14 марта 2014 года первые полтысячи бойцов самообороны Майдана прибыли на полигон в Новых Петровцах, чтобы оттуда отправиться защищать Украину на Донбасс. За ними на войну шли тысячи украинцев. Добровольцы бок о бок с Вооруженными силами Украины не только остановили продвижение врага, но и отбили более двух третей ранее оккупированных территорий. Правда, заплатили они за это немалую цену: каждый отвоеванный метр украинской земли окроплен кровью ее защитников.
14 марта 2017 года Украина впервые отмечала новый государственный праздник — День украинского добровольца. И с тех пор украинцы каждой весной отдают дань почета мужеству и героизму людей, которые отстаивали независимость, суверенитет и территориальную целостность — и готовы продолжать делать это и в дальнейшем.
О феномене добровольческого движения, его роли в истории новейшей российско-украинской войны, а также о том, что сегодня происходит на востоке нашего государства и каковы перспективы серьезной активизации боевых действий в ближайшем будущем, OBOZREVATEL поговорил с народным депутатом 8-го созыва Дмитрием Ярошем — командующим Украинской добровольческой армии, которая до сих пор остается самостоятельной единицей и так и не вошла в состав какой-либо из государственных силовых структур.
Обозреватель: За годы войны через добровольческие подразделения прошло множество людей. Очень разных. Очень индивидуальных. Что, по Вашему мнению, все-таки смогло объединить этих людей? Какие черты характерны для добровольцев прежде всего?
Д.Ярош: Украинские добровольцы — это действительно очень разные люди. Часто — даже из разных стран. У нас и белорусское подразделение воевало, и еврейское, американцы, прибалты, поляки воевали с нами бок о бок. И безусловно, добровольческое движение — это тысячи и тысячи украинских граждан.
Что объединяло? Прежде всего — любовь к Родине. Не было бы этой любви — никто бы не пошел жертвовать собственной жизнью. Хотя были и такие, у кого любовь к Родине просыпалась уже после начала боев. Сначала они шли за драйвом, за экстримом. Таких было очень мало — но они были: те, кто пришел на войну, не имея патриотической мотивации. Я это наблюдал. Особенно среди реконструкторов бывших, «копателей» различных были такие люди.
Безусловно, добровольцы — это люди достаточно харизматичные, уверенные в себе. Потому что это — чин себя проявить, при этом не зная, каковы будут последствия.
Это люди, имеющие твердое убеждение в правоте своего дела. Люди, как правило, довольно веселые по характеру. В этом, кстати, заключалась большая разница между ВСУ в 2014-15 годах и добровольческими формированиями. Потому что у нас атмосфера всегда была, как на Запорожской Сечи — с постоянными шутками, подколками, дружескими «издевательствами» друг над другом. И то, что даже сложные ситуации ребята проходили с юмором — всегда вдохновляло.
А еще — это желание быть частью братства — добровольческого, военного братства. Это тоже очень важная вещь. Потому что ничего тебя в том добровольческом движении, кроме этих вещей, не держит. Ты жертвуешь своей жизнью, своим здоровьем во имя этого.
— Вы лично отмечаете День добровольца? Как?
— Отмечаю — в душе, в основном. И поздравляя своих ребят — бойцов и командиров. Всегда стараюсь в этот день быть на передовой с ними. И этот год не будет исключением: будем отмечать на фронте.
— Сейчас подразделения УДА находятся в зоне ООС? За годы войны неоднократно говорилось о полном выводе добровольческих подразделений оттуда…
— УДА — это довольно объемная система, большой организм. Я, как и обещал еще предыдущей власти, вывел в 2018 году 5 и 8 отдельные батальоны. Это наши большие отдельные части. На самом деле содержать их было очень и очень трудно — и с каждым годом делать это становилось все сложнее.
Но наши отдельные легкопехотные отряды до сих пор там остаются. «Госпитальеры» тоже и сейчас работают в ООС. Работа идет. У нас очень неплохие отношения с теми подразделениями и частями ВСУ, которые сейчас по ротации зашли. Сотрудничество налаживается. И я вижу, что военные очень удивлены деятельностью наших подразделений.
— Чем именно удивлены? Речь о уровне подготовки или о чем-то другом?
— Профессионализм, мотивированность — это безусловно играет свою роль. Ранее мы более развернуто скелетировали части ВСУ. Сегодня нас в ООС, конечно, меньше. Но ротации происходят. И наши люди давно знают на Донбассе все позиции, где что пристреляно и так далее. Всю эту информацию мы передаем Вооруженным силам. А некоторые важнейшие позиции мы так же занимаем, потому что знаем там все и вся.
— Речь идет об усилении?
— Да. Плюс — работают наши разведдиверсионные группы. Мы не только с линейными частями ВСУ работаем, но и с разведбатами. Это сотрудничество также годами налаживалась. Поэтому — никаких конфликтов нет, слава богу, все идет по плану.
— Если оглянуться на предыдущие годы, так было не всегда. Когда, по Вашим воспоминаниям, во взаимодействии и сотрудничестве добровольцев с силовыми структурами, с государством возникали наибольшие проблемы?
— Практически каждый год приносил какие-то проблемы. В 2014-м, когда активно развивалось добровольческое движение — проблемы возникали то тут, то там по линии фронта. Потому что тогда нас мало знали, и мы не знали многих людей. О том периоде немало историй можно рассказать…
В 2015-м базу ДУК, где располагался мой штаб, окружала десантура… Мы решали эти вопросы, безусловно. Но проблемы были.
Сейчас — честно признаюсь: после прихода «зеленой» власти проблемы как таковые исчезли. Но и нас там (в зоне проведения ООС. — Ред.) стало мало. Мы просто не создаем проблем каких-то дополнительных.
С другой стороны, сейчас нет и такой боевой активности. Потому что у нас, как правило, с предыдущей властью проблемы возникали тогда, когда мы несли потери. Начинались разговоры, что — вот, люди не легализованы, и так далее. Когда у нас были «200» и «300», погибшие и раненые — мои комбаты решали эти вопросы, как могли. Если же решить не удавалось — подключался я. Но это всегда была проблема. На протяжении всех лет нашей деятельности.
— А сейчас? Остаются ли проблемы с признанием добровольцев? С помощью со стороны государства тем, кто потерял здоровье, семьям тех, кто погиб? Достаточно ли урегулирован вопрос с получением добровольцами статуса участника боевых действий?
— После того, как был принят закон о предоставлении статуса УБД добровольцам — конечно, решать проблемы стало намного легче. Основная масса наших бойцов уже получила такой статус. Прежде всего, речь идет о тех, кто не пошел в МВД, СБУ, другие силовые структуры, которые там получали этот статус.
Сейчас довольно большая часть добровольцев УДА удостоверение участника боевых действий получила. Хотя этот процесс не завершен. У нас ответственная за это направление работы народный депутат и командир батальона «Госпитальеры» Яна Зинкевич. Она — молодец, очень много делает в этом направлении. И когда люди обращаются — мы решаем их вопросы. Хотя не исключаю, что мы можем и не знать о какой-то проблеме. Особенно если человек воевал, условно, в 2014 году еще, прошла уже куча времени и он, даже не обращаясь, говорит, что ему что-то там не дают. Такое может быть. Но в пределах нашей структуры все вопросы, по большому счету, решаются. И по семьям погибших, и по инвалидам, и так далее. Мне еще не приходилось слышать, чтобы возникла какая-то серьезная проблема — и мы не смогли ее решить.
Потерь у нас сейчас, к счастью, нет. А в остальных случаях, если есть соответствующие свидетельства, что человек воевал — все можно решить.
При Министерстве ветеранов этими вопросами занимается общественный совет. На их заседаниях постоянно бывает начальник штаба УДА Сергей Ильницкий, который там докладывает о существующей проблематике. Поэтому, в принципе, контакт есть и там, и на уровне министерства. Нам удалось очень хорошо поработать с предыдущим министром, генералом Бесарабом. И с действующей главой министерства, госпожой Лапутиной, как я вижу, тоже рабочие отношения налаживаются. Поэтому пока в этом направлении все нормально. А дальше будет видно.
— Кстати, об отношениях добровольцев с государством… Знаю, что бойцов добробатов отмечают различными государственными наградами. Тем же орденом Богдана Хмельницкого или орденом «За мужество», например. При этом недавно с удивлением для себя выяснила, что за все годы войны только один доброволец был награжден Золотой Звездой Героя Украины — защитник ДАП Сергей Табала.
— Да. «Север». Высшую государственную награду он получил посмертно.
— Почему так, как думаете? Неужели добровольцы проявляли меньший героизм, совершали меньше подвигов, чем, скажем, военнослужащие Вооруженных сил?
— Ну, Вооруженные силы — это все же сотни тысяч людей. Добровольцев было гораздо меньше. Но при этом, я уверен, что многие ребята из добровольческого движения — из разных батальонов, структур — заслуживают звания Героя Украины.
Но мы же пошли не за орденами. Всегда об этом говорили — с 2014 года. Не за званиями, не за медалями. Возможно, это тоже сыграло определенную роль. Потому поверьте, даже те ордена Богдана Хмельницкого и «За мужество», которые в УДА получили десятки людей — «выбить» было очень и очень трудно. Невероятно трудно.
Но сейчас мы вышли с инициативой, чтобы всех бойцов-добровольцев, погибших в ходе боевых действий, государство посмертно отметило орденами «За мужество». Это важно, прежде всего, для их детей, семей, родственников. Ведем разговор об этом с Минветеранов. Не знаю, будет ли это реализовано — но попробуем.
А по поводу героев… Это недоработка власти, без сомнения. Я бы на их месте к этому относился должным образом. Потому что когда идет диссонанс, когда народ создает отличие «Народный герой», которым награждается огромное количество ребят, а государство Украина на такие вещи не обращает внимания — это неправильно. Надо им смотреть. С другой стороны, мы же за себя не будем бегать и кричать, в конце концов.
— Это понятно. Но есть, наверное, действительно перекос. Людей, которые шли в бой добровольно, часто — без надлежащего вооружения — в наградных списках почти нет. А вот экипаж самолета, который был сбит над Ираном — в полном составе награжден высшей государственной наградой. Это наши соотечественники, которые, безусловно, трагически погибли, но…
— Это смешно. Не трагическая гибель экипажа и пассажиров украинского самолета, безусловно, а именно награждение. На мой взгляд, огромная проблема представителей существующей власти состоит в том, что они всегда были очень далеки от войны. И для них разницы между чином на передовой и в тылу — практически не существует. Люди живут в каком-то своем мире. Поэтому я очень надеюсь, что эти даже краткосрочные поездки на фронт, общение с военными, возможно, нашего президента немножечко перенаправит в верном направлении.
Но таких награждений высоким званием Герой Украины допускать ни в коем случае нельзя. Особенно во время войны.
— Вы надеетесь, что поездки на фронт могут помочь президенту переосмыслить свое видение реальности. Видите сигналы, это уже происходит? Или, перефразируя Лесю Украинке, Вы на это надеетесь, где-то, возможно, даже без надежды?
— Определенные положительные сдвиги я вижу. Поэтому сразу выступил, например, с поддержкой инициатив власти о запрете этих российских каналов, введении санкций и тому подобное. В условиях войны это абсолютно оправданные вещи. С них надо было и Петру Алексеевичу Порошенко начинать — возможно, тогда он остался бы президентом и дальше, если бы действовал адекватно по ситуации. Адекватно требованиям военного времени, по факту.
Конечно, такие действия очень обнадеживают.
Но когда при этом всем поступает информация о предателях и агентуре влияния в президентской администрации, когда идет торговля электроэнергией с Россией — это сразу нивелирует все позитивные шаги. Надо быть последовательными. Выработать стратегию — и двигаться в соответствии с конкретной дорожной картой. И она однозначно должна быть антироссийской. Подполье, так называемая пятая колонна в Украине должна зачищаться значительно более системно и гораздо активнее.
Впрочем хорошо, что они уже это делают. Я увидел одну очень хорошую тенденцию. Сразу, как только ударили по Медведчуку и компании — в регионах местные элиты зашевелились и снова начали держать нос по ветру государственническому, национальному. Как правило, местные князьки очень хорошо ощущают подобные тенденции. И уже в этом есть позитив.
Ну и то, что эти три канала уже не вещают, не промывают ежедневно украинцам мозги — тоже считаю огромным позитивом. Надо еще закрывать фирташевский «Интер», мураевский «НАШ», надо еще активнее зачищать интернет-пространство… Будем на это надеяться. Я вижу, что в той же СБУ, слава богу, осталось очень много офицеров-патриотов. И они пытаются действовать. Мы же постоянно видим, что и контрразведка кого-то задерживает, и так далее. Положительные сдвиги в этом плане есть.
— Учитывая анонсированный выход расследования Bellingcat относительно обстоятельств срыва операции по «вагнеровцам» — вполне возможно, нас ждут новые громкие решения и новые санкции…
— Это интересный будет фильм. Потому что, по моей информации, эта операция была. Я это знаю не из десятых рук. Как они собираются из этого выходить? Посмотрим. Как по мне, речь идет о противодействии России и российской агентуре. Зеленскому здесь надо не вилять, а принимать конкретные решения. Никакой половинчатости быть не может.
— Вернемся к добровольческому движению. Вы лично как оцениваете роль добровольцев в ходе российско-украинской войны? Иными словами: если бы в начале 2014-го их не было — что бы мы с высокой долей вероятности имели сегодня?
— Я более чем уверен, что мы бы потеряли по меньшей мере Донецкую и Луганскую область, а возможно — и большие территории. Если бы мы не пошли вперед и не показали пример ВСУ. Я имею в виду первые бои под Славянском, я имею в виду освобождение бывшего Красноармейска (ныне — Покровск) и так далее. Надо было показывать пример — и мы его показали. И, в принципе, это стало детонатором для проведения уже широкомасштабных операций с привлечением ВСУ, СБУ, МВД, подразделений Нацгвардии.
И даже когда фронт стал статическим — добровольцы продолжили играть значительную роль. Если бы не добровольцы, думаю, Донецкий аэропорт сдали бы гораздо раньше. Без подрыва, без того, что содержится во фразе «люди выдержали — не выдержал бетон». Ведь ДАП даже по «Минску» должен был отойти врагу.
Во многих таких моментах добровольцы проявляли себя очень положительно. И сыграли свою важную роль.
Вспомните ту же широкинскую наступательную операцию, когда «Азов» в довольно критический момент пошел в наступление, освободил часть территории и отодвинул позиции врага на расстояние, с которого они уже непосредственно не могли обстреливать Мариуполь. Такие вещи даже в стратегическом плане много пользы принесли. Мотивация, патриотизм, своеобразная бесшабашность, свойственная добровольцам… Они подавали пример людям, которые служили в ВСУ и других силовых подразделениях.
И когда я говорю о добровольческом движении — имею в виду далеко не только подразделения «Правого сектора» (организация запрещена в РФ, прим.ред.), а затем — УДА. Я имею в виду тот же «Донбасс», тот же «Азов», «Днепр-1» и многие другие подразделения, где добровольцы пошли воевать — и дали возможность мобилизоваться армии.
Мы можем сейчас гадать, что было бы, если бы добровольческое движение не возникло. Возможно, Кремлю удалось бы реализовать свой план по созданию «Новороссии» — как один из вариантов. Но на все — воля божья. Так случилось, что он дал нам силы и вдохновение — и мы остановили врага. И готовы и сейчас воевать и освобождать наши территории. В ВСУ такую готовность сейчас я, к сожалению, не очень наблюдаю. Хотя, наверное, обобщать здесь не следует. В армии есть огромное количество очень хороших командиров и бойцов. Но на уровне командования я не вижу сейчас такого настроения, чтобы пойти и дать врагу по зубам. Начинается это «а как же Россия? Она же введет войска»… Если бы мы так же думали тогда, может быть, никакого продвижения не было бы вообще. Хотя ситуация для Вооруженных сил тогда была намного хуже.
— А Вы видите предпосылки для того, чтобы это условное «Россия введет войска» могло стать реальностью? Насколько высока вероятность, что в ближайшем будущем даже эта видимость «перемирия», в ходе которого гибнут люди, будет окончательно отброшена?
— Все действительно к тому идет. Хотя я не вижу с их стороны крупных подготовок именно к наступательной операции. По крайней мере, мне от нашей разведки такая информация не поступает. Они там укрепляют позиции, минируют, проводят различные мероприятия, подтягивают горючее и так далее. Но у меня складывается впечатление, что они больше боятся нашего наступления. Так выглядит сейчас ситуация по их подготовке.
Но мы же говорим только о восточном фронте. Не исключено, что Россия откроет еще северный или южный фронт. Мы же видим, какая у них снова информационная волна поднялась. А информационное обеспечение в 21 веке — это же первый шаг к началу горячей фазы любого военного конфликта. И сейчас, если проанализировать, что у них там происходит — несложно увидеть, что они снова заговорили о ракетно-бомбовых ударах по украинским городам, например…
— Это Вы имеете в виду то феерическое заявление главы «Россотрудничества» Евгения Примакова, который считает, что Россия ударит по Киеву в случае, если украинская армия пойдет вперед на Донбассе?
— Там не только по Киеву, но и по другим регионам. Я иногда фильтрую то, что там несут те российские «СМИ» так называемые, пропагандистские рупоры. И вижу, что по очень многим каналам они начали обсуждать довольно серьезно возможность нанесения ударов и по Киеву, и по Днепру, и по Харькову, и по Одессе. В конце концов, их авиация, сейчас в оккупированном Крыму базируется, постоянно отрабатывает удары и по Николаеву, и по Одессе. Они готовятся к наступательным операциям — и к десантным операциям, в том числе. Это — с одной стороны.
С другой стороны, мы видим, что у них начались мобилизационные мероприятия. Скорее всего — для того, чтобы закрыть некомплект, который есть на востоке. Российский «Союз добровольцев Донбасса» объявил набор добровольцев для участия в войне. Поэтому — что-то точно изменится.
И последние заявления с ОРДЛО о разрешении на «огонь на упреждение» — это тоже часть гибридной войны. В известной степени это ответ на санкции против Медведчука и всей той кремлевской стаи. В известной степени это желание принудить Украину к миру на их условиях.
И как только «зеленка» появится — активизация будет нарастать. 9 марта, к примеру, в районе Красногоровки работал танчик, миномет 120 мм работал. Наша аэроразведка там фиксировала следы от гусениц, траншеи, куда они заходят и стреляют… Начали работать крупные калибры. А это — предпосылка, что продолжение всех тех вещей будет. Непременно будет.
Хотя многое будет зависеть от украинских дипломатов. Россия же не сильна на дипломатической арене. Они слабы. И они вынуждены подчиняться определенным геополитическим раскладам. Если, например, Штаты успеют Украине дать статус главного союзника вне НАТО — ситуация для россиян будет совсем другая. Поэтому не исключено, что они попытаются, не дожидаясь этого, нанести по Украине какие-то удары. Гибридные удары, потому что многое может быть использовано. И внутри государства, в том числе.
Так что ситуация сейчас достаточно серьезная. Конечно, я оптимистично смотрю на все эти процессы. Потому что знаю: если будет активизация — снова тысячи и тысячи людей, уже с боевым опытом, станут в ряды ВСУ и добровольческих формирований, которые, думаю, все равно еще будут существовать, определенное время, по крайней мере. Но очень бы хотелось, чтобы перспективы добровольческого движения не пошли псу под хвост. Чтобы даже после завершения военного конфликта добровольческий потенциал был использован. И как раз закон о территориальной обороне, который сейчас мусолят, должен этот добровольческий потенциал учитывать. Потому что боевой опыт, мотивация, патриотизм, другие составляющие успешного военного формирования — дорогого стоят.
Но, например, ко мне при разработке этого законопроекта никто даже не обратился.
Поэтому где-то такую картину вижу пока. Будем готовиться к активизации боевых действий. И в случае чего — мы довольно быстро вернем батальоны, которые держим в резерве, и сформируем новые подразделения. Например, вместо нашего покойного побратима «Червня» (командир 8 отдельного батальона УДА «Аратта», умер 1 августа 2020 года после длительной борьбы с онкозаболеванием. — Ред.) командование батальоном принял его заместитель «Марадона» (Андрей Копичин. — Ред.). Это опытный командир. Штаб действует, контакты с людьми по всей Украине поддерживаются.
Друг «Черный», командир 5 отдельного батальона — так же на связи со своими ребятами.
И в случае чего мобилизация в течение 1-2 недель будет проведена. «Госпитальеры» до сих пор работают в своем режиме в зоне ООС. Наши отдельные пехотные отряды так же будут мобилизованы быстрее тех подразделений, которые в резерве. А на базе «Волыни», которая сейчас на передовой, мы очень быстро развернем еще один батальон.
То есть мы для себя составили план действий на случай обострения. Довольно конкретный и четкий план.
— Сильно ли, по Вашим наблюдениям и ощущениям, изменилось добровольческое движение за годы войны?
— Конечно. Сначала это вообще были отряды, такие себе довольно дезорганизованные подразделения людей — но мотивированные, безусловно. Сейчас добровольческие батальоны — это высокопрофессиональные части, одни из самых боеспособных как в ВСУ, так и в других силовых структурах. Батальон «Донбасс-Украина», входящий в состав 54 ОМБР — очень мощная единица. Полк «Азов», который подчиняется НГУ, как полноценный боевой организм, думаю, может дать фору многим и в Вооруженных Силах, и в других структурах. Так же можно говорить и о подразделениях УДА. Там, где наши ребята участвуют в каких-то операциях, в боевых действиях — военные очень хорошо отзываются о профессиональном уровне наших бойцов. Здесь выросла целая когорта командиров, которые умеют воевать и не боятся брать на себя ответственность.
К тому же, добровольческие части, как мне кажется, отличает еще и культура взаимоотношений. Там мы имеем братство людей, объединенных идеей — идеей защиты государства, идеей освобождения территорий, идеей восстановления соборности Украины. Чего очень не хватает в войсках. Там, к сожалению, до сих пор часто остается принцип «я начальник, ты дурак». То есть командир принял решение, ни с кем не советуясь, не проводя, условно говоря, брифинга какого-то — и все его должны выполнять. Пусть даже это будет глупое решение, глупый приказ.
Над этим Вооруженным силам надо работать. И брать в этом пример, собственно, с добровольческих частей, которые сегодня воюют.
— А можете ли согласиться с утверждением, что в последнее время вот это «я начальник, ты дурак» все больше возвращается в армию?
— Это действительно так.
— Почему, как думаете?
— Как правило, в таких структурах, как армия, ВСУ, это все идет сверху. Если сверху есть такое указание. За эти годы у нас есть много ребят, комбригов, которые на войне стали генералами, генерал-майорами, генерал-лейтенантами. Но где-то они, возможно, не дорабатывают. Потому что кому, как не им, знать, как формировать боевые части и подразделения. Что-то где-то провисает в ВСУ. И там реформирование именно внутренних отношений должно быть очень серьезным. Без этого на какие-то натовские стандарты или даже на хорошие украинские стандарты перейти просто не получится.
Поэтому — все зависит от руководства где первую очередь. Ну и от политической верхушки, безусловно. Потому что если ты заводишь армию на сидение в окопах — конечно, мотивация теряется. 7 лет сиди в окопе и смотри на врага, порой не имея даже права открыть огонь в ответ… Такие факты были еще недавно. Сейчас я, слава богу, этого не вижу. Ребята работают изо всего, что надо. Но до недавнего времени запреты на ответку действительно были. Особенно после объявления летнего так называемого перемирия.
— Не могу не спросить. Вы ранее неоднократно говорили, что видите возможности для быстрого завершения войны. Сейчас придерживаете того же мнения?
— Да. Но я всегда говорил, что к этому надо просто готовиться. И готовиться к асимметричным мероприятиям. Не устаю повторять, что не может маленькая советская армия победить большую советскую армию. А маленькая украинская армия — украинская по духу, по сути — может нанести поражение врагу.
Но для этого надо подключить все украинское общество. Деоккупация должна начинаться не с отдельных территорий, не с Вооруженных Сил, СБУ, МВД, Нацгвардии или добровольцев, а со всего народа. Народ должен убедиться в необходимости быстрого и победоносного завершения войны и освобождения оккупированных территорий — и подняться. Тогда можно сделать все.
Мы же не уникальны в таких вещах. Вспомните пример Финляндии, Афганистана, много других примеров, когда сравнительно небольшими, но мотивированными и патриотическими силами люди добывали себе независимость и свободу.
Поэтому я уверен: быстро освободить оккупированные земли можно. Но к этому надо готовиться. И на подготовку уйдет определенное время.
— Согласно последним соцопросам, около 40% украинцев хорошо относятся к России. Вы действительно думаете, что этих людей можно убедить, мобилизовать?
— Но это уже гораздо меньший процент, чем был лет 10 назад. И это уже позитив.
— Не соглашусь. 10 лет назад Россия нас еще не убивала. Такой процент через 7 лет войны, после 13 тысяч погибших — это страшно.
— Да. Но это опять-таки проблема власти. В первую очередь — власти. Те, кто должен вести людей к победе, должны были всю информационную политику на это направить. Все ресурсы государства должны были бы работать на убеждение тех людей, что Россия — враг. А не какой-нибудь «старший брат» или что там еще говорят адепты российских имперских мифов.
Соответственно никакие российские СМИ в Украине не должны были работать. Необходимо было объявить полную блокаду оккупированных территорий. Я об этом тоже с 2014 года говорю — только не слушают! Прекратить вещание чего-угодно российского. Потому что вот недавно кто-то из власть имущих говорил — кажется, министр культуры Александр Ткаченко — что мы, мол, закрыли каналы, но наши люди все равно российское телевидение смотрят… Самая большая поддержка России — как раз в прифронтовых районах в Донецкой и Луганской областях. Потому что украинских каналов там практически нет на сегодня. А российские и деэнэровские пропагандистские рупоры вещают себе спокойно. Понятно, что люди, особенно старшего поколения, которые не пользуются интернетом и лишены критического восприятия действительности — они будут на стороне наших извечных врагов. К большому сожалению, реальность такова. Потому что власть недорабатывает. И та, предыдущая недорабатывала. И эта недорабатывает.