Год назад демократическая оппозиция негодовала из-за того, что американский суд оправдал Дональда Трампа по обвинениям в сговоре с Россией. Антироссийская зацикленность западной и, в первую очередь, британской элиты напоминает и о других случаях. В прошлом некоторые консервативные силы даже создавали фальшивые документы для разжигания русофобии, потому что рассматривали ее как удобный отвлекающий маневр.
Коварный московский автократ, который думает только о том, как подорвать свободу и демократию. Всесильные спецслужбы, которые плетут страшные интриги и распустили щупальца по всему миру. Варварская азиатская страна, угроза для западной цивилизации… Такие карикатурные образы российской власти возникли на Западе задолго до появления в Кремле Владимира Путина: их следы обнаруживаются еще в XV веке. В XIX веке антироссийская истерия настолько обострилась, что интеллектуальная элита придумала термин «русофобия» для описания людей, которые подпитывают иррациональный страх перед Россией и намерено преувеличивают угрозу с ее стороны.
Этот приступ паники возник не на пустом месте. Русофобия достигла апогея в XIX-начале ХХ века, когда росло общественное неравенство, вызывая в ответ все более сильное давление со стороны рабочего движения. Было ли это уловкой богатой элиты, которая стремилась избежать тем самым неудобных тем?
В тот момент Россия была идеей фикс европейской либеральной элиты, прежде всего в Великобритании. В 1817 году, всего через два года после окончания наполеоновских войн, британская газета «Морнинг Кроникл» писала, что главная цель русских — расширить свою территорию, а генерал Роберт Уилсон (Robert Wilson) привлек внимание к фальшивому «Завещанию Петра Великого».
Уилсон впервые прочитал этот документ в 1812 году, когда армия Наполеона вторглась в Россию, чтобы наказать ее за возобновление торговли с его злейшим врагом, Великобританией. Уилсона отправили на восток, где он обеспечивал связь с российской армией и координацию борьбы с французами. Ему попал в руки план, который якобы оставил Петр Великий (1672-1725) своим преемникам. В частности, тот завещал им расширить империю за счет Ближнего Востока и Восточной Европы. Побежденная «генералом Морозом» французская армия оставила после себя несколько экземпляров «завещания».
Смена альянса
Уилсон прекрасно понимал, что имеет дело с фальшивкой, пропагандистской операцией Франции для оправдания вторжения Наполеона. Это не помешало ему повторить прозвучавшие обвинения пять лет спустя. В вышедшей в 1817 году книге он предрек, что Россия станет еще более страшным врагом, чем побежденная Франция. Как участник войны, он прекрасно понимал ключевую роль российской армии в победе над французским императором. Но все это осталось в прошлом. С чем связана такая резкая смена альянса?
Великобритания 300 лет поддерживала дружеские отношения с Россией. Британцы получали из этой огромной страны с огромными ресурсами коноплю, лен, деготь и древесину, которые были совершенно необходимы им для развития флота с XVI века. В XVIII веке российское железо сыграло видную роль в развитии английской промышленности. Когда британские технологии перечеркнули необходимость в устаревшей российской металлургии в начале XIX века, Москва перешла на массовый экспорт пшеницы. Российские зерновые кормили голодных рабочих из Манчестера и Ливерпуля. В обмен Россия получала британские технологии.
С XIX Россия поставила под сомнение эту политику свободной торговли. Александр I (1801-1825) и Николай I (1825-1855) способствовали развитию национальной промышленности с помощью высоких пошлин, которые мешали британцам продавать свои товары на российском рынке. Кроме того, местные бюрократы принялись досаждать британским торговцам. В результате торговый баланс стал смещаться в сторону России.
В этой политике Россия не довольствовалась одним лишь продвижением экономических интересов: со времен наполеоновских войн она расширялась на восток и на юг. Ее конфликт с османами вылился в Крымскую войну (1853-1856) с франко-британской военной коалицией. Кроме того, российские завоевания на Кавказе и в Средней Азии создали опасения насчет вторжения в Индию, жемчужину британской короны.
После выхода книги Уилсона завещание Петра Великого на протяжение десятилетий приводилось как неопровержимое доказательство злобных намерений России и вызывало споры по всей Европе. Его считали подлинным все, от венгерских, польских и прибалтийских националистов до британских консерваторов и даже Маркса и Энгельса (они не простили Николаю I антиреволюционные вмешательства в Польше и Венгрии). Дошло до того, что в 1876 году один британский дипломат поднял эту тему в беседе с Александром II. Царь в ответ категорически назвал это иллюзиями и заблуждениями. Специалисты начали заниматься вопросом только в 1859 году, а в 1879 году все они приняли гипотезу о фальсификации. Как бы то ни было, даже более века спустя некоторые продолжили представлять этот документ как ключ к расшифровке российской внешней политики.
Тревоги по поводу России касались и ее возможностей. В этом плане британцы опять-таки раздували угрозу. Завоевание Османской империи и вторжение в Индию едва ли было осуществимо. Несмотря на большую численность, российская армия была неэффективной и неспособной внедрить современные технологии транспорта и связи, примером чему стало поражение в Крымской войне в 1856 году и на японском фронте в 1905 году.
Как бы то ни было, самопровозглашенные эксперты продолжили сеять панику. Когда политика британского правительства была не по душе русофобам, те не чурались яростных нападок на него. Так, один из этих экспертов назвал премьера лорда Палмерстона (тот, кстати, придерживался воинственной позиции по отношению к России) «не просто дураком, а пособником России в ее проекте уничтожения Англии».
При этом в политической элите не было консенсуса насчет реальной угрозы со стороны Москвы. Британских государственных деятелей бросало из стороны в сторону. Консерваторы вроде Палмерстона и Дизраэли выступали за жесткую линию, а либералы вроде Гладстона и Кобдена хотели большей гибкости. За всем этим скрывались разные интересы и политические тактики. Первые представляли интересы лондонского Сити, главного инвестора в Британской империи. Либералы, в свою очередь, выступали от имени отраслей, которые хотели бы веси экспорт в Россию, прежде всего, промышленности. Другим вероятным объяснением разжигания русофобии может быть стремление тори заглушить тем самым требования по расширению избирательного права (электорат включал в себя лишь 10% населения до 1867 года, после чего он был расширен до 20%). Либералы же не нуждались в таких уловках, и они были только за расширение числа голосующих.
В 1920-х годах британских консерваторов сковал страх, что коммунистическая пропаганда и подрывная деятельность пошатнут основы империи. В результате английская русофобия мутировала в боязнь коммунизма.
Лидеры консерваторов вроде Стэнли Болдуина и Уинстона Черчилля также опасались прихода к власти рабочей партии, первого за всю историю Великобритании. Лейбористское правительство Макдональда было сформировано в январе 1924 года и включало в себя 11 представителей среднего класса (в их число входил и сам премьер). Несмотря недолгое существование, ему все же удалось расширить права безработных и провести закон, который облегчал доступ бедных рабочих к доступному жилью. Продолжая политику открытости либерала Ллойда Джорджа с 1916 по 1922 год, Макдональд пытался стимулировать экспорт в СССР, которому было интересно британское промышленное оборудование. Тори были категорически против этого проекта и без конца обвиняли лейбористское правительство в сговоре с Москвой.
Незадолго до выборов в ноябре 1924 года консервативное издание «Дэйли Мэйл» опубликовало еще один фальшивый документ: письмо главы исполкома Коминтерна (организация компартий со всего мира) Григория Зиновьева. Его содержание было призвано доказать, что СССР стремится повлиять на выборы в пользу лейбористов. К настоящему моменту установлено, что консерваторы получили этот взрывоопасный документ от разведки (МИ-6), что едва ли удивительно, учитывая, что ее сотрудники учились в тех же вузах, что и политики-консерваторы, и крутились в тех же кругах. После этого громкого разоблачения (насчет его подлинной эффективности сейчас сложно что-то сказать) Консервативная партия победила на выборах.
Угроза для элиты
Это было только начало. Напряженная социальная обстановка привела к всеобщей забастовке в 1926 году. Консерваторское правительство утверждало, что у него есть доказательства разжигания страстей Советским Союзом, хотя на самом деле толчком стал крах угольной отрасли. В 1927 году Лондон разорвал дипломатические отношения с Москвой под предлогом вмешательства в его внутренние дела. Во второй половине 1930-х годов консервативное руководство все еще считало СССР главным врагом Великобритании, несмотря на подъем фашистской Италии и нацистской Германии. Антифашистский альянс с СССР казался немыслимым. Депутат Лео Эмери (Leo Amery) предлагал в 1936 году «позволить трем источникам угрозы, Германии, России и Японии, нейтрализовать друг друга». Несколько месяцев спустя то же самое говорил премьер Болдуин: «Если в Европе начнется война, пусть ее ведут большевики и нацисты».
Такие явления, как противодействие свободной торговле, а также подъем рабочих и антиколониальных движений, представляли собой угрозу для политической элиты. Соблазн списать все на действия «пятой колонны» сулил большие преимущества, но подорвал перспективу формирования способной сдержать нацизм международной коалиции.
Нынешний подъем недоверия к России действительно напоминает некоторые эпизоды из прошлого. Проведут ли будущие историки параллели между письмом Зиновьева и досье Стила, в котором бывший британский агент первым выдвинул гипотезу о сговоре Дональда Трампа с Россией? Задумаются ли они о том, как страна с доходами на уровне Испании может представлять угрозу для всего мира? Пожалеют ли они о том, что в период международной нестабильности и гонки ядерных вооружений ни одному политику не хватило смелости сделать конструктивное предложение путинской России? Увидят ли они связь между вопиющим неравенством в нашем обществе и подъемом русофобии? Для ответа пока еще слишком рано, но история говорит нам, что антироссийские настроения редко вдохновляли разумные политические решения.