На русский язык пословица «Неведение — благо» переводится как «Меньше знаешь — крепче спишь». Для тех, кто пережил жутчайший террор в истории Советского Союза, это не просто броская острота, а стратегия самосохранения. Отец Алекса Хальберштадта и сын телохранителя Сталина считал так: «Копаться в прошлом — все равно что просеивать сигаретный пепел».
Хальберштадт, американский писатель советского происхождения, с ним не согласен. Начиная с девяти лет, когда они с семьей покинули Москву и перебрались на Запад, его преследует повторяющийся кошмар, что за ним гонится свирепый бульдог. Этот страшный сон не оставил его и во взрослой жизни. Вопреки пословице неведение оказалось слабой защитой от ночных кошмаров. Всю его жизнь его преследует внутренний страх — «сродни средневековому помешательству». Сам он считает, что это унаследованный недуг, чьи корни таятся в нерасказанном семейном прошлом.
Чтобы разобраться, диагностировать и, если удастся, вылечить свой недуг, Хальберштадт возвращается на восток, на Украину — встретиться с дедом Василием, бывшим телохранителем Сталина, и другими высокопоставленными чинами КГБ. Их непростые встречи образуют первую часть «Юных героев Советского Союза» — ярких, полных событий и размышлений семейных мемуаров.
То, что Василий — глубокий старик, которому за девяносто — вообще жив, попросту удивительно. Близость к Сталину была чревата смертным приговором: многие соратники Василия просто исчезли бесследно. Сам он на вопросы отвечает уклончиво, но иной раз рассказывает интригующие вещи о внутреннем круге Сталина. Например, вспомнил, как один раз силой не пустил маршала Жукова, высшего командующего Советского Союза, на заседание Президиума Верховного Совета.
В юности Хальберштадт считал, что его дед «в нравственном смысле равен офицеру гестапо», но затем несколько смягчился. Его соучастие он считает чем-то вроде «огромного, непостижимого континента, полного неразгаданных загадок». «Я боялся каждый божий день», — шепчет своему внуку Василий, на короткий миг расписываясь в собственной уязвимости и еще сильнее стирая границы ответственности.
В жизни бабушки и дедушки Хальберштадта по материнской линии тоже разыгралась историческая драма. Войдя в 5 процентов литовских евреев, переживших войну, Семен и Раиса стали «статистическим чудом». Хальберштадт прослеживает их историю от Вильнюса до Нью-Йорка, наблюдая, как развивалась их жизнь на фоне колебаний антисемитизма. В 1952 году Семена уволили из преподавателей Вильнюсского университета только за то, что он был евреем. Антисемитская риторика Сталина скоро выльется в пресловутый «заговор врачей» — когда сотни врачей-евреев арестовали и пытали.
Когда Хальберштадт в своих воспоминаниях меняет детский дом в Москве на однокомнатную квартиру в Нью-Йорке, накал книги увязает в биографических подробностях. Но у него есть талант на запоминающиеся образы: Леонид Брежнев у него «полностью прямоугольный со всех сторон», а спальный вагон пахнет смесью «вяленой колбасы и пота». Будто его чувства к России застыли во времени, когда он эмигрировал, оставив после себя колючие осколки.
Лучшие свои моменты Хальберштадт приберег для отца и их напряженных отношений. О своем детстве он пишет так: «Я чувствовал себя так, будто барахтаюсь на периферии его сознания, не в силах подплыть ближе». Его мемуары — не столько путешествие назад, сколько движение к чему-то недостижимому.
Предполагая, что «репрессии закрепляют травму», он все же сознает, что не все нуждается в пояснениях. «Мы жили в ужасные времена», — рассказывает ему жена Василия Соня. «Все, что осталось сейчас — это быть добрее друг к другу». И эта личная история — поистине добрая книга.