 году большинство местных зданий было уничтожено, а жителей насильно переселили в тауншипы в Кейп-Флэтс, расположенный на пустынном участке земли в 28 километрах от Шестого района. Вырванные из своего сообщества, оторванные от своих церквей, школ и рабочих мест, многие так и не оправились от этого переселения. Социологи связывают значительную часть современного бандитизма, бедности, злоупотребления наркотиками и насилия в тауншипах именно с травмой этих насильственных переселений. «Мы чувствовали себя настолько изолированными», — вспоминает Льюис, тогда, после переселения, внезапно обнаружившая, что ей приходилось тратить половину своей зарплаты на проезд до работы. Школы в тауншипе, если и были, то не слишком старательно готовили учеников к трудоустройству. Семьи распадались.
Режим апартеида так и не перестроил Шестой район в белый квартал — к тому времени в силу вступали международные санкции, введенные в 1986 году, и свободных денег в стране стало меньше, — так что в течение последних нескольких десятилетий большая часть территории оставалась пустой, и эти 150 акров служили напоминанием о прошлом при апартеиде, вырванном из самого сердца города.
Несмотря на то, что бывшие жители имеют право вернуться по закону от 1994 года, обещающему реституцию миллионам людей, ставших жертвами подобных переселений при эпохе апартеида, процесс шел чрезвычайно медленно. На данный момент для бывших жителей Шестого района было построено всего лишь 139 домов. Льюис была одной из тех, кому повезло. Спустя девять лет ожидания в очереди, она стала одной из первых, кто переехал назад в 2005 году. Порой она испытывает чувство вины и редко рассказывает, что вернулась, бывшим соседям, которых встречает на памятных мероприятиях. Строительство проекта из 300 домов было начато в 2013 году, но едва сдвинулось с места. Льюис вглядывается через проволочный забор на сложенные бетонные плиты. Сейчас день, середина рабочей недели, но мы видим лишь одного рабочего. Строительство должно было завершиться в 2015 году, но его постоянно откладывали. «Это безумие, — говорит Льюис, указывая на окружающие ее поля. — Все это должно было уже быть застроено домами. Мы все должны вернуться на свое исконное место проживания».
Медленный темп строительства можно связать с разными факторами: длительным процессом рассмотрения заявок, спорами о собственниках, недостатком финансирования и политическим противостоянием. Однако время на исходе. Как и Льюис, многие из подавших заявки на жилье, являются людьми пожилого возраста. Она задается вопросом, скольким еще может выпасть шанс вернуться, пока не станет просто поздно. Когда-то разрушение Шестого района символизировало все зло режима апартеида. Его реконструкция и возвращение жителей должно было стать окончательным ответом на него. Вместо этого пустая земля служит очередным напоминанием о пустых обещаниях партии освобождения. Частные девелоперы начали покушаться на крайние территории района, но при стартовых ценах за однокомнатную квартиру порядка 100 тысяч долларов эти дома недоступны рабочему населению города. «Никто из нас никогда не смог бы позволить себе такого, — говорит Льюис. — Раньше из города нас выдавливало правительство апартеида. А теперь цены на жилье».
Лишение темнокожего населения прав и гражданских привилегий в ЮАР восходит к колониальной эпохе, но оно было закреплено в 1948 году, когда национальное правительство законодательно учредило политику «отдельности» или разделения представителей разных рас. При апартеиде темнокожее большинство страны было лишено своей земли, ему было отказано в праве голоса, его насильно переселяли на специально предназначенные для него территории для разделения по расовому признаку. При новой системе темнокожее население практически не имело возможности владеть недвижимостью. Призывы о равноправии стали лозунгами АНК, когда движение отстаивало возвращение национального правительства, но для многих темнокожих жителей ЮАР главной движущей силой стало обещание вернуть им утраченные земли.
В 1991 году, вскоре после того, как АНК было разрешено вернуться в Южную Африку, занимавший тогда пост генерального секретаря Сирил Рамафоза (CyrilRamaphosa), нынешний президент страны, работал над созданием новой конституции. Смысловым центром этой конституции было обещание компенсировать изъятую при апартеиде собственность, гарантируя всеобщее право доступа к адекватному жилью. По мере приближения выборов 1994 года, в погоне за голосами АНК (Африканский Национальный Конгресс, с 1994 года остававшийся правящей партией — прим. ред.) расширил свои обещания. Он пообещал предоставить бедному населению субсидируемое жилье. Цель состояла в том, чтобы противопоставить лишениям эпохи апартеида пользу новую возможность — право владения собственной недвижимостью.
Однако эти проекты муниципального жилья строятся на периферии городов, дублируя систему тауншипов, развитую при апартеиде. Ведь эта система в свое время и создавалась, чтобы удерживать темнокожих граждан, принадлежащих к рабочему классу в изоляции от экономического мотора города. «Кейптаун до сих пор остается городом апартеида, — говорит Сизве Ситело (SizweCitelo), охранник, тратящий треть своей зарплаты на трехчасовую дорогу из своего расположенного в тауншипе дома до работы в городе. — Режим апартеида забрал у нас всю хорошую землю. Теперь этого режима нет, но мы не можем вернуться, потому что это слишком дорого».
В Кейптауне есть поезда, связывающие город с тауншипами, но они ненадежны, неудобны и дороги. Ежедневная поездка из дома на работу стоит около трех долларов, в то время как стандартная ежедневная зарплата в сфере услуг составляет всего десять долларов в день. «Даже имея работу, почти невозможно вылезти из бедности, когда живешь в подобных условиях, — говорит Аксолиле Нотивала (AxolileNotywala), генеральный секретарь Коалиции за социальную справедливость, гражданской организации, старающейся облегчить условия жизни бедного населения и помогающей им получить право на жилье. — Пока мы не разрешим проблему с городской землей, мы никогда не сможем справиться с проблемой неравенства в нашем обществе».
Проблема территорий и тех, кто имеет право на них претендовать, стала весьма животрепещущей темой во время выборов. «Борцы за экономическую свободу», черная националистическая группировка с существенной фракцией в парламенте, потребовала экспроприации земли, принадлежащей белым собственникам, без выплат им компенсаций. АНК в ответ на это предложение выдвинул более скромную заявку о внесении поправок в конституцию, позволяющих экспроприировать фермерские земли без выплат компенсаций. Это предложение обеспокоило южноафриканское бизнес-сообщество, а также международных инвесторов, слишком хорошо помнящих перебои с питанием, гражданские беспорядки и экономический коллапс, имевшие место совсем рядом, когда соседнее государство Зимбабве ввело аналогичные меры для изъятия земли у белых фермеров два десятилетия назад. Даже президент Дональд Трамп (DonaldTrump) сказал свое слово по этому поводу, написав твит о «захвате земли и угодий» у белых южноафриканских фермеров, которого никогда не было.
В требовании экспроприировать принадлежащие белым фермерские земли упускается из виду важный момент, говорит Джаред Россу (JaredRossouw), заместитель директора «Ндифуна Уквази», кейптаунской организации, занимающейся защитой права на жилище. Реформа требуется по большей части на городских территориях, где, по прогнозам, более 70% населения Южной Африки будет жить до 2030 года, говорит он. «Нам нужна плотная многоэтажная застройка, нам нужно смешанное. многорасовое население. Мы хотим строить активные сообщества, а не трущобы и гетто». В Кейптауне существует множество возможностей для прогрессивного городского планирования, говорит он, но этому мешают политика и жадность.
Россу показывает карту Кейптауна на своем компьютере и выделяет на ней несколько участков земли, принадлежащих правительству, которые в данный момент не используются в полной мере, начиная со старой сортировочной станции до выведенных из эксплуатации государственных больниц. Эта собственность принадлежит конгломерату, состоящему из государственных и федеральных министерств и госпредприятий. Они могут удерживать эту землю или продать ее частным застройщикам, чтобы увеличить свои фонды. Хотя формально эта земля принадлежит «народу», у населения нет к ней доступа, говорит Россу. «Нет необходимости экспроприировать частную землю. Что нам действительно нужно, так это законодательство, фундаментально запрещающее государству забирать землю у своих собственных учреждений».
Даже когда землю все-таки удается ввести в оборот, результаты не всегда впечатляют. В 2017 году городские власти Кейптауна обязались осуществить 11 проектов создания доступной недвижимости вокруг внутренней части города. Два года спустя эти планы еще ждут осуществления. Отчасти проблема связана с бичом муниципального жилья, знакомым борцам за доступные квартиры в городских районах по всему миру, говорит Натан Адриаансе (NathanAdriaanse), пресс-секретарь департамента поселений властей Западной Капской провинции. Этот бич — частные землевладельцы, которых он называет ННМЗД, сокращенно от «не на моем заднем дворе». (Эти люди не хотят, чтобы рядом с их индивидуальными престижными жилищами строилось массовой доступное жилье — прим. ред.) Ирония, подчеркивает он, состоит в том, что жители Хоут-Бэй терпимо относятся к неформальному поселению, расползающемуся по склону горы, но отказались от предложений по расширению и формализации трущоб Имизамо-Йету, чтобы жители трущоб, наконец, могли получить доступ к достойному жилью. «Все говорят, что доступное жилье может появиться, должно появиться. Но только не в моем районе, — говорит Адриаансе. — Трудно понять, где заканчивается расизм и начинается классовая рознь».
Некоторые активисты взяли дело в собственные руки. Когда городские власти решили в 2016 году продать земли старой государственной школы частным застройщикам вместо того, чтобы отдать ее под строительство муниципального жилья, активисты объединили силы, чтобы помешать продаже. Это дело до сих пор находится в рассмотрении, но ядро группы активистов с тех пор переросло в движение, занимающееся превращением неиспользуемой городской собственности в жилье посредством оккупации. Прибегая к закону, в котором говорится, что граждан нельзя выселить, пока им не будет предоставлена подходящая альтернатива, группа «Верните город» переселила около 1200 человек в не эксплуатирующуюся более больницу и заброшенные общежития для медсестер.
Основательница движения, 50-летняя Элизабет Гкобока (ElizabethGqoboka) уже почти три года живет в квартире на третьем этаже в старом доме для медсестер. Здесь у нее есть свое личное пространство и вид на прибрежную часть города, но раем это жилье назвать трудно. Электричество отключили, работает только один водопроводный кран, на первом этаже. И все равно, говорит она, жизнь здесь стоит всех трудностей. «Так мы выражаем свою позицию. Если правительство действительно верит в исправление несправедливости прошлого, оно должно работать усерднее, чтобы решить проблему апартеидного жилья, ставшую его наследием».
Однако доступное жилье в городе связано не только с тем, чтобы домработница со скромными доходами, каковой и является Гкобока, могла найти жилье рядом со своей работой. Оно должно исцелить глубокую травму апартеида, ощущение, что темнокожее население страны было по каким-то причинам отрезано от богатств собственной страны. Прошло 25 лет, говорит Гкобока, но она никак не может избавиться от постоянного ощущения, что ей в городе не рады. Она устала от того, что всякий раз, когда она идет по улице жилого района Кейптауна, люди полагают, что она приехала либо убираться, либо красть у них. «Как будто мы годимся для того, чтобы нянчить детей белых людей, но недостаточно хороши, чтобы жить по соседству, когда эти дети повзрослеют», — говорит она. Это изменится лишь тогда, когда белые люди увидят ее той, кем она и является, — местной жительницей.