Интервью с Мачеем Цуске (Maciej Cuske) — режиссером, сценаристом и оператором документальных фильмов, снявшим на Чукотке ленту «Кит из села Лорино», премьера которой состоится в рамках 60-го Краковского кинофестиваля.
Przekrój: Полтора десятка лет назад вы изучили маршрут знаменитой электрички из Москвы в Петушки, а сейчас вас занесло к Берингову проливу, на Чукотку, в самый удаленный регион СССР и одно из наиболее недоступных мест на земле с тяжелейшими условиями жизни. Вас явно тянет на восток.
Мачей Цуске: Не знаю, откуда это взялось, но меня всегда завораживала Россия, но не ее фешенебельное обличье, то есть Москва и Петербург, а те районы и места, которые остаются неизученными, неисследованными. Я люблю российское приграничье, рубежи, позволяющие взглянуть на это огромное государство сбоку, с необычной перспективы, из которой порой можно больше увидеть. Мне несколько раз удалось воплотить мечту о такой поездке, но как только у меня появляется возможность, я забираюсь в эту странную, загадочную страну все дальше, ищу редко посещаемые места, которые не входят в списки рекомендаций турбюро.
С Чукоткой все началось с нескольких фотографий. Однажды лет десять назад мне попались снимки из одного маленького поселка на берегу моря. Я увидел крайнюю нищету, мороз, людей, живущих в засыпанных снегом деревянных избушках. Эти картины не давали покоя. Я размышлял, что может склонить человека там обосноваться? Чем он там занимается? Как выглядит его день? Самое большое впечатление произвела на меня фотография мужчины, который, стоя на пустынном берегу холодного моря, отрезал мясо от туши огромного кита. В этом было нечто символическое, что затронуло в моей душе какие-то струны.
— Что вы имеете в виду?
— Кит для меня — символ начала жизни на Земле. Это древнейшее млекопитающее, прожившее миллионы лет, не меняясь, в каком-то смысле мифическое существо, синоним вымирающей природы, которая в любой момент может уйти в прошлое. И еще есть чукчи: вымирающий северный народ, который тоже может в любой момент исчезнуть в результате исторических перемен. Я осознал, что смотрю на два тесно связанных друг с другом, а при этом балансирующих на грани жизни и смерти мира, что, возможно, это последние движения, которые им суждено совершить.
— Как выглядит древняя чукотская традиция охоты на китов?
— Следовало бы начать рассказ с происхождения чукчей. Это один из самых древних сибирских народов, корни которого, как говорят источники, уходят на несколько тысяч лет в прошлое. Изначально они вели кочевой образ жизни в глубине материка, где они охотились на диких северных оленей. Потом часть племен переместилась к побережью и поселилась там. Они впитали культуру эскимосских народов и переняли их образ жизни, опорой которого в значительной степени была охота на морских млекопитающих: тюленей, моржей, белух, китов. Ловля последних превратилась в ритуал, церемонию, которая сплачивала живущих на берегу моря людей. Это самое опасное занятие, но оно позволяет добыть больше всего пищи, а ритуалы были призваны задобрить природу, получить ее покровительство.
— Ваш фильм начинается с легенды о слиянии людей и животных, которых сближает единство их природы. Шаманизму и культу животных на Чукотке несколько тысяч лет.
— Это был чукотский вариант истории возникновения мира, в которую когда-то верили эскимосы. Легенда гласит, что первым человеком была женщина по имени Нау. Она жила одна, под звездами, пока на берегу не появился кит. Он влюбился в девушку и превратился в мужчину, от этой любви родились дети: первые были китами, а следующие — людьми, и все они жили дружно, как одна семья.
В каком-то поколении брат-человек поднял руку на брата-кита и убил его. Зло родилось из-за предательства и братоубийства, на Земле наступила эпоха голода и страданий. Любопытно, что эту легенду рассказала мне пожилая эскимоска, родившаяся в поселке Наукан. Никто, конечно, не сможет этого подтвердить, но мне хочется верить, что именно там жила мать всех людей Нау.
— На примере этой легенды видно, что когда-то люди умели относиться к животным с должным уважением. Интересно, много ли подобных историй там сохранилось?
— Это единственная сохранившаяся целиком чукотская легенда, которую мне довелось услышать, последний реликт того девственного мира. С 1930-х годов на этих территориях начали внедрять программу по насаждению советской модели жизни. Сталин жестоко расправился с национальным наследием чукчей, перевернув всю структуру их мира. В начале 1950-х на Чукотке (по площади она в два с половиной раза больше Польши) появилась добывающая промышленность, туда стали стекаться жители других частей СССР, чукчи быстро превратились в национальное меньшинство, граждан второго сорта.
Местных шаманов истребили или отправили в лагеря, люди перестали верить в традиционных чукотских духов, в силы природы, а охотится на китов и разводить оленей начали в рамках колхозов. Этот маленький народ в одно мгновение перенесся из каменного века в цивилизацию, а заодно полностью утратил свое самосознание. Меня потрясло, что единственные «сказки», которые мне удалось услышать, повествовали об отсталых чукчах, к которым в один прекрасный день пришел Ленин или Сталин, положил конец их невежеству, а яранги из тюленьих шкур заменил деревянными избами. Еще больше меня изумили моржовые клыки, на которых в традиционной технике, имеющей тысячелетнюю историю, были, в соответствии с соцреалистическим стилем, вырезаны портреты «Великого вождя», сцены собраний, заседаний комитетов или восходящее солнце в форме звезды.
— То есть, если назвать вещи своими именами, людям запудрили мозги коммунистической идеологией, уничтожив их наследие. Какую роль в жизни современных чукчей играет призрак СССР?
— Чукотка — регион с трагической судьбой, в котором видны последствия болезненных процессов. В 1990-е годы пришла перестройка, Россия, которой после развала СССР пришлось справляться с огромными проблемами, забыла о маленьком чукотском народе, жившем у рубежей империи. Предприятия, которые занимались добычей угля, серебра, золота, никеля, олова, ртути, закрылись. Колхозы разорились, российские корабли перестали привозить продовольствие, прекратилась массовая добыча китов. Пришлое население вернулось в глубь страны, а чукчи оказались предоставлены самим себе. Наступила рецессия, этот катастрофический период продолжался 15 лет.
Местные жители рассказали мне множество ужасающих историй о том, как им приходилось жертвовать своими любимыми собаками, чтобы выжить. Дело было в том, что традиция охоты, которая выступала фундаментом жизни коренного населения и абсолютно необходимым условием выживания, разрушилась под влиянием людей с «большой земли». Все это не могло не повлечь за собой серьезных последствий.
В последние лет двадцать чукчи стараются вернуться к своим охотничьим корням и верованиям, но некоторые вещи просто невозможно вернуть. То, что возникает, напоминает, скорее, стилизацию. В свою очередь вездесущее разложение, пьянство, застой, отчаяние, которые приводят каждый год к десяткам самоубийств — это не что иное, как наследие советских времен, попыток цивилизовать чукчей. В селе Уэлен, находящемся в 30 километрах от того места, где мы снимали фильм, за пять месяцев одного года пятеро подростков младше 16 лет покончили жизнь самоубийством.
— Эти трагедии страшнее всего того, о чем рассказывается в большинстве репортажей с Крайнего Севера. Как так получилось, что коммунистическая диктатура прошлой эпохи до сих продолжает убивать людей?
— Как это?
— Когда мы были на съемках в селе Лаврентия неподалеку от Лорино, я попал в ужаснувшее меня место. У меня не хватит слов, чтобы описать картину этого жуткого опустошения. Огромный длинный полуостров, а на нем — горы металлолома, старые катера, машины, остатки от разобранных домов и фабрик, мусор, проржавевшие бочки. Свалка тянулась до самого горизонта, а на ее конце я обнаружил самое бедное кладбище, которое когда-либо видел: разваливающиеся надгробия в ржавых потеках, сломанные кресты, молодые лица на фотографиях. Я подумал, что должно быть ужасно грустно смотреть после смерти на такой унылый пейзаж. Меня поразило то, что кладбище было действующим, об этом свидетельствовали свежие цветы. Я почувствовал, что должен это снять. Получилось так, что в то время, когда мы занимались съемками, в доме, где мы жили, умер мужчина. Его нашли мертвым у реки, говорили, что он напился. В последний путь он отправился на старом огромном грузовике. Я подумал: какая жизнь, такая и смерть… Печально.
— Я где-то читал, что раньше чукчи уносили мертвого человека в тундру и оставляли там на растерзание хищникам. Вам не кажется, что разрыв коренных народов с природой приводит к катастрофическим последствиям?
— Именно так. Роковой отпечаток на жизнь чукчей наложило то, что их выгнали из тайги, закрыли в четырех стенах фабрик и колхозов, лишили связи с местом, которое можно назвать символом свободы. Я сам понял, какое это необыкновенное пространство, когда мы вместе с группой археологов отправились в глубь тундры и добрались до места, где тысячу лет назад жили люди. Я никогда в жизни не видел ничего более прекрасного и первобытного, а одновременно враждебного. Это открытая, обдуваемая ветрами местность, ближайшее дерево растет в тысяче километров. Зима может продолжаться там десять месяцев, почва оттаивает летом всего на 40 сантиметров, на ней ничего не способно расти. Кроме того, в тундре можно в любой момент наткнуться на медведя. Один даже начал внезапно бежать прямо на нас. Мы ужасно испугались, потому что в такой схватке у человека нет шансов.
— Мне представляется, что именно суровые природные условия вынуждают чукчей охотится на китов, о которых идет речь в вашем фильме. Сейчас мы считаем такое занятие одним из преступлений против планеты. Как вы на это смотрите?
— Китовая охота вызывает много вопросов этического свойства. Китам в большей степени угрожает исчезновение, чем птицам или живущим на суше животным, а их жестокое убийство противоречит идее защиты окружающей среды, гуманитарным ценностям. Но чтобы сблизиться с этими людьми, мне пришлось отринуть все предрассудки и даже собственные убеждения, попытаться понять их культуру. Чукчи — один из трех народов в мире, который имеет право законно охотиться на китов, поскольку это для них единственный источник такого большого количества пищи, необходимых витаминов.
Отлов контролируется Международной китобойной комиссией, которая позволяет в год поймать 143 серых кита и два гораздо более крупных гренландских. Чукчи могут убивать их только для собственных нужд, ради пропитания. Такую ответственную охоту, в отличие от бездумного уничтожения природы, понять можно. Без нее люди умрут от голода. Продовольствие и другие товары привозят в чукотские деревни контейнеровозами раз в год, причем в настолько скоромных количествах, что европейцу сложно себе это представить. Мы не имеем права вмешиваться в традиции чукчей и оценивать их на основе наших довольно шаблонных представлений о мире. Добавлю только, что Норвегия, развитая промышленная страна, у которой нет крайней необходимости это делать, убивает в год в два раза больше китов.
— Какие выводы вы сделали в итоге из вашей поездки на Чукотку?
— У меня есть ощущение, что пребывание на Чукотке заставило меня задуматься о конце нашей цивилизации, который кажется сейчас неотвратимым. Там люди и дикая природа ведут неравный бой не на жизнь, а на смерть. Увидев, как культура чукчей и киты уходят в прошлое, я подумал о том, что мой фильм показывает предзнаменование апокалипсиса, который, возможно, в неком отдаленном будущем наступит в глобальном масштабе. Сейчас мрачные прогнозы начали сбываться на наших глазах. Вспышка эпидемии привела к тому, что в один миг исчез прежний мир. Мы зашли слишком далеко, и если мы не остановимся, нам придется столкнуться с тем, с чем сейчас сталкиваются чукчи.