Русская православная церковь является одним из институтов, оказавшихся под наибольшим влиянием образования и развала Советского Союза (СССР). Отторжение коммунизмом религии и гнев по отношению к царскому режиму привели к тому, что в период между двумя событиями Русская православная церковь рассматривалась как сторонник старого режима и угнетения. Церковь и духовенство, определяемые как защитники и хранители старого порядка, в новом порядке начиная с Русской революции воспринимались как контрреволюционная структура и поэтому находились под постоянным давлением.

Более того, храмы закрывались, религиозное образование запрещалось, прекращалось издание религиозной литературы, церковное имущество подлежало национализации, велась активная антирелигиозная пропаганда, усиливалось давление на духовенство. С точки зрения нового режима, не было ничего «святого», кроме «труда». Кроме того, поскольку борьба с религией и устранение влияния религиозных институтов считались предпосылкой для построения социалистического общества, в результате этих практик многие церковнослужители были вынуждены покинуть российские земли.

Эмигрировавшее из страны духовенство учредило в начале 1920-х годов в Европе Архиепископию православных церквей русской традиции в Западной Европе с центром в Париже, а в 1931 году эта структура объявила о своем присоединении к Константинопольскому патриархату в Стамбуле. Архиепископия продолжала оставаться под властью Константинопольского патриархата до 27 ноября 2018 года.

Однако, когда кризис между Россией и Украиной перекинулся и на церкви, Архиепископия русских православных приходов в Западной Европе приняла решение о присоединении к Московскому патриархату на том основании, что Русская православная церковь вернулась к нормальным условиям существования. Вне всякого сомнения, в основе этого решения лежал конфликт, разгоревшийся между Константинопольским патриархатом в Стамбуле и Московским патриархатом. По версии украинского правительства, за сепаратистскими движениями, возникшими в Крыму, Донецке и Луганске, стоял Московский патриархат. Тогдашний президент Украины Петр Порошенко в своих заявлениях настаивал на том, что Православная церковь Украины должна обрести независимость от Москвы в целях обеспечения полной самостоятельности страны, поскольку Московский патриархат начал угрожать национальной безопасности и независимости Украины.

В результате в апреле 2018 года в Константинопольский патриархат было подано прошение об автокефалии Православной церкви Украины, и 11 октября 2018 года, несмотря на все возражения России, Константинопольский патриархат принял решение о признании автокефалии церкви. Следует отметить, что после этого инцидента Архиепископия русских приходов в Западной Европе объявила о желании отделиться от Константинопольского патриархата и присоединиться к Московскому патриархату. В дальнейшем Русская православная церковь начала разрывать отношения с другими религиозными учреждениями, признавшими автокефалию украинской церкви. В этой связи Московский патриархат объявил о разрыве отношений с Восточно-Православным патриархатом Александрии, признавшим независимость украинской церкви вслед за Стамбулом. Однако Московский патриархат этим не ограничился и начал работы по созданию нового Русского православного экзархата в зоне юрисдикции Восточно-Православного патриархата Александрии и в этом направлении принял в свою юрисдикцию 102 священнослужителя из восьми стран Африки. Так в православном мире возникла еще одна глубокая трещина.

Можно сказать, что с распадом СССР православие и Московский патриархат вновь обрели значимость в контексте поисков национальной идентичности в России. Для Московского патриархата, который в годы холодной войны был вынужден уйти в подполье, начиналась новая эра. В период биполярного миропорядка США установили тесные отношения со всеми религиозными учреждениями против Советского Союза и даже в этом отношении придавали особое значение Константинопольскому патриархату. Особенно в рамках борьбы против СССР и коммунизма были построены связи с Ватиканом и Константинопольским патриархатом, которые доходили до стратегического партнерства. С окончанием холодной войны этот период остался позади, и, по мере того как Московский патриархат вновь набирал силу, конфликты в православном мире постепенно нарастали. После того как Россия при Путине снова начала придавать значение православной вере и церкви, конкуренция между Москвой и Стамбулом стала еще ожесточеннее. На самом деле это соперничество является столь же политическим, сколь и религиозным. Это борьба за влияние. Россия через Московский патриархат стремится создать новую мягкую силу и сферу влияния для себя. США и ЕС, понимая это, как видно, поддерживают Константинопольский патриархат, чтобы сбалансировать силу России в православном мире и сузить ее сферу влияния. Тот факт, что западные державы занимают позицию в пользу Стамбула, а не Москвы, беспокоит Россию. Понятно, что эта политическая озабоченность также является важной причиной того, что США и ЕС открыто поддерживают экуменические претензии Константинопольского патриархата. С точки зрения Московского патриархата, юрисдикция Константинопольского патриархата ограничивается регионами Азии (Анталья — Эфес), Фракии и Понта, при этом претензии на юрисдикцию на землях за их пределами недействительны. Как видно, Москва откровенно отрицает экуменические претензии Стамбула.

Представление России об экуменизме предельно ясно. В этом контексте общепризнанной является мысль об ослаблении границ Русской православной церкви на Западе. По мнению русских, после большевистской революции Константинопольский патриархат воспользовался тем, что Московский патриархат утратил свою силу, и при поддержке западных держав присоединил к себе православные церкви за пределами Восточного блока. Кроме того, в ходе процесса вестернизации стран Восточного блока, возникших с распадом СССР, Константинопольский патриархат на этот раз предпринял попытку включить в свою юрисдикцию православные церкви, действующие на этих землях. В силу всех этих событий в Москве сложилось мнение, что Запад и Константинопольский патриархат построили нетеологическое стратегическое партнерство.

Уже не секрет, что Россия пытается использовать религиозное и политическое влияние православия в построении национальной идентичности в российском обществе и геополитической борьбе за власть. В наши дни можно с лихвой увидеть активные действия России во внешней политике на осях Ближний Восток — Средиземное море, Балканы — Европа, Средиземноморье — Африка, Азия — Черное море. Все эти земли расцениваются как зоны ближайших интересов России. А с точки зрения христианства значительным весом в этих регионах обладают православные. И вот это пересечение подразумевает важные геополитические возможности для России. Кроме того, в Северной и Южной Америке, Европе и Австралии проживает большая и влиятельная диаспора выходцев с этих территорий. Например, хорошо известны теплые отношения между Москвой и Антиохийским патриархатом, чья юрисдикция распространяется в том числе на Сирию, Ливан, Ирак, восточные районы Турции.

Тот факт, что Россия обосновывает свое присутствие в Сирии тезисом о «предотвращении геноцида христиан», а сирийские христиане одобряют этот тезис, может сыграть роль в придании отношениям Путин — Асад в глазах западного мира некоего морального значения, выходящего за рамки «авторитарной дружбы». Наряду с этим необходимо также учитывать усилия России по созданию нового имиджа в православном мире. Конечной целью Москвы в этом направлении является закрепление во всем христианском мире образа России как единственного государства, которое заботится о присутствии христиан на Ближнем Востоке и защищает их права.

Судя по всему, Кремль нуждается в пропагандистском потенциале Московского патриархата и других церквей для легитимации своей внешней политики. Кроме того, России необходима идеология в противовес Западу. Идеологический вакуум, возникший с распадом Советского Союза, имеет большое значение. Коммунизм был глобальной идеологией. У Советской России была возможность добиться глобального охвата на основе коммунизма. Кремль, возможно, думает, что сможет заполнить этот вакуум с помощью планов по превращению Русской православной церкви во «всемирную» церковь. С другой стороны, православие может сыграть центральную роль в новой российской идентичности. Выбор в этом направлении может дать России позитивную силу как внутри страны, так и в регионе, а также в глобальном масштабе. Настолько, что Москва может вновь активизировать тесную идеологическую связь между Русской православной церковью и русским / славянским национализмом. Очевидно, Путин, заботящийся о восстановлении нравственных ценностей российского народа, всячески старается извлечь выгоду из синергии гармонии между верой народа и государственной идеологией, что может быть обусловлено вышеуказанными целями. Эта картина хорошо согласуется со стратегией по переопределению постскоммунистической российской идентичности как одной из приоритетных целей Путина. Более того, все эти шаги способны дать ответ и на геополитические опасения путинской России. Если православие удастся преобразовать в действенный инструмент, то на этот раз Россия сможет предотвратить направленную против нее скоординированную внешнюю политику. С другой стороны, духовная система, построенная на основе православия, также может подразумевать важные возможности и для восстановления России в геополитическом отношении. Учитывая открытие в Бишкеке, столице Киргизии, крупнейшей православной церкви в Центральной Азии, попытки России присоединить к себе церкви в Африке и, наконец, обвинения в адрес России относительно вмешательства в балканские страны через Сербскую православную церковь, смысл слов российского министра иностранных дел Сергея Лаврова «церковь и Министерство иностранных дел работают рука об руку» хорошо понятен.