18 декабря 1940 года Гитлер издал строго секретную директиву №21 — приказ о нападении на Советский Союз. Всего лишь день спустя ему пришлось принять нового посла Сталина в Берлине для краткой беседы.
Беседа была действительно краткой, то есть чисто формальной встречей. Во второй половине дня 19 декабря 1940 года Адольф Гитлер принял нового посла Советского Союза в Берлине Владимира Деканозова в своем кабинете в Новой имперской канцелярии. Как глава государства «фюрер и рейхсканцлер» был обязан принимать верительные грамоты у дипломатов. Поэтому на встрече, помимо министра иностранных дел Йоахима фон Риббентропа (Joachim von Ribbentrop), присутствовал и Отто Майсснер (Otto Meissner), шеф канцелярии, надзирающий за соблюдением дипломатических формальностей.
Гитлеру было практически не о чем говорить со своим гостем, хотя тот и был до этого заместителем министра иностранных дел СССР, а также сделал карьеру в НКВД. За день до встречи с Деканозовым Гитлер издал «строго секретную» директиву №21. Первое предложение в ней было таким: «Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии (План «Барбаросса)». Приготовления, «если еще не начались», следует начать уже сейчас и завершить к 15 мая 1941 года.
Несмотря на то, что все «директивы фюрера» автоматически объявлялись строго секретными, этот напечатанный всего в девяти экземплярах приказ был снабжен дополнительным указанием: «Число офицеров, привлекаемых для первоначальных приготовлений, должно быть максимально ограниченным; остальных сотрудников, чье участие необходимо, следует привлекать к работе как можно позже и знакомить с задачами только в том объеме, который необходим для исполнения служебных обязанностей каждым из них в отдельности».
«В противном случае существует опасность возникновения серьезнейших политических и военных осложнений в результате раскрытия наших приготовлений, сроки которых еще не определены». Чтобы еще надежнее соблюсти секретность, Гитлер приказал даже в армии соблюдать меры конспирации: «Все распоряжения, которые будут отданы господами главнокомандующими на основании этой директивы, должны совершенно определенно исходить из того, что речь идет о мерах предосторожности на тот случай, если Россия изменит свою нынешнюю позицию по отношению к нам». И далее: «Решающее значение следует придать тому, чтобы никто не разгадал намерения осуществить нападение».
Конечно, учитывая, что Гитлер в середине декабря 1940 года занимался этой темой, встреча с Деканозовым плохо вписывалась в его расписание. Тем не менее прием посла был неизбежен, чтобы поддерживать секретность его собственных намерений.
Дело осложнялось еще и тем, что германский посол в Москве Фридрих-Вернер фон Шуленбург (Friedrich-Werner Graf von der Schulenburg) в то же самое время работал над улучшением отношений с Советским Союзом. 18 декабря он встретился с министром иностранных дел Вячеславом Молотовым, а на следующий день — с заместителем председателям Совета народных комиссаров Анастасом Микояном. Оба партийных функционера пытались устранить последние разногласия в очередном германо-советском экономическом соглашении.
Но Гитлера это уже давно не интересовало. Нападение на Советский Союз относилась к его основным целям с 1924 года, когда он написал об этом в своей подстрекательской книге «Моя борьба». Буквально через несколько дней после объявления его канцлером Гитлер подтвердил эту цель на встрече с генералами 3 февраля 1933 года, где он говорил о «жизненном пространстве», которое «с оружием в руках» должно быть завоевано — «вероятнее всего на Востоке». Согласно записям начальника генерального штаба Франца Гальдера (Franz Halder), 31 июля 1940 года Гитлер сказал руководству армии: «В этой схватке Россия должна быть уничтожена. Весной 1941 года. Чем скорее мы разобьём Россию, тем лучше!»
Но действительно ли Гитлер думал об этом всерьез? Генерал-фельдмаршал Вальтер фон Браухич (Walther von Brauchitsch), главнокомандующий сухопутными войсками и таким образом один из четырех высших чинов вермахта, не мог себе этого представить. В тот же день, 18 декабря 1940 года, когда к нему поступила директива о «Плане Барбаросса», он дал поручение майору Герхарду Энгелю (Gerhard Engel), своему адъютанту от сухопутных войск в ставке Гитлера, «выяснить, действительно ли Ф. (то есть фюрер) хочет военной кампании или просто блефует».
Энгель сделал, что ему было поручено, и записал для себя: «По моему убеждению, Ф. еще сам не знает, что делать дальше. Настроенный скептически к своему собственному военному командованию, Ф. постоянно думает о неясности относительно силы русских и испытывает недовольство в связи со стойкостью англичан».
В то же самое время, как отмечает Энгель, Гитлер «постоянно подчеркивает», что «держит в уме все решения». По словам Гитлера, визит министра иностранных дел Молотова в Берлин в ноябре 1940 года показал, «что Россия хочет прибрать к рукам Европу». За этим последовало примечательное признание о заключенном полутора годами ранее германо-советского пакте о ненападении: «Честным этот пакт никогда не был — слишком глубока пропасть в наших мировоззрениях».
Энгель — скорее всего, устно — проинформировал Браухича о своем впечатлении. Затем он оповестил о нем Курта Зиверта (Curt Siewert), оперативного офицера в штабе верховного главнокомандующего, и, через еще одного офицера, — начальника генерального штаба Франца Гальдера. Так что уже вечером 18 декабря 1940 года множество офицеров, помимо главнокомандующего, которому, собственно, и была адресована депеша, знали о директиве №21 и ее содержании.
Но были и более явные возражения, чем вопрос Браухича. Срочно попросив о встрече, 27 декабря 1940 года на прием к Гитлеру явился главнокомандующий военно-морским флотом Эрих Редер (Erich Raeder). Гроссадмирал подчеркнул, что война против Великобритании — «самая насущная задача данного момента» и выразил «серьезные сомнения в отношении русской кампании до разгрома Англии».
Но Гитлера эти возражения не интересовали. Как он сказал, «в сегодняшней политической обстановке» необходимо «при любых обстоятельствах устранить последнего континентального противника, прежде чем тот сумеет объединиться с Англией». Поэтому «армия должна обрести необходимую мощь». Только после победы над СССР можно будет «полностью сосредоточиться на авиации и флоте».
Адъютант Редера, сделавший эти записи, добавил от себя: «Таким образом, точка зрения фюрера совершенно не совпадала с таковой главнокомандующего военным флотом».
Или Гитлер за Рождество отбросил все свои сомнения, или их у него никогда и не было, вопреки мнению Герхарда Энгеля.