Мы живем в эпоху неопределенности: порядок, который определял основные параметры международной политики с момента окончания холодной войны, сталкивается с беспрецедентными вызовами. Прошлогодний вооруженный конфликт между Арменией и Азербайджаном можно рассматривать как первую межгосударственную войну этой новой эпохи, и поэтому его значение выходит за пределы Кавказа. Что последняя карабахская война может рассказать нам о судьбе того, что ученые-международники называют «либеральным международным порядком»?
Либеральный международный порядок — это сложившаяся после Второй мировой войны система межгосударственных отношений, которая поддерживалась американской мощью и обещала более мирный и упорядоченный мир, основанный на демократизации, международном праве и экономической интеграции. В Европе, где данные нормы были реализованы наиболее полно, этот порядок расширялся за счет НАТО и Европейского союза. Также были созданы такие организации, как Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе, Совет Европы и другие, чтобы распространять блага либерального интернационализма на менее удачливые государства, оставшиеся за пределами этой расширяющейся зоны, включая Южный Кавказ.
До конца 2000-х этот порядок казался незыблемым. Но глобальный финансовый кризис 2008 года, последствия войн в Ираке и Афганистане, подъем Китая и рост популизма на Западе поставили его под сомнение. Доверие к обещанию обеспечить мир и процветание путем распространения либеральных ценностей быстро падало.
Тот факт, что самый кровавый и ожесточенный из всех «замороженных» конфликтов на постсоветском пространстве снова активизировался на фоне ослабления позиций либерального миропорядка, не был случайностью. Уменьшение значимости норм и ценностей, ранее доминировавших и воспринимавшихся как нечто само собой разумеющееся, сыграло значительную роль в его «размораживании».
Безусловно, позиции либерального международного порядка на Южном Кавказе всегда были относительно слабыми. Даже в случае с Грузией и Азербайджаном, между которыми сложились наиболее дружественные в регионе отношения, энергетическое сотрудничество и потоки инвестиций не переросли в более институциональную двустороннюю интеграцию. Более того, три государства региона предпочли взаимодействовать с основными «поставщиками» либеральных общественных благ — НАТО и ЕС — на спонтанной основе и в очень разной степени. Смертельная вражда между Арменией и Азербайджаном сдерживалась не приобретенным уважением к либеральным нормам, присущим международному праву, а, в немалой степени, равновесием, созданным Россией, которая с радостью предоставляла оружие обеим сторонам.
Сейчас существует четкое понимание того, что нарушило это равновесие между Арменией и Азербайджаном: руководство Армении в значительной степени — и с фатальными для себя последствиями — недооценило разницу между своими возможностями и возможностями Азербайджана, и стало проводить решительную внешнюю политику, которую не могло себе позволить. Армения также неверно оценила готовность и способность как России, так и Запада вмешаться в конфликт, а также была застигнута врасплох изменениями в региональной политике, включая, в первую очередь, гораздо более интервенционистскую внешнюю политику Турции. В совокупности все эти факторы позволили Баку начать войну и одержать решительную победу.
Но в описанной выше формуле отсутствует один элемент — то, как упадок либерального международного порядка сделал все это возможным. Подумайте, насколько изменилась картина за последние 10 лет.
В 2010 году США все еще были на Южном Кавказе силой, с которой приходилось считаться: они добивались для Грузии членства в НАТО, продвигали проекты по созданию энергетических коридоров между Азербайджаном и Европой в обход России, и принимали активное участие в работе Минской группы ОБСЕ, являющейся посредником в урегулировании армяно-азербайджанского конфликта. Во всех трех столицах региона видели в созданном Евросоюзом незадолго до этого Восточном партнерстве, построенном на основе либеральной нормативной базы, столь желанный кратчайший путь к развитию. Кроме того, США — и в меньшей степени европейцы — были тогда в состоянии убедить Турцию, являвшуюся кандидатом на вступление в ЕС, продолжить «футбольную дипломатию» с Ереваном, т.к. она тогда считала, что вопрос ее безопасности связан с НАТО и неотделим от этого блока. Государства региона вынуждены были выбирать внешнеполитический вектор в ситуации, определяемой прямой конкуренцией между Россией с одной стороны, и Западом (в широком смысле) — с другой.
С тех пор прошло десять лет, и ситуация изменилась до неузнаваемости. Соединенные Штаты потеряли интерес к грандиозным долгосрочным стратегическим интервенциям в периферийных регионах и по большей части отказались от демонстративной приверженности «ценностям» во внешней политике. США почти не играли никакой роли в переговорах, связанных со Второй карабахской войной. Восточное партнерство переросло в серию спонтанных договоренностей с бывшими советскими республиками, которые теперь уже гораздо менее склонны принимать навязанные в одностороннем порядке пакеты модернизации и выбирают только те инициативы, которые их устраивают. Во время карабахского конфликта с его крупномасштабными нарушениями международного гуманитарного права реакция Брюсселя свелась к неэффективным выражениям «озабоченности». Падение влияния США и ЕС позволило державе средней руки — Турции — выбрать собственный, напористый внешнеполитический путь и самостоятельно предоставлять «спектр услуг» сателлитам в соседствующих с ней регионах.
Для небольших стран с гибкой внешней политикой и способностью играть на несколько фронтов, таких как Азербайджан, подобное развитие событий было благом. В частности, превращение Турции в автономного игрока дало Баку рычаги против России. Для небольших государств с более ограниченным выбором вариантов, таких как Армения, эти события оказались катастрофическими. В результате давно сложившейся ситуации, при которой Москва влияет на выработку Ереваном внешней политики и политики в сфере безопасности (что в немалой степени объяснялось глубоко укоренившимся историческим недоверием последнего к Турции), Армения оказалась гораздо менее подготовленной к быстрым и непредсказуемым изменениям в мире, где маневрировать в рамках простых, бинарных элементов прошлого — Запад или Россия, демократия или авторитаризм — было уже недостаточно.
Нечто преходящее или новая нормальность?
Последствия вышеописанного выходят далеко за пределы Южного Кавказа. В США вопрос заключается в том, в какой степени новая администрация, которая, судя по всему, в гораздо большей степени привержена принципам либерального международного порядка, сможет устранить ущерб, нанесенный институциональным и нормативным ограничениям, которые когда-то рассматривались региональными и внерегиональными игроками — причем не только на Южном Кавказе — как нечто само собой разумеющееся.
Произойдет ли в ближайшие годы возврат к шаблонам, существовавшим до Трампа, или сформируется новая, более сдержанная и менее интервенционистская внешняя политика? Была ли эпоха Трампа чем-то преходящим, просто промежуточным эпизодом, или она возвестила нечто более глубокое, структурное?
В любом случае вопрос о том, сможет ли новая команда в Вашингтоне успешно противостоять вызовам либеральному международному порядку (и если да, то как), будет иметь значение далеко за пределами Америки. Он будет иметь значение для наднациональных институтов, таких как ЕС, построенных на либеральных принципах и до сих пор демонстрировавших неспособность использовать более грубые политико-силовые инструменты (применение которых они пока в значительной степени передавали США через НАТО), необходимые в эти более нелиберальные времена. Он будет иметь значение и для держав средней руки, таких как Турция, и их способности расширять границы своей политической автономии в эпоху ослабления гегемонов.
Будет он иметь значение и для небольших государств, таких как Армения, Азербайджан и Грузия, определяя доступные им варианты в сфере внешней политики, поскольку расширение НАТО, жизнеспособность либеральных ценностей и формальные переговоры по Нагорному Карабаху — все это оказалось под вопросом. Наблюдаем ли мы попытку (из последних сил?) вернуться к старому, более прагматичное приспособление к новому, или что-то посередине, результат будет иметь большое значение для и без того сложных регионов, таких как Южный Кавказ.
Кеворк Осканян — почетный научный сотрудник Университета Бирмингема.