Слова и поступки Владимира Путина довольно часто вызывают негативную реакцию за рубежом. Выражение лица Терезы Мэй во время фотографирования с российским лидером на прошлой неделе было красноречивее тысячи слов. Она крайне неодобрительно относилась к человеку, с которым обменивалась рукопожатием, и хотела предельно ясно это продемонстрировать.
Смелое заявление Путина о том, что западный либерализм изжил себя, вполне предсказуемо наткнулось на враждебную реакцию. Двое мужчин, претендующих на лидерство в Консервативной партии, моментально забраковали его анализ. Джереми Хант (Jeremy Hunt) сказал, что либеральные ценности помогли создать больше богатства и счастья, чем где бы то ни было в мире. А Борис Джонсон категорически заявил, что история докажет неправоту российского президента.
Вывести связную политическую философию из публичных высказываний Путина — непростая задача. Но в данном случае он поднял интригующий интеллектуальный вопрос, и — как это ни трагично — в его словах есть доля истины. «Эта либеральная идея предполагает, что вообще ничего не надо делать, — сказал российский президент. — Она вступила в противоречие с интересами подавляющего большинства населения».
Конечно, такое замечание дает неверную характеристику либерализму. Это сторонники анархизма подразумевают, что ничего не надо делать. Либералы верят в строгие ограничения на то, что могут законно делать органы государственной власти. Все либералы согласны с тем, что государство играет некую полезную роль, но они опасаются усиления и разрастания этой роли.
Сила путинского заявления в том, что главные поборники ограниченного государственного либерализма на деле активно способствуют его постепенному, но непрекращающемуся разрушению.
Если проанализировать трехлетний период пребывания Терезы Мэй на Даунинг-стрит, мы неизбежно сфокусируем внимание на том, что она не вывела Британию из состава ЕС. Но есть масса интригующих второстепенных вопросов, которые в своей совокупности могут рассказать важную историю. Усиление государственного регулирования в сфере потребительского выбора и корпоративной деятельности неумолимо и неослабно.
Список завершенных и запланированных дел уходящей администрации слишком обширен, чтобы перечислять их здесь, но среди них есть такая мера, как запрет на использование героев мультфильмов в рекламе каш и зерновых продуктов, запрет на рекламу некоторой пищевой продукции в определенное время дня и в определенных местах, перевод дискриминации пожилых людей в категорию преступлений на почве ненависти, запрет на продажу энергетических напитков детям, усиление государственного контроля в установлении цен на электроэнергию и требование к компаниям сообщать о разнице в сумме денежного вознаграждения, выплачиваемого мужчинам и женщинам.
С другой стороны, довольно трудно отыскать весомые примеры того, как администрация Мэй ограничивала меры государственного контроля и расширяла полномочия частного сектора. Я уверен, что какие-то действия в этом направлении предпринимались, но мне ничего не приходит на ум.
Странный момент здесь состоит в том, что Мэй не издавала никаких манифестов об усилении мер государственного регулирования. Да, она выражала некую обеспокоенность по поводу отдельных аспектов корпоративного управления в Британии. Но кроме этого, нет никаких оснований полагать, что все ее премьерство свелось к усилению волокиты и бюрократии внутри страны и к неспособности вывести Соединенное Королевство из состава ЕС.
Неожиданное и зачастую мелочное вмешательство администрации Мэй не доказывает тезис Путина о том, что либерализм себя изжил. Но оно подчеркивает, что сегодня Британия идет курсом на постоянное усиление государственного вмешательства и на сокращение рыночного либерализма. В других странах западного мира похожая картина, за одним возможным и очень важным исключением, каким является Америка Трампа.
Следующему премьер-министру Британии придется принимать трудное решение: либо и дальше ограничивать свободу действий частных лиц и корпораций, либо проложить другой курс. Если новый премьер решится на второе, ему придется приложить немало усилий. Нескольких поклонов и реверансов в сторону свободы рынка будет недостаточно, как и десятка твитов на эту тему.
В многочисленных речах премьера и министра финансов недовольство вызывает то, что они выдвигают объединяющий лозунг о необходимости укрепления рыночного капитализма, а потом уклоняются от практического решения этой задачи.
Вопрос Брексита в сегодняшних дебатах занимает так много места, что очень трудно распознать намерения Джонсона и Ханта в этой обширной области политики. Как часто бывает в пылу кампании, оба кандидата пытаются давать обещания о сокращении налогов, об увеличении государственных расходов, хотя сами продолжают доказывать, что они просто сводят баланс. Ни один из них не представил исчерпывающий список тех областей, в которых они хотят урезать или вообще отменить государственные полномочия. Пожалуй, ни тот, ни другой не придерживается такого списка, и предпочитает, как и прежде, дрейфовать в сторону усиления регулирования.
Спорность путинского замечания не в том, что западный либерализм изживает себя из-за простых поползновений государства. Когда государство убирает мультяшного тигра с пакета замороженных хлопьев, это может вызвать раздражение, но само по себе не означает конец либерального общества. Если кое-где вмешаться и кое-что запретить, системе свободного рынка не придет конец.
Но можно пойти другим путем и начать ограничивать рынки и свободы, после чего останется не хорошо отрегулированный либеральный рынок, а нечто совсем не похожее на рынок. Такое происходит уже несколько лет. Если новый премьер-министр сосредоточит усилия своей администрации не столько на либерализации рынков, сколько на их регулировании, тогда Путин со временем окажется прав. А от либерализма свободного рынка останется выхолощенный исторический артефакт, а не ключевой и направляющий принцип нашего общества.