В борьбе с новым коронавирусом страны всего мира оказались между молотом и наковальней: смертью и коллапсом системы здравоохранения с одной стороны, и серьезным экономическим кризисом, который в долгосрочной перспективе тоже может унести множество жизней, с другой.
Насколько убийственна на самом деле массовая безработица? Может ли сильное падение конъюнктуры быть настолько же опасным для здоровья, как пандемия?
Чтобы обуздать эпидемию коронавируса, все больше стран вводят меры, подобные лечению цитостатиками, — только на уровне общества. Запрещают выходить на улицу, закрывают рабочие места, перекрывают границы. Практически вся человеческая деятельность оказывается заморожена. Эта стратегия — прямая атака на собственную экономику. Но как раз шока и добиваются — в точности как с цитостатиками.
Сейчас бушуют дебаты, пропорциональны ли экономические побочные эффекты опасности заболевания. Депрессия тоже может привести к эпидемии самоубийств и увеличению числа безвременных смертей, указала, например, генеральный директор Третьего фонда AP Черстин Хессиус (Kerstin Hessius).
В уже хорошо изученном фильме о финансовом кризисе «Игра на поражение» (The big short) герой Брэда Питта говорит, что с каждым процентом роста безработицы в США умирают 40 тысяч американцев.
Сейчас говорят, что безработица в США может взлететь до 30 %. Во всяком случае об этом предостерегает один из глав Федеральной резервной системы. И если цифры, упоминаемые в фильме, верны, это значит, что умрут как минимум миллион человек.
Но причинно-следственную связь между экономической депрессией, выпадением из социальной жизни, здоровьем и смертью на самом деле не так легко определить, как это делается в фильме. Напротив, четыре десятилетия исследований на эту тему постоянно давали самые разнообразные результаты. И далеко не все выводы соответствуют правдоподобным предположениям.
Существует ряд по-настоящему пугающих примеров. Первый — шоковая терапия в России после распада Советского Союза. В середине 1990-х годов экономика страны лежала в руинах, а каждый четвертый россиянин сидел без работы. Средняя продолжительность жизни мужчин упала с 64 лет в 1990 году до 57 лет в 1995-м. Но происходящий в то время процесс был гораздо более глубоким, чем простая экономическая депрессия. Само общество переживало крах.
Ужасные истории случались и в охваченных кризисом Греции и Италии, где резко подскочило количество самоубийств среди предпринимателей.
В Швеции такая же мрачная тенденция возникла после массовых увольнений в 1990-х годах. Резко увеличилось количество алкоголиков, как и число самоубийств. Из 10 тысяч лишившихся работы мужчин 24 умирали именно по этим причинам. Среди женщин количество смертей было ниже, но в целом здоровье у уволенных ухудшалось примерно одинаково независимо от пола.
Если мы, опираясь на это исследование, представим, что в Швеции вновь начнется период массовых увольнений, можно сказать, что грядут тысячи смертей. Конечно, мы в Швеции еще не слишком хорошо изучили поведение предпринимателей и владельцев накоплений, лишившихся дела всей жизни. Но можно предположить, что и у нас все пойдет по образцу европейских стран, когда-то пострадавших от кризиса.
Значит ли это, что спад в экономике и рост безработицы всегда приводит к повышенной смертности в обществе?
Нет. Существуют хорошие популяционные исследования, которые свидетельствуют, что высокая конъюнктура убивает даже больше людей. Благоприятные экономические условия также несут с собой стресс и неудачи. Многие рискуют «уработаться до смерти», особенно относительно молодые и хорошо образованные люди. В то же время страдают те, кто не работает. Дорожное движение становится особенно опасным, когда колеса экономики крутятся быстрее обычного. Природа загрязняется сильнее.
А будь на то воля экономиста Кристофера Рама (Christopher Ruhm), он бы вообще переписал реплику Брэда Питта. Исследования Рама свидетельствуют, что плохие с точки зрения экономики времена даже полезны для здоровья людей. Согласно его оценкам, герой Брэда Питта должен был сказать: «С каждым процентом роста безработицы мы спасаем минимум 100 тысяч американцев».
Но и эта цифра не тянет на железобетонное правило. Многие ученые изучали тенденции в шведской экономике. И выводы Рама в ней не работают. Обнаруживалась либо незначительная связь между смертностью и безработицей, либо ухудшение здоровья граждан и рост смертности в плохие времена.
Маркус Элиасон (Marcus Eliason), эксперт Института рынка труда и образовательной политики, провел несколько масштабных исследований в области экономических кризисов и смертности в обществе.
По его словам, выводы однозначные: потеря работы, дохода, привычного образа жизни и места в социуме очень сильно бьет по человеку. Это несет в себе явную опасность для здоровья. Особенно высоки риски для психического состояния.
А вот как экономический спад влияет на смертность в целом, вычислить гораздо труднее. В разное время и в разных местах цифры разные. Потерять работу в Пенсильвании — не то же самое, что потерять ее в Швеции. И в 1950-е годы высокая конъюнктура, вероятно, совсем по-другому влияла на здоровье, чем в 2000-е.
Массовая безработица в определенных ситуациях даже может быть преимуществом для отдельного человека. Тогда она не так сильно стигматизируется. При этом, конечно, очень плохо, что бок о бок с безработицей часто идут социальная незащищенность, худший доступ к системе здравоохранения и многие другие проблемы. Шведский опыт 1990-х годов — хороший пример. Еще более драматический пример — Россия того же времени. Хаос и социальное беспокойство — это очень опасно.
Так что нельзя точно ответить на вопрос, сколько людей погибнет, если на горизонте замаячит массовая безработица. И есть ли у нас реальный выбор между катастрофической пандемией и экономическим кризисом, мы тоже не знаем. Оба сценария кажутся смертельно опасными, и нам приходится стараться одновременно избегать и того, и другого.