Известно, что без обобщения невозможен любой анализ. Однако существует ситуации, когда обобщение, как сведение под один шаблон или группировку по признакам, свойственным конкретному лицу, может наносить непоправимый вред. Понятно, что в поисках коллективной идентичности выявление общих поведенческих черт, формирование позитивных образов прошлого (места памяти) играет чрезвычайно важную роль. Хотя более важным в этом процессе должно было бы стать определение общих целей на будущее.
Именно совместная положительная цель, а не копание в прошлом, должна была бы как можно больше мобилизовать украинцев. Однако и анализа описания образа коллективного украинца не избежать. Поскольку это описание является неким публичным проговариванием и одновременно прощупыванием тем и идей, которые должны способствовать консолидации общества. Это должен был бы быть своеобразный ежедневный плебисцит по наиболее насущным вопросам. Голосование не только за то, на чем стоим, но и куда направляемся. И здесь крайне важно, чтобы фундамент, на котором стоим, не оказался фальшивым, а герои придуманными и такими, которые разрывают общество на части. Пока что поиски коллективного образа украинца только то и делают, что погружают общество во взаимные распри. Пытаются «натянуть сову на глобус» старых идеологем и нехитрых псевдоисторических конструкций. А создаваемый коллективный образ превращается в сумму глупых стереотипов.
При таком конструировании возникает вопрос, кто же определяет образ настоящего коллективного украинца? Кто и для чего разрабатывает шаблоны? Определяет якобы общие символы, неотъемлемые характерные признаки и проводит красные линии? Насколько такая «селекция» зависит от политических обстоятельств и для чего вообще проводится?
Для того чтобы лучше выявить проблему, нужно сделать краткий ретроспективный обзор взглядов украинцев в прошлом. В русской классике украинцы — это колоритные хитрецы, которые любят вкусно поесть и хорошенько выпить. Они еще и бесстрашные воины, но только тогда, когда защищают православную веру и «отечество». С украинцами все время случаются различные метаморфозы. То они сломя голову бросаются на смерть, то только и мечтают, чтобы выгодно предать. Понятно же почему, только у русских не бывало предателей, а вот среди украинцев у каждого Бульбы обязательно рождался свой Андрей.
Украинская классика — это сплошное воспевание бедного, но одухотворенного украинца. Правда, в зависимости от амплуа поэта или писателя, коллективный украинец или молча на барщину шел, или точил топор на врагов. Врагов, как правило, классовых. Богатых и влиятельных украинцев из такой нации моментально «выписывали». Так вся казацкая элита, перешла в российское дворянство, а католическая шляхта, оставшаяся на службе у польского короля, пошли создавать славу другим проектам. Главным признаком украинца на несколько веков назначили нуждающееся, крепостное состояние. А право называться украинцами оставили предателям, погромщикам и грабителям.
Эту эстафету подхватила советская классовая литература и историография. С этого момента настоящими украинцами стали считаться только колхозники и советская интеллигенция. С рабочими не сложилось, потому что они жили в «русифицированных городах». С интеллигенцией еще сложнее. Те талантливые люди, которые поверили в советскую украинизацию, от советской власти и погибли. Образы, которые они создавали в своих произведениях, оказались слишком сложными и далекими от подготовленного шаблона персонажей колхозного юмора. А что уж говорить, когда начали реализовывать сусловскую концепцию советского народа, как новой исторической общности? Когда все украинское свелось к шароварам, водке, пьяным ухаживаниям кума за кумой, к хору имени Веревки и ансамблю танца имени Вирского. Этакий одобренный к употреблению советской властью коллективный украинец.
Но и это еще не все. Следуя традиции советских учебников, приходится каждый раз отвлекаться на западноукраинский контекст. На тех украинцев, которые никогда не были частью Российской империи, как закарпатцы, буковинцы и галичане. Или как волыняне и полищуки (жители Житомирской, Волынской, Ровенской, Хмельницкой областей — прим. перев.), которые хоть и принадлежали после 1795 года к России, однако оставались в Польском культурном пространстве. А с 1918-го и до 1939-й года снова были гражданами Речи Посполитой. К этому еще надо добавить конфессиональную пестроту этих регионов. При тогдашнем уровне общественной коммуникации нечего и говорить не то что о каком-то общем коллективном образе, но и видения хоть какого-то родства в пределах нынешних представлений об украинской нации.
Безусловно, небольшое сообщество украинских культурных и политических активистов пыталась «сшивать» вместе такое разношерстное, разделенное государственными и конфессиональными границами воображаемое украинское сообщество. Известные и состоятельные надднепрянцы взялись делать из австрийской Галиции, по сути, лабораторию по разработке общей для всех украинцев культурно-исторической платформы. Из всего этого получился очень интересный гибрид. Но поскольку указанные события происходили в двух враждебных друг к другу империях, то совместить разные украинские нарративы не очень и удалось.
Не без того, что галичане греко-католики приняли казачество как общую украинскую традицию, хотя она и противоречила самому существу униатства. Для них важнее оказалось присутствие общего врага в этой концепции. Этим врагом оказались даже не поляки, а «польские паны». Что в дальнейшем послужило формированию образа настоящего советского украинца. К слову, волынянам и полищукам любовь к истории казачества, как к самой истинной, привила советская общеобразовательная школа. После чего на их просторах признаком наибольшей похвалы стало именование мужчин «казаками», а женщин «казачками». Хотя исторически казаки, наверное, больше всего осквернили эти территории.
То, что в империи Габсбургов было больше политических свобод, чем у Романовых, со временем создало миф об особых качествах галицких украинцев. Об их чуть ли не превосходстве среди всех украинцев. Все это привело к огромным преувеличениям их участия в управлении коронным краем (административно-территориальная единица Австро-Венгерской империи под управлением цесаря от имени которого действовал правитель земли — прим. перев.) и в жизни империи. Стерло тот факт, что и здесь украинцы были преимущественно сельским малоимущим населением, и единственной формой давления на власть была их массовость, а не политический вес. А формами лучшего заработка — сезонная и постоянная эмиграция. Здесь, так же как и на остальных заселенных украинцами территориях, позже пытались представить успех отдельных личностей как закономерность. Как привычное дело для тех времен. Прихватив десяток фамилий людей, которым удалось сделать карьеру, стали экстраполировать эти единичные случаи на всю украинскую общественность в Австро-Венгрии.
Уникальный пример Ивана Горбачевского, который под занавес империи Габсбургов несколько месяцев возглавлял министерство здравоохранения. Позже его имя использовали как свидетельство того, что украинцы в Австро-Венгрии только то и делали, что протирали штаны в министерских креслах Вены. А еще попытка показать единичный пример адмирала флота Австро-Венгрии Ярослава Окуневского как тот факт, что австрийские украинцы осмелились на формирование собственного офицерского корпуса. К сожалению, правда истории говорит о совершенно других реалиях. Говорит о том, что по состоянию на ноябрь 1918 года, когда украинцы провозгласили ЗУНР во Львове возникла жгучая проблема с управленческими кадрами и офицерами, выше звания капрала.
Это же касается и восточной Украины. Основные руководящие кадры и военные командиры украинского государства были или царскими чиновниками, либо военными царской армии. Теперь действительно довольно трудно установить истинные мотивы их внезапного увлечения украинской идеей. А вот, перечитывая воспоминания гетмана Скоропадского (царского генерала), можно удивиться тому, что он думал о собирательном образе украинца-галичанина. У него можно прочитать о тех, кто питается крохами с барского стола и о негативной роли Греко-католической церкви в процессе будущего государственного строительства.
А еще стоит добавить острые политические конфликты в партийно-политической палитре украинцев. И здесь придется вести речь не только о доктринальных различиях между национальными демократами, радикалами, социалистами, эсерами, трудовиками, коммунистами, оуновцами (члены запрещенной в России организации — прим. ред.). Но и умеренными, легитимистами, лоялистами, радикальными националистами, коллаборационистами, федералистами, самостийниками, бандеровцами и мельниковцами. И все это в небольшом котле политических активистов, затерявшемся на огромных украинских просторах.
Хуже всего в этой разнообразной и разновекторной истории то, что и в дальнейшем не прекращаются попытки абсолютизировать одну из линий. Сделать ее обязательной для граждан всей Украины. В зависимости от того, какая региональная политическая сила приходит править в Киеве, формируются не только новые сонмы героев, но и рисуется новый коллективный образ украинца.
Когда Дмитрий Табачник решал, какое прошлое является настоящим для украинцев — вся история сводилась к тем персонажам, что «навеки с русским народом». А коллективный украинец избавлялся от своей западной семейной ветви. Ибо министр Табачник провозгласил «галичан» искусственным антироссийским народом, выведенным в сети австро-венгерского штаба. Народом подлых предателей, спустившихся с Карпатских гор и далее все по методичке нациста Альфреда Розенберга. А когда пост главы Института национальной памяти занимал Владимир Вятрович, то у украинцев Донбасса не могло быть других «героев», чем бандеровская фракция ОУН (запрещенная в России организация — прим. ред.). Эти оба игрока с историей ужасно похожи между собой в том, что пытались представить один единственно правильный образ коллективного украинца. Образ довольно усеченный, а главное такой, который приводится только для раскола и противопоставления. А также для того, чтобы эффективно оставлять украинцев в прошлом и не дать им шанса подумать о будущем.