Несмотря на всю ту раздражительность, которая сегодня царит в Вашингтоне, внешнеполитический истэблишмент США пришел к редкому для него двухпартийному консенсусу о том, что мир вступил в новую эпоху соперничества великих держав. Согласно этому единодушному мнению, борьба между США и другими великими державами коренным образом изменит будущую геополитику в худшую или в лучшую сторону. И в предстоящие десятилетия творцов американской внешней политики будут прежде всего обуревать мысли об угрозах со стороны таких великих держав, как Китай и Россия, но отнюдь не о терроризме, климатических изменениях и ядерном оружии Ирана или Северной Кореи.
Администрация президента Дональда Трампа стала главным инициатором этой новой повестки дня. В опубликованной в декабре 2017 года стратегии национальной безопасности США о Китае и России говорится, что они «пытаются создать мир, несовместимый с американскими ценностями и интересами», что Пекин вытесняет Соединенные Штаты из Индо-Тихоокеанского региона, а Россия создает сферы влияния вблизи своих границ. Представляя в январе 2018 года новую оборонную стратегию, тогдашний министр обороны Джеймс Мэттис объявил, что «сейчас в центре внимания национальной безопасности США не терроризм, а соперничество великих держав». Госсекретарь Майк Помпео сказал то же самое в апреле, заявив на встрече министров иностранных дел стран НАТО, что «Китай хочет быть доминирующей экономической и военной силой и в этих целях распространяет по всему миру свои авторитарные идеи об обществе и свои коррупционные приемы». В Пентагоне появилась новая аббревиатура — СВД (соперничество великих держав).
Но такой консенсус существует не только внутри нынешней администрации. Он выходит далеко за ее пределы, охватывая экспертов по внешней политике, действующих и бывших сотрудников аппарата национальной безопасности и большую часть претендентов на пост президента от Демократической партии. Сенатор из Массачусетса Элизабет Уоррен (Elizabeth Warren) заявила в прошлом году, что Россия и Китай «из кожи вон лезут, пытаясь перестроить мировой порядок и подогнать его под свои приоритеты». А сенатор из Вермонта Берни Сандерс осудил появление новой авторитарной оси, которая объединила Москву и Пекин и дала толчок «глобальной борьбе с колоссальными последствиями».
Однако между вашингтонским консенсусом и взглядами большинства американцев существует поразительная нестыковка. Социологические опросы один за другим показывают, что хотя обеспокоенность действиями Китая постепенно усиливается, подавляющему большинству американцев безразлично соперничество великих держав. Их гораздо больше волнуют другие угрозы. А это может создать проблемы для новой стратегии Соединенных Штатов. Соперничество великих держав длиной в жизнь целого поколения требует сосредоточенности и внимания на общенациональном уровне, а также новых экономических и военных подходов. Но добиться всего этого без народной поддержки будет трудно.
Осторожно, нестыковка
С учетом возникновения и укрепления консенсуса среди внешнеполитической элиты весьма примечательно то, что американское общество выражает совсем другие настроения. Так, сегодня были опубликованы результаты опроса, проведенного Чикагским советом по международным делам (Chicago Council on Global Affairs), в ходе которого респонденты поставили Россию на девятое место в ряду самых насущных угроз для американских интересов (туда же они поставили иммигрантов и беженцев). Китаю они отвели 11-е место (наряду с усилением авторитаризма). Две трети респондентов сказали, что проблему усиления Китая надо решать в процессе дружеского сотрудничества и взаимодействия, и всего 30 процентов отдали предпочтение действиям по ограничению его власти и силы. В 1998 и 2002 годах китайскую мощь считало угрозой больше демократов и республиканцев, чем сегодня.
Этот опрос не является исключением. Недавно Исследовательский центр Пью предложил американцам расставить семь угроз в порядке убывания, включив в этот список Иран, Северную Корею, климатические изменения и ИГИЛ (организация запрещена в России — прим. перев.). Китай респонденты поставили на четвертое место, а Россию на последнее. Все прошлое десятилетие американцы неизменно называли самыми существенными угрозами национальной безопасности терроризм и кибератаки. То же самое они показали в ходе опроса, проведенного Чикагским советом. Климатические изменения поднимаются в этом перечне все выше. И хотя региональные угрозы теряют свою значимость в общественном сознании, американцы до сих пор считают Северную Корею более серьезной угрозой, чем великие державы.
Эти взгляды соответствуют конкретным политическим предпочтениям широкой публики. В ноябре 2018 года Институт Рейгана провел опрос, спросив респондентов о том, на чем Соединенные Штаты должны сосредоточить свою военную мощь. Неожиданно для тех, кто стремится увести США с Ближнего Востока, во главе списка оказалась не Европа, не Азия, а сам Ближний Восток. Центр американского прогресса (Center for American Progress) провел другой опрос, предложив респондентам перечислить главные для них внешнеполитические приоритеты. Прекращение российского вмешательства в американскую политику оказалось позади противодействия терроризму, защиты рабочих мест в США, сокращения нелегальной иммиграции, борьбы с климатическими изменениями, а также улаживания проблем с Ираном и Северной Кореей. Противодействие китайской экономической и военной агрессии оказалось еще ниже в этом списке, под перечисленными приоритетами и прекращением американского участия в ближневосточных войнах, под борьбой с бедностью и развитием торговли. В то время как 95 процентов представителей внешнеполитической элиты настаивают на ответном ударе в случае российского нападения на члена НАТО, согласно результатам недавнего опроса фонда «Евразийская группа», всего 54 процента граждан согласны на такой ответный удар. В совокупности все эти опросы показывают, что соперничество великих держав волнует американское общество гораздо меньше, чем угрозы, которые творцы политики выносят на второй план: это терроризм, Иран и Северная Корея.
Вполне возможно, что расхождение во мнениях элиты и широкой публики со временем уменьшится, поскольку политики корректируют свое внимание, приспосабливаясь к тому, что беспокоит и задевает за живое граждан. Политики и руководство страны могут начать говорить о терроризме и региональных угрозах, а сами в это время будут заниматься великодержавным соперничеством. Действительно, в своем первом послании о положении в стране, которое прозвучало сразу после публикации стратегии национальной безопасности, Трамп подчеркивал вызовы, связанные не с соперничеством великих держав, а с терроризмом, Северной Кореей и нелегальной иммиграцией.
Но есть и другая, более реальная возможность, состоящая в том, что это расхождение сохранится. На протяжении десятилетий элита поддерживала идеи глобализации, торговли, внешней помощи и альянсов, отличаясь этим от американского общества. Проблема заключается в том, что упорно сохраняющаяся нестыковка во мнениях порождает отрицательную реакцию. Сегодня Соединенные Штаты стали свидетелем этого явления. В обществе возникла негативная реакция на глобализацию, торговлю и альянсы. А поскольку долговременное соперничество с Россией и Китаем требует «мобилизации всего общества», а не просто какого-то набора новых политических мер, как утверждают многие в Вашингтоне, заручиться поддержкой населения будет трудно, и это чревато опасностью.
Излюбленный ответ Вашингтона на такое общественное недоверие состоит в том, что он начинает просвещать американский народ на тему угроз со стороны великих держав. Что касается Китая, то расхождение во мнениях между элитой и обществом уже начинает сужаться. Февральский опрос Чикагского совета показал, что доля респондентов, называющих США и Китай «в основном соперниками», за год увеличилась с 50 до 63 процентов. Безусловно, очень соблазнительно воспользоваться советом бывшего госсекретаря Дина Ачесона (Dean Acheson) и сделать так, чтобы угрозы со стороны России и Китая стали «яснее правды», то есть, убедить народ в их серьезности и неотвратимости, и тем самым побудить его к действию. Но проблема заключается в том, что поступив таким образом, элита спровоцирует чрезмерную реакцию и усилит беспокойство среди широкой публики. В сегодняшних условиях лучше последовательно объяснять характер долгосрочного соперничества великих держав и увязывать его с теми конкретными действиями, которые должны предпринять американцы для усиления своих позиций.
Искать баланс
Соперничество великих держав — это реальный факт современной эпохи, и вполне вероятно, что оно сохранится и в отдаленном будущем. Россия представляет неотложную и непосредственную угрозу США, но не только из-за ее противодействия американской демократии. В то же время, Китай и Соединенные Штаты вступили в долгосрочное соперничество в военной, экономической, технической и идеологической сферах.
Но соперничество великих держав не может быть единственным центром внимания США, хотя бы потому что у американского народа есть другие приоритеты. Если не обращать внимания на другие угрозы, такие как террористическое нападение на территорию США с применением оружия массового уничтожения или северокорейская ракета, падающая вблизи Соединенных Штатов, это может легко разрушить ту тщательно разработанную политику, которая нацелена на противодействие России и Китаю. В этом случае соблазн сделать главным приоритетом национальной безопасности контртерроризм или сдерживание государства-изгоя может стать непреодолимым. И тогда Соединенные Штаты будут еще более уязвимы для угроз со стороны России и Китая.
Аксиомой американской внешней политики стало то, что Соединенные Штаты больше не могут заниматься всем и везде — как будто раньше могли. Угроз слишком много, они слишком разнообразны, а ресурсов не хватает. Безусловно, необходимо принимать трудные решения о приоритетах. Но верно и то, что США не в состоянии соперничать с Китаем и Россией, и в то же время недооценивать и игнорировать другие угрозы, особенно те, которые в наибольшей степени тревожат общество — больше, чем великодержавное соперничество. Как найти баланс между этими важными приоритетами, чтобы он был устойчивым и управляемым? Это будет ключевая задача для внешней политики США.