Пандемию сравнивают с войной̆, только эта война против болезни, а не человека. Как и война, пандемия переформатирует экономики и требует огромного увеличения государственных расходов и денежной̆ поддержки, что безусловно приведет к существенному росту государственного долга и значительному ухудшению балансов центральных банков.
Означает ли это, что этот затянувшийся олговой̆ цикл завершиться инфляцией? Мартин Вулф (Martin Wolf) считает, что нет, но все же допускает такую возможность. После Второй мировой войны Великобритания вышла с финансовым долгом, который составлял 250% валового внутреннего продукта, и в то время незначительная инфляция помогла частично справиться с ним.
Автор рассуждает о том, как может пойти развитие событий сегодня. Западные страны вступили в этот кризис с высоким уровнем частного долга, низкими процентными ставками и устойчиво низкой инфляцией. Ни одна из семи ведущих западных стран (G7) с наиболее высокими доходами не приблизилась к уровню долга Великобритании 1945 года. Однако предкризисный уровень долга Японии составлял 154% ВВП, а Италии — 121%.
Влияние covid-19 на экономику, безусловно, отличаются от последствий войны. Войны реструктурируют экономику и разрушают физический капитал. Коронавирус сжал экономики, поскольку произошло резкое снижение спроса и предложения, которые напрямую зависят от контактов между людьми. Известный экономист Оливье Бланшар (Olivier Blanchard) отмечает, что прямым следствием может стать серьезная дефляция: резкий рост безработицы, обвал цен на сырье, в то же время расходы стремятся к нулю, а сбережения демонстрируют резкий рост. Модели потребления изменились настолько, что индексы инфляции потеряли всякий смысл.
Мартин Вулф замечает, что уже десять лет звучат «истеричные споры» о том, что раздутые балансы центральных банков — это, дескать, предвестник гиперинфляции. Последователи экономиста, Нобелевского лауреата Милтона Фридмана (Milton Friedman), считают это утверждение ошибочным: увеличение средств центральных банков компенсировало сокращение денег, обеспеченных кредитами. Широкий список мер по предоставлению рынку денег постепенно рос, начиная с кризиса 2008 года.
Однако на этот раз все действительно иначе, считает автор. За последние два месяца индекс денежной массы США M2, который̆ включает спрос, сбережения и депозиты за фиксированный̆ период времени, и более широкий индекс M4, который̆ оценивает компоненты по доли их участия в трансакциях, демонстрируют большие скачки роста. С точки зрения экономистов-монетаристов, таких как Тим Конгдон (Tim Congdon), сочетание ограниченного объема производства с быстрым ростом денежной̆ массы предвещает скачок инфляции. Но вполне возможно, что пандемия снизила скорость денежного обращения: люди могут держать деньги и не тратить их. Но здесь нет абсолютной уверенности, — невозможно забыть повсеместный̆ и неожиданный̆ всплеск инфляции в 1970-е годы. Он может повториться, считает Мартин Вулф.
Нельзя исключать и рост долговых коэффициентов. Но на данный момент наиболее уязвимыми в финансовом отношении странами являются Япония и Италия. При этом Японии уже много лет не удаётся поднять уровень инфляции. А Италия до сих пор находится под контролем Еврозоны. Что касается процентных ставок, то Чарльз Гудхарт (Charls Goodhart), профессор Лондонской школы экономики, и экономист Манодж Прадхан (Manoj Pradjan) утверждают, что грядут серьёзнейшие структурные изменения. Период глобализация и дефляции, возникшей из роста китайского экспорта, окончен. Давление заработной платы на издержки производства будет расти. Когда резкий рост расходов, вызванных фискальной и монетарной неограниченной политикой, перерастет в инфляцию, он будет рассматриваться как временный или даже ожидаемый, поскольку реальное бремя долга будет фактически уменьшено.
В числе бенефициаров этого фактического уменьшения реального бремени задолженности будут правительства. Политики же придут в ярость, если центральные банки повысят процентные ставки роста номинального ВВП и вынудят перейти к бюджетной корректировке, которой будет недостаточно, чтобы справиться с огромным бюджетным дефицитом, возникшим в результате (что справедливо!) введенных антикризисных программ.
Будет также достаточно высоким массовое неприятие повторения ситуации с сокращением государственных расходов, что произойдет после финансового кризиса. Кроме того, ы увидим мощное сопротивление повышению налогов, которое необходимо для сокращения бюджетного дефицита по мере восстановления занятости населения.
Тогда правительства, вероятно, потребуют от центральных банков дешевого финансирования, что, вероятно, повлечет усиление других форм финансовых репрессий, включая контроль за движением капитала. И эти меры будут оправданы необходимостью демонстрации национального суверенитета.
Мартин Вулф задается вопросом, — неужели все это неизбежно? Его ответ: конечно же, нет. И вот как он это объясняет. Те органы государственного управления, где преобладает здравый подход, должны покрывать все свои долги по сегодняшним сверхдешёвым ставкам с максимально длительными сроками погашения. По мере того, как экономика будет восстанавливаться, им следует повысить налоги для тех, кто сможет позволить себе оплатить их. Неблагоприятные структурные изменения, предсказанные господами Гудхартом и Прадханом, вполне возможны. И кажется еще более вероятным дальнейшее ухудшение положения рабочей силы из-за роста автоматизации. Более того, мы станем свидетелями избытка сбережений, поскольку инвестиции, пострадавшие от кризиса останутся на низком уровне.
Автор прогнозирует, что многие страны, которые не могут позволить себе займы в собственной валюте, безусловно, вынуждены будут объявить дефолт, а члены Еврозоны окажутся на распутье. Будущее остается неопределенным.
В своем пессимистичном заключении Мартин Вулф пишет: пандемия сформировала некоторые черты военной̆ экономики. Возможно, шансы роста инфляции и возросли, но так уж сильно. Вулф предостерегает: «Подстрахуйтесь. Не ставьте на кон последнее, что у вас осталось».