Тридцать лет назад несколько недель казалось, будто Китай может стать свободной страной. Пока на площадь Тяньаньмэнь не выехали танки. В партийном руководстве до сих пор нет единого мнения по поводу оценки событий того периода.
Жестокое подавление демократического движения 4 июня 1989 года действительно стало для Китая эквивалентом восстания в ГДР 17 июня 1953 года. После событий в ГДР в памяти осталось фото: молодые люди бросают камни в иностранные, русские танки на Потсдамской площади. Символ одновременно и беспомощности, и насилия.
Что касается китайского 17 июня, на ум приходит знаковый образ мужчины, в одиночку вышедшего навстречу колонне китайских, отечественных танков. Это фото отражает все, за что боролось демократическое движение, и излучает совершенно иную ауру. Это уже не Китай нелепых восторженных красногвардейцев. Одинокий мужчина стал олицетворением Китая высокой цивилизованности.
Он символизировал сопротивление насилию со стороны государства, но в то же время и глобальный конфликт бытия человека. Человек против машины, мужество против мании величия, тишина против шума; личность или толпа, живой ум или повиновение, диктатура или свобода, война или мир — все это отражено на фото, актуально для любой культуры и применимо к будущему.
Как когда-то в ГДР, охват китайских протестов отнюдь не ограничивался частью столицы. По всему Китаю люди выходили на улицы. Запад знал о событиях 1989 года так же мало, как и о тех, что произошли в 1953 году. Китай тогда еще не поддерживал тесной связи с зарубежьем.
Но, как и в ГДР, протестное движение, возникшее, казалось, как гром среди ясного неба, произвело глубокое впечатление на власть. Экономическая экспансия любой ценой, а также непрерывный ежедневный контроль всей страны, возможно, не достигли бы таких темпов и масштабов, если бы не демократическое движение.
Партия намерена растворить память о событиях 4 июня 1989 года в благополучии и заглушить неведением. Это не единственный, но важный механизм, который привел в движение развитие Китая с 1989 года, и, глядя на процветание страны, можно утверждать, что стратегия работает. Победа Китая над бедностью — всемирно-исторический фактор. Столь мощной программы развития не существовало никогда ранее, даже в США или в Европе.
Однако это развитие осуществляется внутри золотой клетки, в политически заглушенном пространстве. О событиях 4 июня, о демократическом движении запрещено говорить на официальном и публичном уровне. Это еще более строгое ограничение, чем то, что имело место в ГДР касательно 17 июня. Тогда звучали разрозненные ссылки на «боннских экстремистов и контрреволюцию, затеянную империалистами», поскольку Социалистическая единая партия Германии была чрезвычайно заинтересована в том, чтобы преподнести восстание как иностранную кампанию.
Для Пекина немыслим такой самообман. Танки, выехавшие 4 июня на площадь, были китайскими, а зарубежные власти в тайных сообщениях заверили китайское командование в сохранении нейтралитета как до, так и после подавления восстания.
Демократическое движение — «бунт» для Пекина
Правительство Китая считает подавление демократического движения оправданной мерой против «бунта», заявил министр обороны страны на конференции в Сингапуре в прошедшие выходные, обозначив события тем же словом, что звучало и в контексте культурной революции Мао Цзэдуна.
В молодых людей солдаты стреляли и в ходе культурной революции, этой затеянной Мао Цзэдуном гражданской войны с массовыми убийствами, по сей день облеченной в идеологию культуры. Также насилие тогдашнего масштаба в значительной мере сегодня под запретом, во всяком случае, не в той степени, какой отличалась агрессия на площади Тяньаньмэнь. С точки зрения властей, на то есть веские причины.
Культурная революция, в толковании правительства, вообще разразилась лишь потому, что в 1966 году Мао распустил партию и заменил ее на «революционные комитеты», прежде чем со всей силы ударить по своим соперникам в Политбюро.
Поэтому Пекин сегодня может говорить о том, что разногласий в партийных кругах на тот момент вовсе не было, ведь партию просто заставили замолчать. Партия не имела никакого отношения к эксцессам, она была восстановлена лишь в 1969 году в качестве органа правопорядка.
Хотя партийные историки в этом вопросе ходят по тонкому льду, устройство власти позволило им говорить о событиях 1966-1969 годов, поскольку партия не могла подвергнуть сомнению свой собственный авторитет. Падение «Банды четырех», членом которой была жена Мао Цзэдуна Цзян Цин, в 1976 году завершило восстановление репутации партии.
В 1989 году все было иначе. Политбюро не может утверждать, что его тогда лишили власти, все было наоборот. Внутри политбюро, конечно, также существовали разногласия по поводу того, как поступить с демократическим движением. Протесты вообще ведь начались только из-за обнажившейся борьбы за власть в верхушке партии.
Раскол в партийном руководстве в 1989 году идеологически отличается от гражданской войны Мао Цзэдуна. Из-за тех событий партия ограничила срок полномочий для руководящих постов, а также ввела процедуру упорядоченного перехода власти.
Ценой стало всеобщее замалчивание кровавых событий 4 июня, а также ложь о «бунте». Отмена ограничения срока полномочий в пользу Си Цзиньпина прошлой весной ставит под угрозу данный консенсус. Теперь борьба за власть снова станет возможной. А вместе с ней может возникнуть спор о том, имело ли демократическое движение облик «бунта» или все же олицетворяло жажду свободы.
Те, кто в день провозглашения военного положения был в Пекине, вполне могли прочувствовать близость анархии. Помимо бесчисленных ликующих демонстрантов, по городским улицам бесцельно перемещались банды на мопедах, и они были вовсе не веселы. Некоторые с мрачным взглядом ждали пусковой искры. Но таких было меньшинство.
Поэтому были и партийные функционеры, которые не хотели прибегать к оружию. Тем не менее Цзян Цзэминь в 1990 году стал лидером партии лишь потому, что ему удалось мирным путем положить конец протестам в Шанхае.
Он обошел своего соперника Ли Пэна, который участвовал в организации подавления протестов 4 июня. Правительство полагает, что тем самым Цзян Цзэминь подал важный пример. Сегодня Китай живет в «гармонии», и никакие дебаты о поиске виноватых не должны всплывать. Следует молчать и еще раз молчать.
В 1989 году несколько недель казалось, что существование свободного демократического Китая вполне реально. Или это лишь несбыточные фантазии? Возможно. В стране неизменно присутствует тенденция к кровавой анархии. Но 4 июня тайком продолжает жить. Эта дата не стала сигналом, она остается для переживших тот день сотен тысяч людей, в большинстве своем очень молодых, моментом свободы.
Образ одинокого мужчины перед танковой колонной невозможно уничтожить. Однажды, когда китайцы устанут от опеки партии, это изображение может стать символом гражданского мужества, необходимого для рождения нового Китая.