Среди многочисленных преобразований, происходящих в американской экономике, наиболее заметен рост гигантских интернет-платформ. «Амазон», «Эппл», «Фейсбук», «Гугл» и «Твиттер», которые были сильны и до пандемии covid-19, сейчас еще больше укрепили свое влияние, поскольку наша повседневная жизнь в значительной степени переходит в онлайн. Их технологии очень удобны, но возникновение таких влиятельных и властных корпораций должно вызывать тревогу, причем не только из-за того, что они обладают огромной экономической мощью, но и потому что они во многом контролируют политическую коммуникацию. Эти исполины сегодня главенствуют в сфере распространения информации и в вопросах политической мобилизации. А это создает уникальную угрозу надежно функционирующей демократии.
ЕС пытается применять антимонопольные законы против этих платформ, однако США действуют намного менее активно. Но что-то и в Америке начинает меняться. За последние два года Федеральная торговая комиссия и коалиция главных прокуроров штатов начали серию расследований возможных злоупотреблений монопольной властью со стороны этих платформ. А в октябре Министерство юстиции подало иск о нарушении антитрестовского законодательства компанией «Гугл». К числу критиков технологических гигантов сегодня относятся демократы, опасающиеся манипуляций со стороны местных и зарубежных экстремистов, и республиканцы, которые считают, что крупные интернет-платформы предвзято относятся к консерваторам. Между тем, постоянно разрастающееся интеллектуальное движение, возглавляемое когортой влиятельных правоведов, стремится по-новому истолковать антимонопольное право, чтобы противостоять господству таких платформ.
Но хотя все большее количество людей видит угрозы, которые технологические гиганты создают для демократии, среди них нет единого мнения о том, как на это реагировать. Кто-то утверждает, что государству надо разделить «Фейсбук» и «Гугл». Кто-то призывает ввести более строгие правила и ограничить использование этими компаниями данных в своих интересах. Поскольку ясности в этом вопросе нет, многие критики требуют, чтобы интернет-платформы занимались саморегулированием, и призывают их удалять опасный контент и лучше отбирать материалы для своих сайтов. Но мало кто признает, что политический ущерб от этих платформ намного серьезнее экономического. Еще меньше людей думает о практичном пути движения вперед, который заключается в лишении платформ функции блюстителей контента. Такой подход потребует подключения к работе новой группы конкурирующих компаний межплатформного программного обеспечения, которые дадут пользователям возможность выбирать способ представления информации. Это наверняка даст больший эффект, чем утопичные попытки разукрупнить такие компании.
ВЛАСТЬ ПЛАТФОРМ
Современное американское антимонопольное право берет свое начало в 1970-х годах, когда начали появляться и упрочивать свои позиции экономисты и правоведы свободного рынка. Роберт Борк (Robert Bork), который в середине 1970-х годов занимал должность заместителя министра юстиции, стал влиятельным специалистом в этой сфере. Он утверждал, что у антитрестовских законов должна быть одна-единственная цель: обеспечение максимального благосостояния потребителя. По словам Борка, некоторые компании очень сильно разрослись по той причине, что они работают эффективнее своих конкурентов, а поэтому любые попытки разделить эти фирмы станут просто наказанием за их успех. Эта группа ученых руководствовалась либеральным подходом так называемой чикагской экономической школы, которую возглавляли нобелевские лауреаты Милтон Фридман и Джордж Стиглер, скептически относившиеся к экономическому регулированию. Чикагская школа утверждала, что если антитрестовские законы выстраивать таким образом, чтобы они обеспечивали максимальное благосостояние потребителя, то их следует серьезно ограничить. По любым меркам, это направление научной мысли имело потрясающий успех, оказав влияние на несколько поколений судей и адвокатов, и заняв господствующие позиции в Верховном суде. При Рейгане Министерство юстиции поддержало и законодательно оформило многие установки и положения чикагской школы, и с тех пор антимонопольная политика в США характеризуется нестрогим подходом.
Поскольку чикагская школа доминировала в течение десятилетий, у экономистов было немало возможностей оценить последствия такого подхода. Они выяснили, что американская экономика устойчиво развивается, больше концентрируясь на таких сферах, как авиаперевозки, фармацевтика, больницы, СМИ и конечно технологические компании. При этом страдает потребитель. Многие экономисты, и прежде всего Томас Филиппон (Thomas Philippon), считают, что более высокие по сравнению с Европой американские цены напрямую связаны с неэффективным применением антитрестовских законов.
Сейчас появляется все больше сторонников «пост-чикагской школы», которые выдвигают аргументы о том, что антимонопольные законы надо применять более активно. Они считают применение антимонопольных законов необходимым, потому что нерегулируемые рынки не могут воспрепятствовать росту и усилению ущемляющих конкуренцию монополий. Недостатки подхода чикагской школы к антитрестовским законам привели к возникновению «нео-брандесианской школы» антимонопольного права. Эта группа правоведов утверждает, что закон Шермана, ставший одним из первых в стране федеральным антитрестовским актом, предназначался для защиты не только экономических, но и политических ценностей, таких как свобода слова и экономическое равенство. А поскольку цифровые платформы обладают экономической властью и контролируют узкие места в коммуникациях, эти компании стали естественной мишенью для критики со стороны данного научного лагеря.
Действительно, цифровые рынки имеют определенные черты, отличающие их от обычных рынков. Например, данные там являются полновесной монетой. Когда компания типа «Амазон» или «Гугл» накапливает данные на сотни миллионов пользователей, она может переходить на совершенно новые рынки, побеждая не обладающие такими знаниями фирмы. Далее, такие компании многое выигрывают от так называемого сетевого эффекта. Чем крупнее становится сеть, тем больше пользы она приносит своим пользователям. Это создает цикл позитивной обратной связи, приводящий к тому, что на рынке начинает господствовать одна компания. В отличие от традиционных фирм, компании из цифрового пространства не борются за долю рынка. Они борются за сам рынок. Первопроходцы могут прочно закрепиться на этом рынке, и тогда дальнейшая конкуренция становится невозможной. Они могут поглощать потенциальных соперников, как поступила компания «Фейсбук», купившая Instagram и WhatsApp.
Но пока нет ответа на вопрос о том, снижают ли крупные технологические компании благосостояние потребителей. Они предлагают им множество цифровых продуктов, таких как поиск, электронная почта и аккаунты в социальных сетях. Похоже, потребители высоко ценят такие продукты, хотя они вынуждены за это расплачиваться, лишаясь неприкосновенности частной жизни и подвергаясь обработке со стороны рекламных компаний. Более того, почти все злоупотребления, в которых обвиняются эти платформы, можно назвать экономически эффективными, и это будет доводом в их защиту. «Амазон», например, буквально уничтожила семейные магазинчики розничной торговли и выпотрошила не только главные торговые улицы, но и крупные гипермаркеты. Но в то же время, эта компания предоставляет услуги, которые многие потребители считают бесценными. (Представьте, каково бы нам было, если бы во время пандемии людям пришлось лично ходить по магазинам.) А что касается обвинений в том, что такие платформы скупают стартапы во избежание конкуренции, то далеко не факт, что молодая компания в случае сохранения самостоятельности станет новым «Эппл» или «Гугл». Не исключено, что она обанкротится без вливаний капитала и без управленческих знаний и навыков, получаемых от новых владельцев. Наверное, потребителям было бы лучше, если бы Инстаграм продолжал работать отдельно и стал жизнеспособной альтернативой Фейсбуку. Но им было бы гораздо хуже, если бы Инстаграм потерпел полный крах.
Экономические доводы в пользу обуздания технологических гигантов сложны и неоднозначны. Но политические доводы намного более убедительны. Интернет-платформы наносят политический вред, который намного опаснее причиняемого ими экономического ущерба. Их истинная опасность не в том, что они нарушают работу рынков, а в том, что они угрожают демократии.
ИНФОРМАЦИОННЫЕ МОНОПОЛИСТЫ
В 2016 году американцы осознали, насколько сильно технологические компании влияют на информацию. Эти платформы позволяют мошенникам распространять фейковые новости, а экстремистам — проталкивать свои теории заговоров. Они создают «информационные пузыри», в которых пользователи из-за применяемых алгоритмов получают только ту информацию, которая подтверждает их убеждения. Они также могут усиливать или гасить определенные голоса, оказывая дезориентирующее влияние на демократические дебаты по политическим вопросам. Есть опасения, что такие платформы сосредоточили в своих руках огромное влияние и власть, что позволяет им оказывать воздействие на результаты выборов, как специально, так и непреднамеренно.
Критики в ответ на эти опасения требуют, чтобы интернет-платформы ответственнее подходили к контенту, который они распространяют. Они призвали «Твиттер» удалять или проверять на достоверность вводящие в заблуждение твиты президента Дональда Трампа. Они в пух и прах разнесли «Фейсбук» за его нежелание модерировать политический контент. Многие хотели бы, чтобы интернет-платформы действовали как средства массовой информации, отбирая и проверяя материалы политического содержания и призывая к ответу должностных лиц.
Но заставлять крупные платформы выполнять такие функции в надежде на то, что они сделают это, думая об общественных интересах — это не долгосрочное решение. При таком подходе игнорируется проблема власти и влияния этих компаний, хотя настоящее решение требует ограничения этой власти. Сегодня на политическую предвзятость интернет-платформ жалуются в основном консерваторы. Они исходят из того (в определенной степени обоснованно), что люди, руководящие такими платформами — Джефф Безос из «Амазон», Марк Цукерберг из «Фейсбук», Сундар Пичаи из «Гугл» и Джек Дорси из «Твиттер» — являются прогрессивно мыслящими в социальном плане людьми, хотя и руководствуются в основном корыстными коммерческими интересами.
Такая посылка в перспективе может оказаться ошибочной. Предположим, что какую-то из этих гигантских компаний приобрел консервативный миллиардер. Контроль Руперта Мердока над «Фокс ньюс» и «Уолл-Стрит джорнал» дает ему огромный политический вес, но по крайней мере, последствия такого контроля хорошо видны. Сейчас мы сразу чувствуем это влияние, когда читаем редакционную статью «Уолл-Стрит джорнал» или смотрим «Фокс ньюс». Но если Мердок начнет контролировать «Фейсбук» или «Гугл», он сможет незаметно менять расстановку по приоритетам или искать алгоритмы, которые определяют, что смотрят и читают пользователи. Не исключено, что это повлияет на их политические взгляды, хотя сами они об этом не будут даже подозревать, а уж тем более давать на это согласие. В силу господствующего положения таких платформ их влияние трудно не заметить. Если вы либерал, вы можете просто смотреть MSNBC вместо «Фокс ньюс». Но если Мердок возьмет под свой контроль «Фейсбук», у вас может не оказаться такого выбора, когда вы захотите поделиться новостями со своими друзьями или согласовать с ними какую-то политическую деятельность.
Задумайтесь о том, что платформы, в частности, «Амазон», «Фейсбук» и «Гугл», обладают таким объемом информации о жизни людей, какого не было у предыдущих монополистов. Они знают состав семьи своих пользователей, их друзей, их доходы, какая у них собственность. Им известны даже самые интимные подробности их жизни. Что, если руководитель одной из платформ захочет воспользоваться компрометирующей информацией на какое-нибудь должностное лицо с неблаговидными намерениями? Или представьте себе другую картину: ненадлежащее использование частной информации во взаимодействии с органами власти. Скажем, если «Фейсбук» объединяет усилия с политизированным Министерством юстиции.
Концентрированная экономическая и политическая мощь цифровых платформ — это как лежащее на столе заряженное оружие. Пока никто из сидящих за столом не собирается хватать его и нажимать на спусковой крючок. Но вопрос для американской демократии состоит в том, насколько безопасно оставлять это оружие на столе — ведь в комнату может войти человек с дурными намерениями и взять его. Никакая настоящая демократия не согласится доверить концентрированную политическую власть индивидуумам, исходя из предположений об их добрых намерениях. Вот почему Соединенные Штаты применяют в отношении власти систему сдержек и противовесов.
ЗАКРУЧИВАНИЕ ГАЕК
Самый очевидный метод сдерживания такой власти — это государственное регулирование. Такой подход применяется в Европе. Германия, например, приняла закон, согласно которому распространение фейковых новостей является уголовным преступлением. Меры такого регулирования возможны и в других демократических странах с высоким уровнем согласия в обществе, но они вряд ли применимы в такой поляризованной стране как США. Когда вещательное телевидение переживало пору расцвета, в Федеральном агентстве по связи действовала доктрина справедливости, согласно которой телевизионные сети должны были сбалансированно освещать политические вопросы. Республиканцы безжалостно критиковали эту доктрину, заявляя, что телевизионные сети предубежденно относятся к консерваторам. Поэтому Федеральное агентство по связи в 1987 году отказалось от нее. Теперь представьте себе, что государственный регулятор пытается сегодня решить, блокировать или нет президентский твит. Каким бы ни было это решение, оно вызовет огромный скандал.
Есть и другой метод сдерживания власти и влияния интернет-платформ. Это содействие развитию конкуренции. Если у нас появится много разных платформ, ни одна из них не будет занимать доминирующее положение, как это делают сегодня «Фейсбук» и «Гугл». Но проблема в том, что ни США, ни ЕС не смогут разукрупнить «Фейсбук» и «Гугл», как это было сделано со «Стандард Ойл» (Standard Oil) и с «Эй-Ти-энд-Ти» (AT&T). Сегодняшние технологические гиганты окажут яростное сопротивление таким попыткам, и даже если в итоге они потерпят поражение, процесс их разукрупнения займет годы, если не десятилетия. Но здесь важнее другое. Нам неизвестно, например, решит ли разделение «Фейсбук» основополагающие проблемы. Есть все шансы на то, что созданная в результате такого разделения новая компания «Фейсбук» очень быстро разрастется и заменит собой материнскую фирму. Даже «Эй-Ти-энд-Ти» восстановила свое господствующее положение на рынке после разукрупнения в 1980-е годы. Социальные сети быстро увеличиваются и уменьшаются в размерах, и это еще больше ускорит процесс.
Поскольку перспективы разукрупнения весьма туманны, многие наблюдатели заговорили о «переносимости данных» с целью создания конкуренции на рынке платформ. Государство требует, чтобы компании связи разрешали клиентам сохранять свои телефонные номера при смене оператора. Точно так же оно может постановить, что пользователи имеют право переносить с одной платформы на другую сообщенные ими данные. В ЕС действует мощный Генеральный регламент о защите персональных данных, который вступил в силу в 2018 году. В нем используется именно такой подход. Регламент требует применения стандартизированного, машиночитаемого формата для передачи персональных данных.
Однако переносимость данных сталкивается с некоторыми препятствиями. Главное препятствие состоит в том, что вообще трудно перемещать любые данные. Достаточно просто перенести часть основных данных, скажем, имя, адрес человека, номер его кредитной карты и адрес электронной почты. Но перенести все метаданные пользователя намного труднее. Метаданные — это «лайки», клики, поиски, заказы и так далее. Именно такие данные имеют особую ценность для адресной рекламы. Непонятно, кому принадлежит такая информация; да и сама по себе эта информация очень разнородна и зависит от платформы. Например, как перенести на новую платформу типа Фейсбука записи поиска в Гугле?
Есть и другой метод ограничения власти платформ. В его основе лежит закон о неприкосновенности личной жизни. В его рамках действуют регулирующие правила, ограничивающие возможности технологических компаний по использованию данных потребителей из одного сектора с целью улучшения своего положения в другом. Закон защищает как неприкосновенность частной жизни, так и конкуренцию. Например, Генеральный регламент о защите персональных данных требует, чтобы данные пользователя использовались только в тех целях, в которых была получена эта информация, за исключением случаев, когда пользователь дает разрешение на ее применение. Такие правила призваны решить один из самых важных вопросов, связанный с источниками власти и силы платформ: чем больше данных имеет платформа, тем легче ей увеличивать свои доходы и получать еще больше данных.
Но если использовать закон о неприкосновенности личной жизни в целях недопущения крупных платформ на новые рынки, возникают другие проблемы. Как и с переносимостью данных, непонятно, применимы ли эти правила (такие как Генеральный регламент) только к той информации, которую потребитель добровольно предоставляет платформе, или они также распространяются на метаданные. Даже в случае успеха инициатив из сферы неприкосновенности личной жизни они не ослабят концентрацию власти, а лишь снизят степень индивидуализации новостей для каждого потребителя. Если говорить образно, такие законы закроют двери той лошади, которая давно уже ушла из конюшни. Как показывает новый иск Министерства юстиции, в основе бизнес-модели «Гугл» лежит сбор данных от разных продуктов, таких как Gmail, Google Chrome, Google Maps и поисковик. В совокупности они дают беспрецедентный объем информации по каждому пользователю. «Фейсбук» тоже активно собирает обширные данные о пользователях, заявляя в частности, что некоторые данные он получает, когда пользователь просматривает другие сайты. Если законы о неприкосновенности личной жизни помешают новым конкурентам накапливать и использовать аналогичные массивы данных, они могут лишиться преимуществ первопроходцев.
РЕШЕНИЕ — В МЕЖПЛАТФОРМНОМ ПРОГРАММНОМ ОБЕСПЕЧЕНИИ
Если все меры, такие как регулирование, разукрупнение, переносимость данных и законы о неприкосновенности личной жизни, будут недостаточно эффективны, что еще можно сделать с аккумулированной властью платформ? Есть одно многообещающее решение, которое привлекает к себе мало внимания: межплатформное программное обеспечение. Это такое ПО, которое устанавливается на существующей платформе и может видоизменять представление основных данных. Если такое ПО подключить к уже имеющимся сервисам платформ, оно даст пользователям возможность самостоятельно решать, каким образом будет отбираться и фильтроваться предлагаемая им информация. Пользователи будут выбирать услуги межплатформного программного обеспечения, которое будет определять важность и достоверность политического контента, а платформы будут использовать такие определения для отбора просматриваемого пользователями контента. Иными словами, появится новый слой конкурирующих компаний, которые возьмут на себя функции редакционного шлюза, в настоящее время выполняемые доминирующими интернет-платформами с непрозрачными алгоритмами.
Продукцию межплатформного ПО можно предлагать разными способами. Особенно эффективный подход заключается в том, что пользователь получает доступ к межплатформному программному обеспечению через технологическую платформу, такую как «Эппл» или «Твиттер». Рассмотрим информационные статьи в новостных лентах пользователей или популярные твиты политических деятелей. На фоне текста такой сервис межплатформного ПО может показывать примечания типа «недостоверно», «не проверено», «вырвано из контекста». Когда пользователь заходит в Твиттер (или на другую платформу), он видит эти примечания на статьях и твитах. Более навязчивое межплатформное ПО сможет также влиять на расстановку определенных лент по рейтингу, скажем, на списки продукции «Амазон», на рекламу в Фейсбуке, на результаты поиска в Гугле, на рекомендации по видео на Ютьюбе. Например, пользователь сможет выбирать провайдеров межплатформного ПО, которые адаптируют результаты поиска, отдавая первенство продуктам местного производства, экологичным продуктам или товарам, которые дешевле. Межплатформное ПО сможет даже блокировать пользователю просмотр определенного контента, определенные источники информации или производителей.
Каждый провайдер межплатформного ПО должен будет делать свои предложения в прозрачной форме, излагая все технические характеристики, чтобы пользователь смог сделать выбор осознанно и со знанием дела. В число провайдеров такого ПО войдут компании, стремящиеся усовершенствовать подачу материала, и некоммерческие организации, пропагандирующие гражданские ценности. Какой-нибудь факультет журналистики сможет предложить межплатформное ПО, отдающее предпочтение качественным репортажам и блокирующее непроверенную информацию. А какой-нибудь школьный совет на уровне округа сможет предложить межплатформное ПО, отдающее предпочтение местным вопросам и темам. Регулируя отношения между пользователями и платформами, межплатформное ПО будет заботиться о предпочтениях индивидуальных пользователей, оказывая серьезное сопротивление односторонним действиям господствующих игроков.
Многие детали надо будет тщательно проработать. Первый вопрос о том, какие полномочия по отбору передать новым компаниям. Если говорить о крайностях, то провайдеры межплатформного ПО смогут полностью видоизменять информацию, представляемую платформой пользователю, а платформа в таком случае будет просто нейтральным передаточным звеном. В такой модели только межплатформное ПО будет определять суть и приоритеты поисков на сайтах «Амазон» и «Гугл», а сами платформы ограничатся предоставлением доступа к своим серверам. Есть и другая крайность. Платформа продолжает отбирать и ранжировать контент исключительно по своим алгоритмам, а межплатформное ПО будет просто дополнительным фильтром. В такой модели интерфейс Фейсбука или Твиттера не претерпит особых изменений. Межплатформное ПО будет просто проводить проверку на соответствие фактам и ставить примечания на контент, не давая ему оценку и воздерживаясь от точно настроенных рекомендаций.
Наверное, оптимальный подход находится где-то посередине. Если компании межплатформного программного обеспечения получат слишком много полномочий, технологические платформы утратят прямую связь с потребителем. Их бизнес-модели будут ослаблены, и технологические компании начнут давать отпор. С другой стороны, если компании межплатформного программного обеспечения получат слишком мало власти, будет невозможно ограничить полномочия платформ по отбору и распространению контента. Но независимо от того, где пройдет разграничительная линия, понадобится вмешательство государства. Конгрессу наверняка придется принять закон, требующий от платформ использовать открытые и единообразные интерфейсы прикладных программ (API). Это позволит компаниям межплатформного программного обеспечения спокойно и без проблем работать с различными технологическими платформами. Конгрессу также придется тщательно регулировать работу самих провайдеров межплатформного программного обеспечения, чтобы они соблюдали четкий минимум требований по надежности, прозрачности и единообразию.
Второй вопрос — о поиске такой бизнес-модели, которая будет стимулировать возникновение конкурентного слоя новых компаний. Самый логичный подход состоит в следующем. Господствующие на рынке платформы и провайдеры межплатформного ПО заключают соглашения о разделе прибылей. Когда кто-то занимается поиском в Гугле или посещает страничку в Фейсбуке, доходы рекламы от такого посещения делятся между платформой и провайдером межплатформного ПО. Контролировать соблюдение таких соглашений скорее всего придется государству, так как даже если доминирующие платформы захотят снять с себя часть бремени по фильтрации контента, они наверняка не пожелают делиться доходами от рекламы.
Есть еще одна деталь, которую предстоит проработать. Это технический механизм, который будет способствовать появлению разнообразных продуктов межплатформного ПО. Такой механизм должен быть достаточно простым, чтобы привлечь как можно больше участников, но в то же время достаточно сложным, чтобы его можно было подогнать к крупным платформам, у каждой из которых своя собственная и особая архитектура. Более того, этот механизм должен позволять межплатформному ПО оценивать как минимум три разных вида контента: доступный контент общего пользования (новости, пресс-релизы, твиты государственных деятелей), пользовательский контент (скажем, видео на Ютьюбе, открытые твиты частных лиц) и частный контент (например, сообщения в WhatsApp и посты в Фейсбуке).
Скептики могут заявить, что такой подход с использованием межплатформного ПО раздробит интернет и усилит информационные пузыри. Действительно, вузы могут потребовать, чтобы студенты пользовались межплатформным ПО, направляющим их к достоверным источникам информации. Однако группы конспирологов могут сделать прямо противоположное. Приспособленные к требованиям клиентов алгоритмы могут еще больше расколоть американскую политическую систему, и люди станут искать источники, отражающие их взгляды и подтверждающие их убеждения, а также политических лидеров, которые усиливают их страхи.
Пожалуй, часть этих проблем можно решить за счет норм и правил, требующих от межплатформного ПО соответствия минимальным стандартам. Но также важно отметить, что такой раскол уже происходит, и не исключено, что предотвратить его в будущем посредством технологий будет невозможно. Вспомните, каким путем пошли последователи изощренной крайне правой конспирологической теории «Кьюанон» (QAnon), согласно которой в мире существует глобальная тайная сеть педофилов. Когда Фейсбук и Твиттер запретили их контент, сторонники этой теории оставили крупные платформы и перекочевали в более терпимый форум Форчан (4chan). Когда модераторы Форчана стали блокировать наиболее провокационные комментарии, последователи «Кьюанон» перебрались на платформу 8chan (ее переименовали в 8kun). Эти конспирологи могут как и прежде общаться друг с другом по электронной почте или через закодированные каналы типа Signal, Telegram и WhatsApp. Их переписка защищена Первой поправкой, что бы они там ни писали.
Более того, экстремистские группировки угрожают демократии в основном тогда, когда они уходят с периферии интернета и проникают в мейнстрим. Это происходит в том случае, если их заявления подхватывают СМИ или усиливают интернет-платформы. В отличие от 8chan, господствующая платформа может влиять на большие группы населения, причем вопреки его воле и без его ведома. В целом же, даже если межплатформное ПО будет способствовать расколу, эта опасность ничтожна по сравнению с той, которую представляет сконцентрированная сила платформ. Самая серьезная и долговременная угроза демократии заключается не в расхождении мнений, а в никому не подотчетной власти технологических гигантов.
ВЕРНУТЬ КОНТРОЛЬ
Разрастание и сила господствующих интернет-платформ должны вызывать тревогу в обществе. Политики не без оснований обращаются к антитрестовским законам, видя в них спасение от этой угрозы. Но это лишь один из нескольких ответов на проблему концентрированной частной экономической и политической власти.
Государства начинают антимонопольные действия против технологических гигантов как в США, так и в Европе. Появляющиеся в результате судебные дела будут рассматриваться долгие годы. Но такой подход вряд ли можно назвать оптимальным в борьбе с исходящими от платформ серьезными политическими угрозами демократии. Первая поправка предусматривает существование рынка идей, где дискуссию в обществе защищают не нормы и правила, а конкуренция. Однако в нашем мире, где крупные платформы усиливают, подавляют и уничтожают политические идеи и сигналы, такой рынок просто разваливается.
Межплатформное программное обеспечение может решить эту проблему. Оно может отнять власть у технологических платформ и передать ее не единому государственному регулятору, а новой группе конкурентоспособных фирм, которые дадут пользователям возможность по-своему налаживать взаимодействие с сайтами. Такой подход не поможет в борьбе с ненавистническими высказываниями и теориями заговоров, но он ограничит их размах, что будет в большей степени соответствовать изначальному предназначению Первой поправки. Сегодня предлагаемый платформами контент определяется сомнительными алгоритмами, создаваемыми программами искусственного интеллекта. Когда появится межплатформное программное обеспечение, пользователи получат рычаги управления. И тогда не какая-то невидимая программа искусственного интеллекта, а они сами будут решать, что им смотреть.