У меня в жизни было три ситуации «ковида»: болезнь, Германия и Кордова.
Когда в 21 год я серьезно заболел, у меня случился первый опыт переживания предела, боли и одиночества. Он сместил мои координаты. Несколько месяцев я не знал, кто я, умру ли я или буду жить дальше. Даже врачи не знали, выживу я или нет. Я помню, как однажды обнял мать и попросил сказать, умираю ли я. Я учился на втором курсе епархиальной семинарии в Буэнос-Айресе.
Я помню дату: это было 13 августа 1957 года. В больницу меня отвез префект, заметив, что у меня не та инфлюэнца, которую можно вылечить аспирином. Для начала у меня из легкого извлекли полтора литра жидкости, но я оставался между жизнью и смертью. В ноябре меня прооперировали, чтобы удалить правую верхнюю долю легкого. По опыту я знаю, как чувствуют себя больные коронавирусом, на аппаратах ИВЛ борющиеся за возможность дышать.
Из того периода я помню в первую очередь двух медсестер. Одна была ответственной сестрой отделения, доминиканкой по происхождению. Перед тем как ее пригласили в Буэнос-Айрес, она преподавала в Афинах. Потом я узнал, что именно она, когда врач ушел после первого осмотра, сказала медсестрам увеличить мне вдвое дозу назначенных лекарств на основе пенициллина и стрептомицина. Опыт подсказывал ей, что я умираю. Сестра Корнелия Каральо (Cornelia Caraglio) спасла мне жизнь. Из опыта повседневного общения с больными она лучше врача знала, что требуется пациентам, и ей хватило мужества применить этот опыт.
Другая медсестра, Микаэла, сделала то же самое, когда меня терзала боль. Она втайне давала мне дополнительные дозы успокоительных, выходя за рамки установленных предписаний. Корнелия и Микаэла уже на небесах, но я навсегда останусь перед ними в долгу. Они бились за меня до самого конца, пока я не пришел в себя. Они научили меня, что значит использовать научный подход и не останавливаться на достигнутом, когда речь идет о конкретной необходимости.
Из этого опыта я извлек еще один урок: как важно воздерживаться от дешевого подручного утешения. Люди навещали меня, говорили мне, что я поправлюсь, что больше никогда не буду страдать от такой боли. Глупости, пустые слова, произнесенные с благими намерениями, но так и не нашедшие отклика в моем сердце. А своим молчанием меня до глубины души тронула одна из женщин, указавших мне жизненный путь: сестра Мария Долорес Тортоло (Maria Dolores Tortolo), моя школьная учительница, которая готовила меня к первому причастию. Она навестила меня, взяла за руку, поцеловала и долго сидела молча. Потом сказала: «Ты похож на Христа». И других слов не требовалось. Ее присутствие, ее молчание даровали мне глубокое утешение.
После того опыта я решил как можно меньше говорить при посещении больных. Я лишь беру их за руку.
…Я мог бы сказать, что германский период в 1986 году стал моим «ковидом изгнания». Изгнание было добровольным, потому что я поехал туда изучать язык и искать материалы для завершения диссертации, но чувствовал себя как рыба без воды. Я бегал гулять на кладбище во Франкфурте, откуда были видны взлетающие и приземляющиеся самолеты; я тосковал по родине, мечтал вернуться. Я помню тот день, когда Аргентина одержала победу на Чемпионате мира. Я не хотел смотреть матч и узнал о победе лишь на следующий день — из газеты. На курсах немецкого никто ни словом не упомянул об этом, но когда одна японка написала на доске «Да здравствует Аргентина», все остальные рассмеялись. Вошла преподавательница, сказала стереть надпись и закрыла тему.
Я ощущал одиночество от победы в одиночку, ведь мне было не с кем разделить ее. Одиночество разобщенности подталкивает к отчуждению. Тебя забирают из пространства, где ты находишься, и помещают в неизвестность. Тогда-то ты и понимаешь, чего по-настоящему стоит место, которое ты покинул.
Порой отдаление от корней может принести исцеление или радикальное преображение. Так было с моим третьим «ковидом», когда меня направили в Кордову на период с 1990 по 1992 год. Этот период был связан с моим подходом к управлению — сначала в провинции, а потом на должности ректора. Что-то хорошее я безусловно сделал, но порой бывал очень строг. В Кордове мне оказали услугу и были правы.
В том иезуитском монастыре я провел год, десять месяцев и тринадцать дней. Я проводил службы, исповедовался и был духовным наставником, но никогда никуда не выходил, разве что в почтовое отделение. Это был своего рода карантин, изоляция — такое в прошедшие месяцы довелось пережить многим из нас — и для меня он стал благом. У меня сформировались идеи: я много писал и молился.
До того момента в ордене я вел жизнь определенного уклада, продиктованного моим предыдущим опытом наставника послушников, а потом, с 1973 года, — руководителя, когда меня назначили управлять провинцией. Мой срок ректора закончился 1986 году. Мне было удобно в этом жизненном укладе. Когда тебя вырывают из него таким образом, отправив в дальний уголок и назначив на замещающую должность, все переворачивается. Привычки, поведенческие рефлексы, застывшие во времени точки отсчета, — все это идет прахом, и приходится учиться жить заново, складывать существование вновь.
Сегодня меня больше всего поражают три явления того периода. Во-первых, данная мне способность молиться. Во-вторых, испытанные мною соблазны. И в-третьих — и это самое странное — что тогда мне довелось прочитать 37 томов «Истории пап» Людвига Пастора. Я бы мог выбрать роман, что-то поинтереснее. Сейчас, из своего нынешнего положения, я задаюсь вопросом, почему Бог вдохновил меня на чтение именно этого произведения в тот самый момент. И той прививкой Господь подготовил меня. Стоит лишь ознакомиться с этой историей — и мало что в дальнейшем сможет вас удивить из происходящего в римской курии и современной церкви. Как же мне это пригодилось!
«Ковид» в Кордове стал настоящим очищением. Он дал мне больше терпимости, понимания, способности прощать. Он даровал мне и новое сочувствие к слабым и беззащитным. И терпение, много терпения, то есть дар понимания, что на важное требуется время, что перемены органичны, что существуют рамки и следует действовать, не выходя за них, но устремляя при этом взгляд к горизонту, подобно Христу. Я понял, как важно видеть большое в малом и уметь разглядеть малое в большом. Это был период роста во многих отношениях, словно вы вновь пускаете ростки, после того как вам обрезали все ветки.
Я должен быть на страже, ведь когда впадаешь в разные слабости, поддаешься разным грехам, и исправляешься, дьявол, как говорит Иисус, возвращается, видит дом «выметенным и убранным» (Лука 11, 25) и взывает к другим семи духам страшнее его. Об этом я должен волноваться теперь, когда я руковожу церковью: не впасть в прежние слабости, терзавшие меня, когда я был управляющим.
…Таковы мои главные личные «ковиды». Из них я узнал, что страданий много, но, если ты открыт к переменам, благодаря им становишься лучше. Если же возводишь баррикады, то становишься хуже.