Можно ли писать об Украине, не твердя исключительно о войне, коррупции и политических играх? Тумас Янссон сделал такую попытку после встречи с тремя студентами из Львова.
Западноукраинский город Львов большинству финнов неизвестен, хотя расположен он не дальше, чем Берлин.
Он кажется чужим и знакомым одновременно. Застройка и городские кафе — вполне в среднеевропейском духе и напоминают о том, что город много лет был в составе Австрийской империи. Но языки, которые я здесь слышу, заставляют меня чувствовать себя чужаком: это украинский, немного русского и польский из уст туристов.
К счастью, я встречаюсь с тремя студентами, которые устроят мне экскурсию, причем на шведском.
Что мы вообще знаем об этой стране, население которой уменьшилось более чем на 10%, с тех пор как она обрела независимость в 1991 году? Кроме вооруженных конфликтов и коррупции, почти самого маленького в Европе ВВП и нового президента, известного в первую очередь тем, что он играл президента в телесериале?
День 1. Львов по-шведски
Мы договорились встретиться в самом популярном месте Львова — у Ратуши посреди причисленной к мировому наследию ЮНЕСКО площади в Старом городе. Именно здесь еще в XIV веке была построена первая львовская ратуша.
Уже конец октября, но на улице 20 градусов, и ярко сияет солнце. Площадь полна туристов, уличных музыкантов, баров, кафе и маленьких туристических поездов.
Меня совсем не удивляет, что Львов — европейский город, и в последние годы там как нигде развивается туризм. В 2017 году его посетили на 50% больше туристов, чем годом ранее. Здесь совершенно не заметно, что страна находится в состоянии вооруженного конфликта.
Сейчас 20-летние Марго Продайвода и Лиза Царева и 19-летний Никита Никончук отведут меня в Львовский национальный университет имени Ивана Франко, где они изучают международные отношения. В кабинет, который и раскроет эту тайну: как стало возможно, что мы сейчас говорим друг с другом по-шведски.
Мы поднимаемся на несколько этажей вверх и заходим в комнату, где проходят уроки шведского языка. Это маленький класс, украшенный шведскими флажками. На стене висит большой плакат с изображением писателя Тумаса Транстрёмера (Tomas Tranströmer), а окно выходит во внутренний двор.
Возможность учить шведский язык в университете появилась в 2000 году, и количество желающих все растет. В этом году в качестве дополнительного языка шведский выбрали около шестидесяти студентов.
Когда я спросил, почему они заинтересовались шведским языком, Никита начинает рассказ с того, что «шведский язык изменил его жизнь».
«Когда я пришел сюда учиться, я собирался стать дипломатом, но сейчас я почти уверен, что стану заниматься чем-то связанным со Швецией. Я хочу развивать отношения, распространять информацию об Украине в Швеции и о Швеции — на Украине».
По словам Лизы, она тоже думала, что шведский принесет с собой нечто совершенно новое, и так и получилось — шведский изменил ее жизнь.
«По-настоящему здорово общаться по-шведски с людьми из Германии, Франции и Китая. Я чувствую большой энтузиазм, потому что отношения между Швецией и Украиной постоянно развиваются».
«Не думаю, что Украина может скопировать скандинавскую модель, надеясь, что она нам прекрасно подойдет, но многое мы можем у Скандинавии позаимствовать, особенно в том, что касается экологии, феминизма и организации», — добавляет она.
«Я не хотела учить английский, — рассказывает Марго, которая уже знает язык настолько хорошо, что преподает другим. — А потом я услышала, что можно выбрать шведский, и подумала: „ладно, этим я и займусь". Мне очень нравилась Скандинавия, ее культура и мифология, знаете: Тор, Один. Поэтому я и выбрала этот язык».
С третьего курса студенты изучают шведский лишь два часа в неделю. Но мои новые знакомые, должно быть, много работают самостоятельно, потому что общаемся мы без труда.
Похоже, учеба занимает почти все их время. Вот как Марго описывает свой обычный день:
«Мое утро начинается с работы, я преподаю английский. Затем иду в университет, потом — в общежитие, ем, учусь, делаю домашние задания и сплю. Не так уж интересно, но так обычно проходит мой день. Если есть время, я иногда выхожу гулять с друзьями, вот и все».
Она смеется, когда я сравниваю ее со студентами в Швеции и Финляндии.
«Когда я приезжала в Стокгольмский университет, я видела, что у студентов есть время на кучу всего, на вечеринки и все такое. Я тоже могла бы пойти на вечеринку, но тогда пострадает учеба, а сейчас я себе этого позволить не могу».
Лиза думает немного иначе.
«У меня есть друзья, которые могут что-то зубрить всю ночь, но я считаю, что так совершенно невозможно сохранить в жизни баланс. Учеба для меня очень много значит, но это не самое важное в жизни. Я с удовольствием могу остаться дома, почитать или порисовать, посмотреть фильм или послушать музыку».
Меня поразило, насколько важно для них получить образование, тем самым сколотив себе капитал на будущее. Интересно, почему они остаются на Украине, хотя многие их ровесники едут в Польшу? Говорят, там учится более 30 тысяч украинцев.
Возможно, я задам этот вопрос в последний день, перед отъездом домой. Но не сейчас.
День 2. Вопрос языка, #MeToo и…
В центре очень много машин, невероятно много. Воздух тяжелый и «нездоровый», если верить сайту о качестве воздуха в европейских городах. Но автобусы и трамваи тоже забиты до отказа. Проезд стоит 20 центов.
В этот раз мы встречаемся в кафе в центре города, и первое, что я узнаю, — это насколько важен и щекотлив тут вопрос языка.
Когда я разговариваю с жителями Финляндии, часто оказывается, что они не знают, что украинский — это самостоятельный язык, и именно на нем говорят на Украине, а не на русском. Погуглив, я узнал, что белорусский и украинский наиболее близки. Их чуть более отдаленные родственники — русский, польский и словацкий.
Язык — это идентичность, и именно с помощью языка можно в двух словах объяснить раскол в стране, разделившейся на стремящуюся к Европе Западную Украину и ориентированную на Россию Восточную.
Никита начинает: «Когда я этим летом ездил в Одессу, со мной почти все говорили по-русски. Немного было ощущение, что ты в другой стране. В семье ты можешь говорить по-русски, это нормально, но на работе, я считаю, нужно говорить по-украински».
«Это большая проблема, что есть люди, которые считают, что украинский не важен, — продолжает Марго. — Когда я ездила в Одессу, я тоже это заметила. Для меня это не представляло сложности, потому что мы с семьей говорим по-русски, но странно бывало, когда в магазине или в кафе меня не понимали, если я говорила по-украински».
«Но все-таки это не две разные страны, — говорит Лиза. — Мы одна страна, просто по историческим причинам сформировались различия. Западная Украина всегда была более европейской, трудно просто взять и забыть все, что было раньше, и сказать: „Ой, ну теперь мы вместе и абсолютно одинаковые". Так это не работает, но на самом деле я считаю, что это даже хорошо, что мы разные».
Среди скандинавской молодежи много споров о движении #MeToo. Если верить слухам и предрассудкам, можно сделать вывод, что в Восточной Европе на это все только пожимают плечами. Так ли это?
И да, и нет.
Здесь многие интересуются вопросами равноправия. Никита рассказывает, что он, например, участвовал в проекте she did it («она это сделала»), в рамках которого добровольцы писали тексты для Википедии о неизвестных украинских женщинах, которые заслуживают, чтобы о них узнал мир.
Но каково это — быть молодой женщиной на Украине?
«Мои друзья считают, что это очень актуальный вопрос, — говорит Лиза. — Но знаю я и людей, которые предпочитают игнорировать проблему или даже шутить на эту тему. Меня это очень раздражает, поскольку я знаю, что может случиться и постоянно случается. Здесь не над чем шутить».
«Я тоже порой побаиваюсь, когда еду поздним вечером домой после учебы, — добавляет Марго. — Многие говорят, что надо носить с собой газовый баллончик, и он у меня есть, но так странно, что приходится к такому прибегать. А когда мы с подругами гуляем по городу, многие мужчины считают, что просто могут со мной заговорить, попросить телефон и так далее. Это не обязательно плохо, но они смотрят на нас как на объекты!
Я бы хотела, чтобы на Украине больше внимания уделяли #MeToo. Многие женщины боятся об этом говорить или считают, что нет смысла подавать заявление о жестоком обращении, потому что полиция все равно ничего не будет делать.
Многие также считают, что это не так важно, что есть другие проблемы. Они, конечно, есть, но, по-моему, многие вещи начинаются с проблем в семье, поэтому об этом необходимо говорить».
Но изменится ли что-то, когда вырастет новое поколение? Снова — и да, и нет.
«Я надеюсь, что все может измениться, — говорит Лиза. — Но речь идет не только о людях постарше, очень многие молодые люди ведут себя точно так же. Я не могу этого понять, ты с кем-то разговариваешь, все хорошо, ты думаешь, что вы на одной стороне. И вдруг какая-то шутка — и ты уже не понимаешь: неужели они не видят, как я реагирую?»
Но ведь молодые люди живут в иной реальности, чем их родители и тем более бабушки и дедушки?
«Да, конечно, — говорит Лиза. — Моей маме бывает трудно объяснить, что мир изменился, что я могу создать вокруг себя свой маленький мирок. Для нее-то это было невозможно».
«А я никакой разницы между нами и поколением родителей не вижу, — говорит Никита. — Вот если взять бабушек и дедушек, то разница очень велика. Их образ мыслей очень советский, они консервативны, а родители вовсе нет».
Есть поколение, которое по-прежнему вспоминает, как все дешево и хорошо было в советские времена. «А шоферы такси, — добавляет Марго, — вечно рассуждают, как все сейчас плохо и дорого».
Но даже те, кто родился на независимой Украине, ощущают в себе своего рода советский менталитет, который словно впитался в их ДНК.
«Это глубоко вошло в наш менталитет», — говорит Лиза.
— Можно определить, что это такое?
— Мы, наверное, боимся. Я думаю, в нас глубоко укоренился страх, потому что мы постоянно боимся, что произойдет что-то плохое, мы будто так и ждем этого.
— И ты тоже?
— Да, конечно (смеется).
И когда я спрашиваю, какие у них мечты и планы на будущее (скандинавская молодежь очень любит поразмышлять на эту тему), чувствуется, что где-то рядом притаился экзистенциальный ужас. Ответы в основном короткие.
Лиза объясняет, что старается особо ничего не планировать, потому что обычно ничего не выходит. А еще она «многого от жизни не ждет».
Самый сложный вопрос, конечно, касается войны и аннексии приграничных с Россией территорий и Крымского полуострова.
На взгляд туриста, во Львове ничто не указывает на то, что страна находится в состоянии вооруженного конфликта. А как дела обстоят для жителя города?
«Игнорировать войну довольно легко, — констатирует Лиза. — Но многие уехали на фронт, в том числе те, кого я знаю, а на это уже глаза не закроешь. Но я знаю, что никак не могу на это сейчас повлиять. Самое важное, что я могу сделать, — это развиваться самой, чтобы потом, когда стану старше и опытнее, что-то изменить в своей стране».
«Да, но знаете, — добавляет Марго, — когда учишься, не так уж много думаешь о войне и политике. Хотя, конечно, я знаю, что происходит на Украине и в мире, и это меня угнетает. Я бы хотела, чтобы это все закончилось, но я знаю, что президент Путин хочет оставить все как есть, и я не могу этого понять. Россия — очень большая страна, и у нее много проблем, может, он бы лучше сначала с ними разобрался, а не трогал Украину».
А что же Никита, которого в один прекрасный момент могут призвать в армию и отправить на фронт?
«Не могу сказать, что думаю об этом каждый день, и что война как-то влияет на меня лично. Но она влияет на общество, а я — тоже часть этого общества. Если меня призовут, я поеду туда и буду защищать свою страну. Это очень важно. Это будет сложно, но это важно. Но я надеюсь, что к тому времени, как я закончу учебу, война останется позади».
Вечером я снова гуляю по Старому городу Львова и повсюду вижу уличных музыкантов.
Играют блюз, рок и украинскую поп-музыку. У всех, кроме стареньких аккордеонистов, очень много слушателей. Иногда музыканты даже устраивают что-то вроде концертов, призывая публику подпевать.
Но вот я удаляюсь от туристических кварталов, и город меняется. Вывески — исключительно кириллицей, а нарядные отремонтированные дома центра постепенно сменяются серовато-коричневыми потрепанными высотками, в которых я узнаю Восточный Берлин 90-х годов.
Возвращаясь в отель, я прохожу мимо театра. Там только что закончился спектакль «Мадам де Сад», и я не могу удержаться и захожу внутрь, чтобы посмотреть на фойе.
И тут же словно попадаю в Турку конца 80-х годов, где культура за несколько лет захватила видавшие виды помещения и наколдовала в них магическую атмосферу. Или в Берлине начала 90-х. Старые потертые комнаты, хранящие в себе целые пласты истории, которые еще не успели уничтожить ремонтом.
По какой-то причине меня очаровывает эта непритязательная обстановка, у которой нет ничего общего с официозом, и где витает дух упадка, но одновременно появляется ощущение, что может произойти все что угодно.
Именно это сейчас стараются вычистить по всей Европе, в том числе и во Львове. Правда, здесь процесс еще только в самом начале.
День 3. Экскурсия по городу, которая заканчивается у пьяной утки
Я попросил своих львовских друзей провести меня по городу и показать важные для них места. Погода по-прежнему солнечная и теплая — отличный день, чтобы прогуляться.
Марго идет рядом со мной и показывает на красивые детали фасадов домов.
«Во Львове надо смотреть не вниз, а вверх — на фасады и крыши», — рассказывает она, указывая на пышную скульптурную композицию на одной из крыш. Это вариант американской статуи свободы. Единственное в мире место, где богиня сидит. Ее окружают две мужские фигуры.
Мы приходим в любимый парк Марго, который находится совсем рядом с университетом. Даже в конце октября многие деревья еще никак не расстанутся с зеленью.
Студенты приходят сюда в хорошую погоду, чтобы немного отдохнуть от учебы. Марго любит смотреть на собак, которые здесь гуляют «со своими людьми», как она выражается.
В конце мы возвращаемся в Старый город, который каждый вечер заполоняют уличные музыканты и гуляющие люди.
Я спрашиваю, правда ли, что сюда приходят только туристы и я сейчас на самом деле не вижу «настоящего Львова», и она утвердительно кивает.
«Мы сюда тоже иногда ходим, но зачем нам все эти туристические кафе? По большей части здесь гуляют туристы, поляки, а мы лучше пойдем куда-нибудь в другое место».
Старый город — что-то вроде декораций для туристов. Но так ведь везде — и в Стокгольме, и в Кракове, и в Варшаве.
Прогулку мы заканчиваем совместным ужином. Мои знакомые выбрали место под названием «Пьяная утка». В меню сказано, что ни одна «пьяная утка» не пострадала — только трезвые.
Но никто из нас утку не заказывает. Я выбираю фалафель и овощи на гриле, остальные берут гамбургеры или банановый торт.
Мы продолжаем обсуждать городские будни, учебу и коррупцию.
Да, это очень раздражает, когда кто-то может купить себе оценку в вузе или заплатить за экзамен. Раздражает, что некоторые преподаватели ставят красивым студенткам оценки повыше. И странно, что человека, который играл президента в телесериале, действительно выбрали в настоящие президенты.
Марго смеется над тем, что в телесериале он всегда ездит на работу на велосипеде.
«Став президентом на самом деле, он на работу ездит не на велосипеде, у него хорошая машина. Надеюсь, что он и новые члены парламента станут хорошими политиками, но сейчас я не особенно им доверяю, ведь у них нет политического опыта. Политик должен иметь образование и знать законы. А сейчас наш парламент — словно телешоу какое-то, это странно».
Это не становится менее странным от того, что сейчас не только у украинцев такое ощущение. Возьмите США. Или Англию. Но Лиза продолжает, и я не успеваю об этом заговорить.
«Лично для меня стало неожиданностью, что столько людей проголосовали за этого человека, который построил карьеру на политических шутках. Я до сих пор этого не понимаю. Но, возможно, хорошо, что что-то меняется, а он — совершенно новое лицо. Раньше мы были в каком-то замкнутом круге, иногда казалось, что есть изменения, но на самом деле ничего не происходило».
Наконец, я задаю вопрос, который пришел мне в голову, когда я услышал, что 30 тысяч молодых украинцев переехали в Польшу, чтобы учиться. Вы такие амбициозные, почему вы тоже так не сделаете?
«А у нас нет денег, — говорит Марго и смеется. — Нельзя переехать без денег. Если мы приедем в Швецию, мы там никому не будем нужны. Я хочу учиться за границей и жить в другом месте. Но моя семья здесь, и сейчас я не могу ее оставить».
«А еще кто будет развивать страну, если все уедут?— добавляет Никита. — Развивать ее должны мы, мы нужны стране».
«А мне вообще не особенно нравится концепция стран, — говорит Лиза. — Я считаю, что весь мир — моя страна, я хочу получить всевозможные впечатления. Хочу понять весь мир, а не только то место, где родилась. Я не выбирала это место, не могла выбирать. Ну а теперь могу».
— Но вы ведь еще очень молоды?
Марго: Пожалуй, не для Украины. Почти все, кто приезжает сюда из Швеции, говорят: «Вы такие способные, много знаете, говорите на разных языках». Но на Украине этого недостаточно, потому что тут много способных людей. Мы работаем, работаем, работаем, но этого никогда не достаточно. Конкуренция очень высока.
Марго заканчивает мыслью, которая напоминает мне о молодых женщинах у драматурга Антона Чехова — усталых, но с большими мечтами.
«Мне 20 лет, и все говорили, что мои студенческие годы будут лучшим временем в жизни, и я очень надеялась, что так и окажется. Но сейчас я так устала. Встаю в восемь утра, работаю, учусь — и так каждый день. Ни на что другое не остается времени. Хотя, может, это и хорошо, потому что у меня нет времени думать о плохом, нет времени на депрессию. Если я впаду в депрессию, то не смогу ездить в университет и вообще ничего не смогу делать. Так что мне этого просто нельзя».
День 4. Меньше машин и ощипанная курица
Интересно, почему так тихо.
Ах да. Сегодня же воскресенье. Личному автотранспорту запрещено въезжать в центр.
Я еще успею напоследок прогуляться — в последний теплый день года.
Эспланада у оперы полна народу, все скамейки заняты, и за день я встречаю три нарядно одетые пары молодоженов, которые вместе с фотографом ищут красивые виды.
Львов — четвертый по величине город Украины с населением почти в 800 тысяч жителей. Здесь 150 тысяч студентов, и это заметно. Как и то, что город был частью среднеевропейской культуры, как и польский Краков.
Старый город овеян историей. Когда-то, например, он был разделен на четыре религиозные зоны. Следы сохранились и до сих пор. Посреди бывшего армянского квартала стоит маленькая, но красивая армянская церковь. Есть несколько еврейских кварталов с остатками синагоги, которую сейчас окружают старая городская стена и бесчисленные рестораны.
По пути на вокзал я прохожу мимо грекокатолической церкви. Из громкоговорителей льются песнопения мессы, на лестнице — толпа прихожан.
Чем ближе я подхожу к вокзалу, тем больше мне открывается совершенно иной мир, чем тот, что преобладал в центре.
Вот мужчины и женщины выстроились рядами: они торгуют всем подряд от носков и кастрюль до грибов и кукурузы. А вот лежит что-то вроде ощипанной курицы. Рекламные плакаты вдоль дорог полны гендерных стереотипов, и я вспоминаю сердитые рассказы Марго и Лизы о том, как сильны здесь гендерные роли.
«Я в своей жизни встречалась с людьми, которые говорили, что дипломатия — работа не для женщины, что женщина должна думать о детях и муже, готовить еду и убирать в доме. Я ответила, что нам следует больше говорить о людях в целом, а не о женщинах и мужчинах. Жизнь так коротка. Мы должны наслаждаться и делать то, что хотим сами, а не то, что нам говорят другие».
«На Украине очень много значит брак, — добавила Лиза. — Иногда кажется, что не имеет никакого значения, насколько мы, девушки, талантливы, или насколько хорошо мы сами со всем справляемся. Когда я этим летом приезжала в свою старую школу и разговаривала там с учителями, единственное, о чем они спрашивали, это „У тебя есть молодой человек?"»
Я увидел часть Украины. Очень маленькую часть. Город, где основной язык — украинский, где почти все взгляды устремлены в сторону Европы. В Харькове, который вдвое больше, или в Киеве все по-другому. Львов — это город, где особенно важна среднеевропейская культура, тогда как в Харькове и Одессе гораздо чаще встречается русское — и поп-культура, и язык.
Но сейчас повсюду на Украине многое меняется. После того как в 2017 году вступил в силу безвизовый режим с ЕС, все больше украинцев ездят за границу, на Запад, и привозят с собой впечатления, не имеющие ничего общего с постсоветской атмосферой.
И теперь я кое-что знаю. Восточный Берлин полностью отремонтировали, да и Краков уже почти готов, но во Львове еще можно найти места, чтобы окунуться в атмосферу исторического поражения и упадка.