Россия и Украина, конфликтующие между собой в течение десятилетий в стиле неудачного брака по вопросу о природном газе, недавно согласились продлить мучительные отношения еще на некоторое время. Подобная договоренность, в соответствии с которой Москва имела природный газ, а Украина трубы, прекрасно работала, когда обе стороны находились под знаменем с серпом и молотом, однако ситуация стала хуже после их формального развода. При этом Украина хочет отойти от прежних договоренностей, а Россия в конечном счете пытается вернуться к прежнему раскладу.
Геополитическая интрига заставляет даже самых незаинтересованных игроков обратить внимание на энергетические рынки. Да, как показывает новая история связанных между собой российской и европейской газовой промышленности, судьба нередко определяется довольно прозаическими вещами. Описание очень многих драматических событий присутствует в книге «Мост» (The Bridge) Тейна Густафсона (Thane Gustafson), эксперта по российской энергетике компании IHS Markit, — от секретных встреч в австрийском замке в эпоху холодной войны до истории о бывшем премьер-министре Украины, революционерке и считавшейся когда-то «газовой принцессой» Юлии Тимошенко.
Более значительная история относится к не столь заметной революции, в основном в области технологий и экономики. Однако именно эти факторы придают новую форму не только рынкам газа в России и Европе, но и энергетическим рынкам по всему миру.
Начало российско-европейскому газовому «мосту» было положено в 1960-е годы, и тогда ситуация, конечно же, осложнялась наличием железного занавеса, но в коммерческом отношении все шло без особых проблем. России нужны были деньги и технологии (в первую очередь, стальные трубы и компрессоры) для разработки своих обширных сибирских месторождений, тогда как рынком, способным поставлять эти вещи и нуждавшимся в природном газе, была Западная Европа. Первые сделки с Австрией и особенно с двумя Германиями во многом напоминали бартерные обмены. И таковыми они, по сути, и были — при отсутствии ликвидных рынков энергоносителей (liquid energy markets), рынков с высокой активностью продавцов и покупателей, никто толком не мог понять, какой была «реальная» цена природного газа.
Природный газ отличается от нефти, поскольку его значительно сложнее транспортировать и хранить. В целом нужно иметь прямое сообщение, и обычно речь идет о трубопроводе. Его строительство стоит больших денег, а банкиры становятся более сговорчивыми, если вы представите им подписанный долгосрочный контракт. Как правило, он составляется таким образом, что цена на газ определяется как функция от цены на нефть — ликвидный рынок, — и в результате продавец подвергается определенному риску в том случае, если цены на нефть снижаются. С другой стороны, покупатели должны были приобретать определенное количество газа или, по крайней мере, заплатить за него, а это означало, что они подвергались риску в случае снижения спроса. Все были довольны, более или менее.
Однако идеология здесь заканчивается. Сочетание временного фактора и технологий позволило Европейской комиссии утвердить свою программу. С 1960-х годов европейские изолированные муниципальные газовые сети стали, как плющ, распространяться по всей карте, и в результате была создана континентальная сеть. Наличие сетей — особенно с включением в них терминалов для сжиженного природного газа — означает отсутствие привязанности к одному поставщику и к его стальной пуповине. Если к этому добавить возможность торговать газом в реальном времени с помощью все более мощных компьютеров, то тогда появляются строительные блоки для создания ликвидного, конкурентного рынка с транспарентным ценообразованием.
Газпром по понятным причинам был против такого рода сотрудничества и предпочитал определенность, устоявшиеся отношения и, конечно же, возможность использовать старый мост в качестве рычага воздействия. Сложнее запугать анонимный хедж-фонд в Лондоне, чем функционера в каком-нибудь восточноевропейском газовом министерстве (просто поинтересуйтесь на этот счет у Белоруссии). Вместе с тем, Газпром неплохо адаптировался в некоторых областях, в том числе в проведении международных торговых операций. Однако институциональное сопротивление в отношении изменений застало эту компанию врасплох, особенно в вопросе о сжиженном природном газе. Президент Владимир Путин, которого Густафсон называет «фанатиком энергетики», довольно рано понял, что сжиженный природный газ имеет большое будущее, и он в конечном счете обошел Газпром и предоставил молчаливую поддержку восхождению независимого оператора «Новатэка».
Возможно, Путин и является фанатиком, однако назвать его тайным руководителем было бы преувеличением. Его тактика сильной руки, реализованная с помощью перекрытия вентиля в 2006 году и в 2009 году, привела, в основном, к еще большему отдалению Украины; она наносит вред репутации Газпрома и прежде всего показывает, что энергетическое оружие лучше работало в прошлом, когда потребители были изолированы, были зависимой стороной, сильной нуждавшейся в газе, а не организованными по сетевому принципу коллегами с набором опций. Даже Украина смогла ослабить хватку России, в том числе за счет существенного уменьшения потребления энергоносителей.
На мой взгляд, самым важным местом в книге Густафсона является то, где он замечает, что, несмотря на сокращение внутренней добычи природного газа в Западной Европе, ее расширенная сеть обеспечивает большую безопасность. «Сегодня более важно не то, кто поставляет газ, а то, что рыночные силы создают систему сдержек и противовесов», — подчеркивает Густафсон. Это определяющий аспект отхода от существовавших в XX столетии преимущественно олигополистических энергетических моделей. Быстрый рост спроса и географические различия, характерные для ископаемых ресурсов, ставят в более выгодное положение поставщиков. Появление современных сетей, конкуренция между различными видами топлива и также простая экономия энергии меняют эту ситуацию.
В книге «Мост» есть и урок для Вашингтона, который, потратив десятилетия на успешную борьбу с властелинами энергетики с помощью поддержки ликвидных рынков и эффективности, теперь пытается усилить свою непосредственную силу с помощью «молекул американской свободы». Это анахронизм в сетевом веке, хотя в нем и отражается, судя по всему, разочарование Америки в этих сетях.
Что касается России, то она приспосабливается к новым коммерческим реалиям (и к их влиянию на старые геополитические нормы). Вместе с тем, доходы от продажи углеводородов составляют почти половину федерального бюджета, а энергетический сектор производит львиную долю экспортных доходов, и поэтому Россия хронически страдает от недостаточной диверсификации на важном для себя уровне.
В то же время мир продолжает двигаться вперед, и — что крайне важно — он делает это с учетом изменения климата. В недавно опубликованной критике энергетической стратегии Москвы до 2035 года — с характерным подзаголовком «Отчаянная борьба за сохранение значимости» (Struggling to Remain Relevant) — ее авторы замечают, что «климатическая повестка является последней по списку и по значению в перечне приоритетов». Однако именно этот вопрос представляет собой экзистенциальный вызов для энергетических доходов России, независимо от тех или иных газопроводов, а время при этом является крайне важной переменной. К счастью, вопрос о том, как Россия перестраивает себя и готовится к энергетическому переходному периоду, является предметом следующего книжного проекта Густафсона.