Интервью с Камилем Цалусом (Kamil Całus) — сотрудником варшавского Центра восточных исследований, автором книги «Молдавия — страна, которая никому не нужна».
Krytyka Polityczna: Почему о Молдавии, которая находится всего в трехстах километрах от польской границы, пресса пишет не чаще, чем о Республике Науру?
Камиль Цалус: Действительно, в Польше Молдавия ассоциируется только с вином (причем, самого низкого качества). Если кто-то интересуется историей, он может еще знать, что молдаване (другой вопрос, тот ли это народ, что сейчас) принимали участие в Грюнвальдской битве. В значительной мере это связано с тем, что Молдавия — молодое государство, оно появилось только после распада СССР, у него не было шансов закрепиться на нашей ментальной карте. Более того, она не играет в Европе никакой экономической или геополитической роли.
Ситуация может измениться благодаря мигрантам из Молдавии, которых становится у нас все больше. Правда, они растворяются в массе русскоязычных приезжих, а вдобавок настолько не любят свою страну, что не говорят, где родились. Часто они называют себя румынами, в том числе, чтобы не слышать вопроса: «извини, я не понял, откуда ты?».
— Молдавия прекрасно подходит для создания построенных на стереотипах и привлекающих внимание текстов в духе «Россия — это состояние ума». Молдавия — беднейшая страна Европы, из которой, как вы подсчитали, каждые пятнадцать минут кто-то эмигрирует, местный олигарх вывел оттуда миллиард долларов, там процветает торговля людьми… Тем много.
— В этом плане Молдавия «продается», но, что характерно, авторы таких текстов не упоминают названия государства, чтобы не перегружать читателей. Ни на одном портале мы не увидим заголовка «В Молдавии украли миллиард». Скорее, будет сказано: «В европейском государстве украли миллиард». Недавно на сайте «Онет» я видел заголовок «Фотографии, показывающие сельскую жизнь в СССР». Можно было сразу догадаться, что речь идет о найденных в каком-нибудь заброшенном молдавском доме фотопленках.
Я занимаюсь Молдавией давно, и меня уже не удивляет, что люди не знают о существовании такой страны между Румынией и Украиной. Однажды, путешествуя по румынской Буковине, я встретил польского фоторепортера, который вроде бы делал репортаж для «Нэшнл Джеогрэфик». Он расспрашивал местных: «Как у вас складываются отношения с Монголией?».
— Один из героев вашей книги говорит: «Ты был гражданином сверхдержавы, разворачивавшей реки, и вдруг в одночасье стал гражданином страны, руководство которой не может даже обеспечить тарелкой супа бездомных детей». Что произошло с Молдавией? К самым развитым в промышленном отношении регионам СССР она не относилась, но там были прекрасные земли, высокий уровень образования и отличное вино…
— Молдавская ССР была одной из самых богатых республик. Каждый житель СССР хотел, чтобы его отправили туда работать: хороший климат, дружелюбно относящееся к чужакам местное население, высокие зарплаты. Москва заботилась о Молдавии как о каждой западной республике: «витрина» СССР должна была хорошо выглядеть.
В 1990-е все начало рушиться: от Молдавии откололось Приднестровье — единственный район с развитой промышленностью. Кроме того, не стало московских субсидий, и рухнул зависевший от других республик рынок. Ситуацию осложняла политическая нестабильность: помимо Приднестровья, против Кишинева восстала Гагаузия, которую удалось вернуть только в 1994 году.
У Молдавии не было природных ресурсов, а прежде всего — идеи, что делать с государством. Большинство республик СССР провозглашали независимость, чтобы вернуться к своей дореволюционной идентичности и строить собственную государственность, а в Молдавии движение, ориентированное на независимость, хотело объединения с Румынией по образцу событий в ГДР и ФРГ. План провалился, потому что не все молдаване (в особенности русскоязычные жители Гагаузии или Приднестровья) его поддерживали, а у Румынии тогда было много своих проблем.
С тех пор Молдавия лишилась примерно 40% рабочей силы, что естественно на фоне перманентного кризиса. Кроме того, у каждого четвертого жителя страны есть румынский паспорт, а каждый второй высказывается за присоединение к Румынии или, чаще, к России. Многие молдавские эксперты называют свою страну сиротой, отчаянно ищущим дом. Это постколониальное мышление, проистекающее из того, что у молдаван до 1991 года не было своего государства.
До 1812 года их территория, то есть Бессарабия, входила в состав Молдавского княжества, одного из княжеств, которые в середине XIX века создали современную Румынию. Позднее управление перешло к Российской империи. Таким образом молдаван обошла стороной Весна народов и формирование современного румынского народа. После Первой мировой войны их земли вернулись «в родное лоно». Бухарест пытался объяснить местному населению, что они румыны, но не успел. В 1940 году в рамках пакта Молотова — Риббентропа эту территорию занял СССР, придумавший молдавское национальное самосознание и молдавский язык (максимум — это диалект румынского), чтобы никому не пришло в голову тосковать по Румынии.
— Кем воспринимали себя сами молдаване?
— По большей части это были говорящие на румынском православные неграмотные крестьяне, самосознание которых ограничивалось идеей «я местный». Сейчас молдаване чувствуют себя связанными не с государством, а со своей семьей, сообществом, землей. Это отчасти напоминает клановую систему в Средней Азии. Государство ассоциируется с коррупцией, ложью политиков, чем-то, от чего стоит держаться подальше.
— Молдаване не хотят собственного государства, Румыния на словах тоскует по утраченным землям, но не спешит приближать свои границы к России. А Москва? Интересно, что она до сих пор не признала независимость Приднестровья, хотя всегда поддерживала сепаратистов, чтобы создать хаос в своих бывших «колониях».
— Россия, как ни странно это прозвучит, хотела бы объединения Приднестровья с Молдавией. Конечно, на российских условиях, чтобы этот пророссийский регион, который курируют российские спецслужбы, оказывал влияние на внешнюю политику Молдавии, блокируя ее попытки интеграции с ЕС или НАТО.
— Зачем это России? Молдаване с пророссийскими взглядами и так ее поддерживают, а ЕС и НАТО не горят желанием расширяться. Кишинев подписал соглашение об ассоциации, но на практике это мало что дало. Россия может спокойно заниматься в Молдавии своими делами.
— Для России оптимально сегодняшнее положение дел, объединение Молдавии с Приднестровьем — программа-максимум. Сейчас ей приходится содержать этот регион, давать ему фактически бесплатный газ, а так им придется заниматься Кишиневом. В целом Молдавия для Москвы — не более чем инструмент, который она использует, чтобы торговаться с мировыми державами, обсуждая разрешение конфликтов на Украине или на Ближнем Востоке. Это чувствуется в разговорах с российскими экспертами, которые высказываются о Молдавии с невероятным презрением.
— А сама Молдавия хочет в ЕС?
— Есть такая шутка, что на вопрос, хотят ли молдаване войти в ЕС, следует ответить: нужно спросить, хочет ли Молдавия войти туда вместе с ними, потому что они уже там. Прорумынская часть общества занимает проевропейскую позицию, но многие представители правящего класса не хотят никакого Евросоюза, ведь придется проводить реформы, внедрять прозрачность, которая повредит их бизнесу.
Сейчас популярен такой подход: у нас маленькая страна, значит, стоит поддерживать хорошие отношения со всеми. Это видно по опросам. Вы хотели бы присоединения к ЕС? Разумеется! А к Евразийскому союзу? Почему бы нет! Каждый стремится иметь паспорта разных стран и работу за границей. Идеи, на которых построен тот или иной союз, не имеют для большинства молдаван особого значения, что совершенно понятно в контексте плачевного экономического положения их страны.
— Раз в Молдавии так все плохо, расскажите, что склонило вас посвятить ей целую книгу и даже профессиональную карьеру?
— Пока еще не всю. Я учился на факультете восточных исследований, но даже там никто не интересовался Молдавией. Украина, Белоруссия, Кавказ — да, но о Молдавии редко вспоминали даже на лекциях. Я влюбился в эту страну во время своей первой поездки.
Молдаване очень гостеприимны и радушны, а также, что отличает их от многих других постсоветских народов, им не свойственен шовинизм. Точнее, они питают искреннее отвращение к своей стране, по меньшей мере в той форме, в какой она функционирует в последние 30 лет. В отсутствии национальной гордости для Молдавии нет ничего хорошего, но иностранец не сталкивается там с враждебным отношением. На этих землях жили разные народы, кроме того, мало кто туда сейчас ездит, поэтому молдаване охотно идут на контакт с гостями.
— На политической сцене Молдавии есть пророссийские и проевропейские силы.
— В целом, да. «Левыми» называют там партии, которые поддерживают Россию и апеллируют к коммунистической идеологии, вернее, пользуются ностальгией по СССР, приправляя это церковно-традиционалистской риторикой «русского мира». То есть «мы интернационалисты, но не любим сексуальные меньшинства».
«Правые» апеллируют к национальным, румынским ценностям. Язык, который «левые» называют молдавским, они именуют румынским. Они занимают проевропейскую позицию и на словах поддерживают демократию. С европейской точки зрения, и «правые», и «левые» — консервативные силы. В экономике все партии придерживаются либерального подхода, то есть выступают за «прихватизацию» (так на востоке называют приватизацию, позволяющую политикам извлечь выгоду).
Обе стороны политической сцены одинаково продажны, зачастую они связаны друг с другом бизнесом. Политический конфликт это для них зачастую «служебная обязанность», а политика — профессия. Идейных, не замешанных в коррупции, политиков можно пересчитать на пальцах одной руки, и их не пускают во власть.
— Никто не пытался это изменить?
— Время от времени появляются молодые демократы-идеалисты, которые, получив образование на Западе, возвращаются на родину. Даже если им удается пробиться на какую-нибудь высокую должность, они быстро теряют запал, поскольку их идеалы мешают верхушке вести дела. Появляются угрозы, а семья начинает давить: хорошо, что ты зарабатываешь 200 евро, но, может, пора подумать о будущем, начать крутиться, а то другие получают в сто раз больше. Зачем жить в нищете, если ничего нельзя изменить, в глазах окружающих ты выглядишь неудачником, а, кроме того, можешь попасть в тюрьму.
— В 1990-х в Молдавии не появилось типичного для других постсоветских стран класса олигархов. Преуспеть удалось только Владимиру Плахотнюку. Это тот человек, который вывел из молдавских банков миллиард долларов.
— Он не появился, потому что нечего было красть. Как разбогател Плахотнюк — вопрос. Веских доказательств нет, но в Молдавии считают, что он имел отношение к торговле людьми. Он работал в одном центре помощи жертвам преступлений, откуда, как говорят, девушки попадали в европейские публичные дома. Позже Плахотнюк занялся гостиничным бизнесом и якобы собирал компромат на ВИП-персон, который позволил ему создать сеть контактов и обрести рычаги влияния.
Он внезапно стал руководителем румынской топливной компании, а потом в начале XXI века помогал правящему клану заниматься бизнесом. Так он приобрел влияние в молдавских государственных институтах, при этом сначала он поддерживал пророссийских политиков, а когда ветер сменился, объявил себя прозападным демократом. Действительно влиятельным человеком Плахотнюк стал в конце 2009 года, а в 2015 получил власть. Он управлял страной «с заднего сидения», будучи формально просто депутатом и председателем правящей партии. При этом он успел сколотить состояние, размер которого оценивается в годовой бюджет Молдавии.
— Никто не протестовал?
— Последние на самом деле серьезные протесты были в 2009 году, когда произошла «революция Твиттера», позволившая отстранить от власти коммунистов. Их сменили проевропейские политики, они становились все более коррумпированными, так что люди вновь выходили на улицы. Чем сильнее становился Плахотнюк, тем меньше было надежд на перемены.
В последние годы протестные акции были скромными, кроме того, власти игнорировали их или старались скомпрометировать. Уровень патологии в политике настолько высок, что большинство молдаван не хотят рисковать жизнью или здоровьем ради политических, к тому же чужих, целей. Впрочем, это спокойный народ, он не обладает таким политическим темпераментом, как жители Кавказа или, например, поляки.
— «Мамалыга не взрывается», — говорил Сталин. В 2019 году на Плахотнюка рассердились мировые державы. В Кишинев одновременно приехали представители США, ЕС и России. Вывод миллиарда долларов — это, конечно, большое достижение для олигарха, но не для того, чтобы создавать против него такой экзотический союз?
— Он всем чем-то насолил. ЕС хотел демократизировать Молдавию, а Плахотнюк блокировал процесс реформ и выставлял их в смешном свете, дискредитируя «проевропейский» лагерь, так что молдаване все меньше верили Европе. У России, в свою очередь, благодаря компрометации «демократов» появилась возможность установить пророссийское правительство. Кроме того, она могла показать Западу, что выступает конструктивным партнером, без которого не получится решить проблемы. Роль США в этой акции остается загадкой, как и политика администрации Трампа в отношении Восточной Европы. Скорее всего, они испугались непредсказуемости псевдодемократа Плахотнюка и его тесных связей с Москвой.
— Появились ли в Молдавии после отставки Плахотнюка в июне 2019 года надежды на лучшее?
— Даже если они были, их уже нет. Власть получили пророссийские «левые» в коалиции с блоком ACUM — единственной молдавской силой, не запятнавшей себя коррупцией. Премьером стала проевропейская идеалистка Майя Санду. Было, однако, очевидно, что долго такое правительство не протянет. ACUM пытался проводить демократические реформы, которые не устраивали «левых», в итоге правительство отправили в отставку, а новое (миноритарное) сформировали «социалисты» при поддержке «проевропейской» партии, ранее подчинявшейся Плахотнюку.
В конце года пройдут президентские выборы, у Санду есть даже шансы на победу, но хуже всего то, что у Молдавии нет времени. Реформы нельзя растянуть на 50 лет, рассчитывая на постепенное оздоровление политической и экономической систем. Через 50 лет Молдавия, если отток населения не снизится (а ничто на это не указывает), станет вымершей страной. Там уже сейчас ощущается нехватка молодых образованных людей, что видно на рынке труда. Молдавия не исчезнет с карты, не распадется, никто ее не захватит, но, если ничего не изменится, просто будет медленно умирать.