Atlantico: После появления вакцин ЕС никак не удается найти общую позицию. Он показал стремление к единству общим заказом, но впоследствии некоторые страны приостановили использование AstraZeneca, а другие продолжили применять вакцину. Более того, Бавария начинает переговоры о закупке российской вакцины, несмотря на отсутствие рекомендаций со стороны Европейского агентства лекарственных средств. ЕС неспособен удержать общую позицию?
Эдуар Юссон: Начнем с простой констатации: США, Великобритания, Россия и Китай — великие державы. Этим странам удалось меньше чем за год создать собственные вакцины. Евросоюз вне игры за исключением Швеции, которая работала вместе с Великобританией через AstraZeneca, и Германией, сотрудничавшей с США посредством Biontech. Помню, как возмущалась немецкая пресса: «Трамп украл немецкое изобретение». Но реальность современного мира такова, что немецкий стартап установил партнерские отношения с американским фармацевтическим гигантом. Как и многие в других областях, Дональд Трамп выполнил свою работу, создал условия для быстрого и массового производства вакцин на американской территории. Борис Джонсон тоже выполнил свою работу и способствовал быстрой реализации сотрудничества Оксфордского университета с англо-шведской компанией AstraZeneca. Владимир Путин выполнил свою работу и позволил российской науке совершить не менее значимый подвиг, чем американцы и британцы. Трамп, Джонсон и Путин — современные главы государств.
В такой перспективе не в меру словоохотливый Эммануэль Макрон и лишенная воображения Ангела Меркель выглядят лидерами прошлого века. Вместе с ЕС им пришлось довольствоваться «групповыми заказами». И раз ЕС опирается на бюрократию на региональном, национальном и наднациональном уровне, организация вакцинации в разных обществах идет очень медленно по сравнению с Великобританией или Израилем. В результате начались конфликты между теми, кто быстро продвигались в вакцинации и, следовательно, могли использовать больше вакцин, и теми, у кого скопились неиспользованные запасы. Положение дел обострили неожиданности (как обычно бывает в жизни) вроде опасений насчет одной из вакцин.
Прагматичным решением было бы заказать российскую вакцину, но здесь в игру вступает идеология, которая идет против здравого смысла. Баварцы сумели проявить здравый смысл, европейцы — нет. Как бы то ни было, не стоит упускать из вида главное: все проблемы ЕС связаны с тем, что это инструмент слома промышленности и инноваций. Даже Германия не задействует весь свой промышленный потенциал в системе, где отсутствие валютного соперничества и нормы большого рынка обеспечивают ей нечто вроде индустриального протекционизма.
Европейский эшелон позволил избежать хаоса, который мог бы возникнуть, если бы все страны-члены устроили соперничество за вакцины. Очевидно, что это в первую очередь выгодно для маленьких стран. Но и для больших тоже. Франция только недавно начала производить вакцины, а наши предприятия не занимались их разработкой. Франция много потеряла бы в случае национального подхода к вакцинации. Было стремление организовать процесс и обеспечить пропорциональное распространение среди населения. Это вопрос не только суверенитета, но и общих интересов. Победа над пандемией предполагает вакцинацию соседних стран. Другая положительная сторона европейского эшелона в том, что он позволил не класть все яйца в одну корзину. В одиночку мы не смогли бы подписать контракты с таким числом предприятий. К тому же, никто не знал, какое из них первым создаст вакцину.
Что касается различий в решениях стран, не стоит забывать, что ЕС — не федеральное государство. Ничто не запрещает стране при желании закупить другую вакцину, например, «Спутник». Это делается в дополнение к предусмотренному на европейском уровне и, насколько мне известно, не осуществляется в ущерб какой-либо стране.
Выдача или невыдача разрешения на вакцину Европейским агентством лекарственных средств является в большей степени страховочной мерой, поскольку у национальных ведомств есть право вынести собственное решение. Бавария пошла на этот риск. Быть может, ей стоило бы проявить осторожность, поскольку вакцина еще не была одобрена.
Atlantico: Можно ли верить в глобальную политику при сохранении таких расхождений на национальном и местном уровне?
Себастьен Майяр: Это также указывает на тот факт, что во многих странах здравоохранение относится к компетенции регионов. Как мне кажется, это Бавария сейчас ставит на кон доверие к себе в Европе, если, конечно, ее предчувствие не окажется верным. Сложно сказать. Действия на европейском уровне не мешают национальным инициативам.
Ценность европейской вакцинации в том, что она позволяет обеспечить снабжение. Для производства вакцины необходимо не менее 200 разных компонентов. Для обеспечения массовости тут требуются определенные масштабы. Разумеется, все были застигнуты врасплох, и ЕС взял поздний старт. Никто не думал, что вакцина будет создана так быстро, и промышленность оказалась неготовой. Это была неверная оценка со стороны Европы.
Atlantico: План восстановления представляли как большую победу и прогресс в европейской интеграции. Как бы то ни было, он застыл в мертвой точке, а немецкий конституционный суд еще больше отсрочил процесс, приостановив процесс ратификации. Брюно Ле Мэр (Bruno Le Maire) критически отозвался о «задержках реализации» в интервью Bloomberg TV. Европейские решения по-прежнему спотыкаются о национальный уровень?
Эдуар Юссон: Брюно Ле Мэр работал у пяти из семи последних французских премьеров, и ему следовало бы знать, что Франция со времен создания евро не сдержала обещания, которые взяла на себя с подписанием европейских договоров. Франция обязалась выполнять пакт стабильности, но затем нарушала его чуть ли не каждый год. Можно понять, что немецкие граждане обратились в суд Карлсруэ по поводу несоблюдения европейских договоров. В них не была предусмотрена возможность для ЕС взять в долг. Европейский совет посчитал, что обстоятельства (пандемия) могут оправдать отступление от правила. Но разве можно в чем-то упрекнуть тех, кто напоминают о правовом государстве?
Я понимаю нервозность французского министра. Задолженность Франции составляет 120% ВВП, а европейский план восстановления — гарантия для французского долга со стороны Германии. В этом плане мы заплатим больше, чем получим, но такова цена предотвращения повышения французских ставок на рынках. Лично я предпочел бы отказ от единой валюты в польщу общей валюты, как прозорливо предлагала Тэтчер в 1990 году. Но раз уж мы остаемся в рамках существующих европейских договоров, нужно соблюдать правила. Французскому руководству следовало бы не высовываться: Испании пришлось пройти через немалые тяготы, чтобы вернуться в рамки пакта стабильности после кризиса 2008-2010 годов, но Франция, которую рынки считают необходимой для сохранения еврозоны, может позволить себе высокий уровень задолженности. Он, кстати, был бы просто невозможным в том случае, если бы у нас была национальная валюта при столь слабой промышленной базе.
Себастьен Майяр: Я понимаю его нетерпение. План необходим, мало кто сомневается в его значимости для поддержки экономики. Речь идет о переменах огромных масштабов в виде европейского долга. Единогласие, которое требуется, чтобы позволить Еврокомиссии привлечь займы на финансовых рынках, всегда вызывает заторы и проволочки. Ситуация с Германией вряд ли долго будет создавать проблему и должна разрешиться до конца мая, если верить моим источникам. План восстановления должны поддержать еще девять государств, и даже одного достаточно, чтобы заблокировать его.
Все это заставляет задуматься о европейском управлении и правиле единогласия. Возникает вопрос: демократично ли то, что одна маленькая страна может все заблокировать?
Как бы то ни было, только благодаря европейскому уровню Италия сможет получить 209 миллиардов евро для своей экономики. Во французском плане восстановления на 100 миллиардов 40 дает ЕС. Это перевод, а не займ, который придется возместить. У нас определенно не было бы такого плана восстановления без понимания того, что 40% будет профинансировано Европой. Нужно, чтобы все эти средства были использованы по назначению, чтобы впоследствии у нас не возникли скандалы из-за того, что они пошли не туда.
Думаю, Европе не хватает коллективного понимания экстренного характера ситуации. «Строптивцы» цепляются к мелочам на саммитах, а Виктор Орбан ставит другие цели с поляками. Европейский дух нельзя постановить. Взаимозависимость должна быть обустроена, а не навязана. Это позволило бы избежать подобного промедления.
Atlantico: Кризис укрепил или ослабил Европу? Усилил ли он ее разобщенность?
Эдуар Юссон: Кризис проливает свет на слабости структуры, которая была изобретена после падения берлинской стены. Не существует европейского народа. И мы все больше отдаляемся от того, что могло бы сформировать европейскую идентичность. Если мы хотим формирования европейской конфедерации по примеру швейцарской с разными языками и культурами, нужно больше субсидиарности и демократии, строгий подход к решению вопросов, приведение к общему знаменателю фискальных систем при снижении налогообложения с тем, чтобы сделать всю еврозону более привлекательной для иностранных инвесторов. Мы же поступаем во всем с точностью до наоборот: презрительное отношение к национальным референдумам, расширение полномочий брюссельской бюрократии, катастрофическая задолженность Франции под прикрытием немецких процентных ставок, разношерстная ситуация в налогообложении. Упомянутая вами разобщенность является результатом не отсутствия европейского духа, а непонимания действительности многими представителями европейского руководства, прежде всего, французами.
Себастьен Майяр: В целом, кризис, скорее, усилил Европу. Над ее ошибками можно насмехаться, но ее противники не в силах предложить альтернативу. Марин Ле Пен (Marine Le Pen) больше не делает те же антиевропейские заявления, что пять лет назад. Общественность ждет в этих вопросах мнения Европы. Больше не слышно чего-то вроде: «Почему Европа сует свой нос в вакцинацию или восстановление экономики?» Скорее ощущается настоятельная потребность: «Почему она не сделала больше?» В общественном мнении царит не отторжение, а ожидание, но это не означает, что оно удовлетворено.
Что касается восстановления, Европа пытается организовать союз вокруг более устойчивой и экологической экономики. Этот процесс не может идти лишь на европейском уровне. Если другие не предпримут аналогичные шаги, бессмысленно делать нашу экономику более «зеленой», хотя бы по конкурентным соображениям.
Эдуар Юссон (Edouard Husson), преподаватель, историк, директор Франко-немецкого института европейских дел при Университете Сержи-Понтуаз.
Себастьен Маяйр (Sébastien Maillard), директор Института Жака Делора.