Принстон — На протяжении своего долгого канцлерства в Германии Ангела Меркель неоднократно демонстрировала способность делать сюрпризы. Но на этот раз она превзошла сама себя.
В 2010 году Меркель, вопреки ожиданиям, настояла на том, чтобы Международный Валютный Фонд подключился к работе по финансовому спасению Греции. После катастрофы 2011 года в японской Фукусиме она закрыла атомные электростанции Германии. В 2015 году она открыла границы Германии для более миллиона сирийских беженцев. А теперь она согласилась с предложением создать совместный фонд восстановления экономики размером 500 миллиардов евро ($556 миллиардов) для оказания помощи странам ЕС, чья экономика сильнее всего пострадала от кризиса сovid-19.
Каждое из этих политических решений спровоцировало бурю негодования в Германии, а также стенания у многих других европейцев, которые не хотят, чтобы Германия играла слишком большую руководящую роль. Но каждый раз Меркель настаивает на том, что другой альтернативы нет. Впрочем, новый сюрприз стал на сегодня её самым смелым шагом. «Национальное государство само по себе не имеет будущего», — заявила она на недавней пресс-конференции с президентом Франции Эммануэлем Макроном.
Перспектива появления фонда восстановления экономики заставила многих наблюдателей задаться вопросом, а не приближается ли Евросоюз, наконец-то, к своему «гамильтонскому моменту». В первые годы существования Американской республики её первый министр финансов, Александр Гамильтон, доказывал, что федеральное правительство должно «взять на себя» долги, возникшие у штатов во время Войны за независимость. Он выиграл эти дебаты, потому что обобществление (мутуализация) долга выглядело необходимым для выхода из возникшей чрезвычайной ситуации.
Впрочем, было бы ошибкой полагать, что в принципе любой кризис способен устранить препятствия на пути углубления интеграции. Когда десять лет назад разразился кризис евро, федералисты надеялись, что он придаст импульс европейскому проекту. Но вместо этого северные и южные страны ЕС оказались ещё глубже расколоты из-за вопроса долгов. В последующие годы Россия и Китай занялись заманиванием отдельных стран ЕС на свою орбиту, Великобритания официально вышла из ЕС, а президент США Дональд Трамп фактически отказался от трансатлантического альянса.
Подобно долговому кризису и кризису беженцев, эти геополитические события углубили раскол Европы по линиям север-юг и восток-запад. Ключевые исторические условия, которые бы позволили совершить смелый рывок за рамки национального государства, постоянно отсутствовали. И поэтому возникает вопрос: а почему надо ожидать, что сovid-19 сможет сделать то, что не смогли ни президент России Владимир Путин, ни Трамп, ни Брексит, ни предыдущие долговые склоки?
Есть две причины полагать, что нынешний кризис действительно иной. Во-первых, пандемия в фундаментальном смысле — это кризис, порождённый глобализацией и требующий коллективных глобальных действий. Во-вторых, сравнение уровня смертности и числа случаев заражения в разных странах и регионах, а также ужасающая глубина и масштаб экономических последствий пандемии привели к тому, что значительная часть общества стала больше ценить компетентное управление. Не секрет, почему именно в США, Великобритании и Бразилии столь высоки цифры количества заражённых и смертей. В каждой из этих стран у власти находится некомпетентное, идеологически настроенное, раскоординированное правительство.
В отличие от Трампа или президента Бразилии Жаира Болсонару, Меркель и Макрон не склонны использовать политику эмоций. Напротив, оба гордятся тем, что являются опытными менеджерами, принимающими решения на основе фактов. А факты пандемии сovid-19 свидетельствуют, что национальное государство действительно плохо подготовлено к борьбе с этим кризисом; наиболее неотложные задачи возникают либо на очень локальном уровне, либо на наднациональном.
Вопрос о «необходимом реагировании» является особенно острым в Германии, которая, как и Италия, является продуктом национализма XIX века. До Отто фон Бисмарка (и его итальянского эквивалента Камилло Кавура) то, что сейчас мы называем Германией, состояло из множества маленьких государств. У каждого из них имелось своё богатое чувство местной идентичности, но все они плохо справлялись с техническими и экономическими проблемами, возникавшими в мире растущих рынков, торговли и новых форм связи и транспорта. Когда эти малые государственные образования объединились, либеральный журналист Людвиг Август фон Рохау заметил, что это произошло не из-за «симпатии душ», но «исключительно» из «деловых соображений».
Иными словами, мотором национального государства были очень практические соображения. До Вестфальского мира 1648 года существовало 3-4 тысячи независимых территориальных единиц, с которыми приходилось считаться (большинство из них находились под слабой юрисдикцией императора). К XVIII веку это число сократилось до 300-400; после 1815 года все они стали членами Германского союза. К концу XIX века осталось всего три государства с большой долей немецкоязычного населения: Германская империя, Австро-Венгерская империя и Швейцарская конфедерация.
Иными словами, примерно раз в столетие число государств в Центральной Европе сокращалось в десять раз. Это не означает, что вскоре в этом регионе останется всего лишь 0,3 государства, ведь история не следует математическим законам. Тем не менее, совершенно очевидно, что национальные государства в старом стиле сегодня вынуждены пересматривать свои позиции в мире.
Более того, недавнее решение Федерального конституционного суда Германии против Европейского центрального банка представляет собой финальный толчок, подталкивающий к углублению уровня интеграции в ЕС. Номинально оно накладывает ограничения на участие Бундесбанка в программах ЕЦБ по покупке облигаций, однако его реальным следствием станет не торможение европейского проекта, а принуждение к созданию того правового и политического фундамента, на котором этот проект сможет стать устойчивым.
Ни в одной другой стране в конституции не делается столь сильного акцента на идее Европы, как в Германии. Её основной закон 1949 года гласит, что немецкий народ «вдохновляется решимостью продвигать мир во всём мире в качестве равного партнёра в единой Европе». Ещё важнее то, что в статье 24 этого документа прямо говорится об отказе от суверенных прав ради «мирного и стабильного порядка» в Европе.
В XIX веке национальные государства выплавлялись из крови и железа. Сегодня нечто новое создаётся из медицины и экономической политики.