«Россия, 2036 год. 16-летняя девочка читает новости в Интернете с вживленного ей в мозг микрочипа и кричит маме: «Мама, мама, что означает фраза: пора избирать нового президента впервые за 24 года? Мама, а почему Путин не может оставаться на посту? Он устал, ему надоело? »
«Чечня под руководством Кадырова: российская экспериментальная лаборатория»: этот плакат одинокого демонстранта в Москве 29 октября 2020 года, выступающего в поддержку пропавших без вести в Чечне, был разорван полицейскими.
Первое видео-предсказание циркулирует в российских социальных сетях с момента принятия поправок к Конституции России в июле 2020 года, которые позволяют Владимиру Путину оставаться президентом до 2036 года. Оно напоминает о том, что россияне, родившиеся в 2020 году, как эта девочка-подросток, и другие, родившиеся в предыдущие двадцать лет, будут знать одного президента. Дмитрий Медведев, который в некотором роде обеспечил переходный период между 2008 и 2012 годами, не в счет.
Своего рода новая норма появилась в 2000 году: идея сохранения власти человека, представленного в качестве гаранта порядка и стабильности, после 1990-х годов, погрязших в хаосе, социальных беспорядках и многочисленных политических и геополитических потрясениях.
Вторая картинка, реальная, показывает, как события в Чечне и России переплелись за последние десятилетия, и как умалчивается информация о пропавших без вести.
Что касается прогноза на следующие 20 лет, он заставляет нас посмотреть назад, на период с 2000 по 2020 годы. Как развивались российское государство и его политический режим? Какую роль в этом развитии сыграли чеченские войны? В более широком смысле, это также вопрос изучения взаимосвязи между применением силы на территории РФ, развитием российского режима и внешними вмешательствами. Увязывание российской и чеченской проблем выдвигается на первый план, а чеченский вопрос только усилил проблемы, появившиеся с распадом Советского Союза.
Авторитарные изменения
Выход из империи и уход от авторитаризма в начале 1990-х годов стали лозунгами новой элиты фактически одновременно с переходом от плановой экономики к рыночной, основанной на законе. Речь шла об одновременном осуществлении проекта национального освобождения и демократического строительства.
Если этот проект касался всего постсоветского пространства, то чеченский случай воплощает пароксизмальную форму, когда Москва берет в свои руки управление вторым конфликтом в 2000-е годы. На смену надеждам чеченцев на национальное освобождения, за которое выступали в 1990-е годы в повальном увлечении многочисленными провозглашениями суверенитета на всей территории Советского Союза, пришла политика конституционного порядка в лице Кадырова, который железной рукой руководит этой маленькой республикой, вернувшейся в лоно РФ и призванной соблюдать лояльность по отношению к Москве.
Это безапелляционное послание применимо также к русскому народу в целом: демократические чаяния, характерные для периода между 1980 и 1990 годами, остаются несбыточными с приходом к власти Владимира Путина в 2000 году и с установлением им «диктатуры закона» и «вертикали власти». Поскольку политическая фигура, вышедшая на первый план в 2000 году, резко контрастирует со всем, что олицетворяло десятилетие 1990 года с его напряженной обстановкой, отмеченной территориальными потерями со всех сторон, обратная реакция была неотвратима.
Эйфория, которая быстро оправдала надежды на демократизацию части российского населения, фактически сменилась горьким созерцанием за огромным социальным неравенством между горсткой богатых олигархов и большинством граждан, борющихся за свое выживание. Идея демократии постепенно была дискредитирована. Поэтому российское общество было готово приветствовать возвращение к конституционному порядку.
Религия на службе политических проектов
За последние двадцать лет появились новые интерпретации. После возвращения Владимира Путина на пост президента России в 2012 году (на третий срок), официально была создана идеальная база для поддержки авторитарного развития страны.
Если Православная церковь была призвана стать главным партнером этого политического проекта, то за политическим использованием официального ислама в Чечне последовало усиление местной власти Рамзана Кадырова, которого Москва наделила неограниченными полномочиями для искоренения терроризма, как следствие дискурса, навязываемого российскими властями с 1999 года с целью дискредитации любого плана, касающегося независимости Чечни.
Фактически, в августе 1999 года чеченские и дагестанские исламисты из Чечни совершают вторжение в Дагестан. Избранный президент независимой Чечни (Ичкерия) Аслан Масхадов категорически осуждает эту операцию, что не мешает российским властям назвать его террористом и полностью дискредитировать. С этого момента основной темой становится легитимная антитеррористическая борьба, которую ведет Москва, чтобы освободить чеченский народ от терроризма. Чеченский проект национального освобождения похоронен российским руководством.
Установление с 2000 года нового общественного договора в России, активно воспроизводимого в Чечне, основано на авторитарности. Беспорядок 1990-х, воплощенный неустойчивой демократией и стремлением к свободе, сменился в 2000-х авторитарным и репрессивным порядком, который предлагал российскому народу экономическое и социальное благополучие в обмен на уход от демократических принципов и последовательное отступление от прав и свобод.
Общественный договор, воплощенный Рамзаном Кадыровым в Чечне, работает по той же схеме: реконструкция республики и «кладбищенская» покорность населения выдвигаются на первый план, задвигая в сторону стремления к независимости.
Если стремление к свободе было выражено в борьбе чеченцев во время первой войны (1994-1996), то война 1999-2009 годов и репрессии способствовали возврату авторитарного режима. Практика безнаказанности и беззакония в Чечне, особенно обострившаяся во время второй войны (официально признанной как контртеррористическая операция), сопровождает и усиливает авторитарный дрейф в России, последним эпизодом которого стало предложение об ужесточении закона об «иностранных агентах».