Foreign Affairs (США): цена американской гегемонии

Много лет аналитики спорят о том, подстрекали ли Соединенные Штаты президента России Владимира Путина к вмешательству в дела Украины и других соседних стран или действия Москвы не были спровоцированы. На фоне российской военной спецоперации на Украине дискуссия временно поутихла. За волной общественного возмущения стало не слышно тех, кто давно утверждал, что у Соединенных Штатов нет жизненно важных интересов на Украине, что она находится в сфере интересов России и что именно политика Вашингтона создала у России чувство незащищенности, которое довело Путина до крайних мер. Нападение на Перл-Харбор заставило замолчать противников войны и положило конец дебатам о том, должны ли Соединенные Штаты вступать во Вторую мировую. Точно так же путинская спецоперация приостановила "сезон-2022" бесконечной дискуссии американцев по поводу наших целей в мире.

Это плачевно. Хоть и непристойно обвинять США в действиях Путина на Украине, мнение о том, что спецоперация "абсолютно не спровоцирована" ошибочно. Подобно тому, как Перл-Харбор стал результатом усилий США по сдерживанию японской экспансии на материковой части Азии, а теракты 11 сентября были отчасти ответом на доминирующее присутствие Штатов на Ближнем Востоке после первой войны в Персидском заливе, так и решения России были ответом на расширение гегемонии Соединенных Штатов и их союзников в Европе после окончания холодной войны. В действиях Москвы виноват Путин, но спецоперация на Украине проходит в том историческом и геополитическом контексте, в котором Вашингтон пытается играть главную роль, и американцы должны с этим смириться.

Критики американского могущества полагают, что лучший способ справиться с нынешней ситуацией для США — это укрепить свой имидж в мире, избавиться от зарубежных обязательств, которые должны выполнять другие, и в лучшем случае служить удаленным заокеанским "уравнителем" положения дел на планете. Эти критики предоставляют Китаю и России возможность распоряжаться в своих региональных сферах интересов в Восточной Азии и Европе и предлагают США сосредоточить внимание на защите своих границ и улучшении благосостояния американцев. Но у этого "реалистического" рецепта не реалистичная основа: он не отражает истинную природу глобальной мощи и влияния эпохи после холодной войны, которые до сих пор управляют миром. Соединенные Штаты уже были единственной настоящей глобальной сверхдержавой во время холодной войны, с их беспрецедентным богатством, мощью и обширными международными союзами. Распад Советского Союза только усилил мировую гегемонию США — и не потому, что Вашингтон с рвением заполнил вакуум, образовавшийся из-за слабости Москвы. Крах Советского Союза расширил влияние США, поскольку сочетание силы и демократических принципов сделало страну привлекательной для тех, кто ищет безопасности, процветания, свободы и независимости. Поэтому Соединенные Штаты являются огромным препятствием для России, стремящейся восстановить свое утраченное влияние в мире.

События последних 30 лет в Восточной Европе — отражение этой реальности. Вашингтон не прикладывал активных усилий, чтобы стать доминирующей силой в регионе. Но в годы после холодной войны недавно освободившиеся страны Восточной Европы, включая Украину, обратились к Соединенным Штатам и их европейским союзникам, поскольку считали, что присоединение к трансатлантическому сообществу — это ключ к независимости, демократии и богатству. Восточноевропейцы стремились убежать от десятилетий — а в некоторых случаях и столетий — российского и советского империализма, и союз с Вашингтоном в момент слабости России дал им драгоценный шанс на успех. Даже если бы Соединенные Штаты отвергли их просьбы о вступлении в НАТО и другие западные институты — как, по мнению многих критиков, и должна была поступить Америка — бывшие советские сателлиты продолжали бы сопротивляться попыткам Москвы загнать их обратно в сферу своих интересов, изыскивая любую доступную помощь на Западе. И Путин по-прежнему считал бы США главной причиной такого их антироссийского поведения просто потому, что США были достаточно сильны, чтобы привлекать восточноевропейцев.

На протяжении всей своей истории американцы, как правило, не осознавали того ежедневного влияния, которое мощь их страны оказывает на остальной мир — как на друзей, так и на врагов. Они в массе своей удивлены тем, что становятся объектом негодования и вызовов, исходящих от путинской России и Китая под руководством председателя Си. Американцы могли бы уменьшить серьезность этих проблем, более последовательно и эффективно используя свое влияние. Но они не смогли сделать этого в 1920-х и 1930-х годах, позволив беспрепятственно развиваться агрессии Германии, Италии и Японии, пока она не привела к широкомасштабной разрушительной мировой войне. И в последние годы им тоже это не удалось, что позволило Путину заполучить все больше территорий, пока дело не дошло до Украины. После последнего шага Путина американцы могли бы извлечь правильный урок. Но им все равно будет сложно понять, как Вашингтон должен действовать в мире, если они не изучат тщательно того, что произошло с Россией, а это требует продолжения дискуссии о влиянии мощи США.

Так каким же образом Соединенные Штаты могли спровоцировать Путина? Одну вещь надо сразу прояснить: дело не в создании угрозы безопасности России. С момента окончания холодной войны русские объективно пользовались большей безопасностью, чем когда-либо за последнее время. За два прошедших века страна трижды подвергалась иностранному вторжению — один раз со стороны Франции и дважды немецкому. Во время холодной войны советские войска были постоянно наготове сражаться с силами США и НАТО в Европе. Тем не менее, после окончания холодной войны Россия пользовалась беспрецедентной безопасностью на своих западных флангах, даже несмотря на новые вступления в НАТО на востоке. Москва даже приветствовала то, что во многих отношениях было самым значительным достижением альянса: воссоединение Германии. Когда Германия объединилась в конце холодной войны, советский лидер Михаил Горбачёв даже выступал за то, чтобы закрепить ее в НАТО. Как сказал Гобачёв госсекретарю США Бейкеру, он считает, что лучшей гарантией советской и российской безопасности является Германия, "удерживаемая в европейских структурах".

Поздние советские и ранние российские лидеры определенно не вели себя так, как будто опасались нападения с Запада. С конца 1980-х и весь период 1990-х годов советские и российские расходы на оборону резко сокращались, в том числе на 90% в период с 1992 по 1996 год. Некогда грозная Красная Армия была сокращена почти вдвое, в результате чего в относительном выражении она стала слабее, чем была на протяжении почти 400 лет. Горбачев даже приказал вывести советские войска из Польши и других стран Варшавского договора, главным образом в целях экономии. Все это было частью широкой стратегии по ослаблению напряженности времен холодной войны, направленной на то, чтобы Москва могла сосредоточиться на экономических реформах у себя дома. Но даже Горбачев не стал бы добиваться этого "отпуска" от геополитики, если бы думал, что США и Запад воспользуются им в своих интересах.

И его суждение было разумным. Соединенные Штаты и их союзники не были заинтересованы в независимости советских республик, как ясно заявил президент США Джордж Буш-старший в своей речи в Киеве в 1991 году, в которой он осудил "самоубийственный национализм" настроенных на независимость украинцев (которые объявят независимость три недели спустя). Действительно, в течение нескольких лет после 1989 года политика США была направлена ​​сначала на спасение Горбачева, затем на спасение Советского Союза, а затем на спасение президента России Бориса Ельцина. В период перехода от горбачевского Советского Союза к ельцинской России — время наибольшей российской слабости — администрация Буша, а затем и администрация Клинтона не хотели расширять НАТО, несмотря на все более настойчивые призывы к этому со стороны государств бывшего Варшавского договора. Администрация Клинтона создала программу "Партнерство ради мира", чьи смутные заверения в солидарности далеко не соответствовали гарантиям безопасности для бывших членов Варшавского договора.

Легко понять, почему Вашингтон не чувствовал особой необходимости продвигать НАТО на восток. В то время совсем немногие американцы видели в этой организации оплот против российской экспансии, а уж тем более средство для подавления России. С точки зрения США, Россия уже стала просто "оболочкой" того, что она представляла собой еще недавно. Вопрос заключался в том, была ли теперь у НАТО вообще какая-либо великая цель, когда самый главный противник, против которого она была создана, рухнул. При этом следует учитывать, насколько обнадеживающими были 1990-е годы для большинства американцев и западноевропейцев. Считалось, что это было время конвергенции, когда и Китай, и Россия неуклонно двигались к либерализму. Геоэкономика заменила геополитику, национальные государства ушли в прошлое, мир стал "плоским", считалось, что XXI веком будет управлять Европейский Союз, а идеалы Просвещения распространялись по планете. Для НАТО фраза "нет зоны действия – нет цели" стала ежедневной мантрой.

Но пока Запад наслаждался своими фантазиями, а Россия изо всех сил пыталась приспособиться к новому миру, встревоженные народы, проживающие к востоку от Германии, — прибалты, поляки, румыны и украинцы — рассматривали окончание холодной войны как просто последнюю фазу их многовековой борьбы. Для них НАТО не устарело. Они видели в том, что Соединенные Штаты и Западная Европа считали само собой разумеющимся, — гарантии коллективной безопасности по Статье 5, — ключ к тому, чтобы убежать от долгого, кровавого и гнетущего прошлого. Подобно французам после Первой мировой войны, которые боялись того дня, когда возрожденная Германия снова будет угрожать им, восточноевропейцы верили, что Россия в конечном итоге вернется к своему многовековому империалистическому обыкновению и попытается восстановить свое традиционное влияние на их страны. Эти государства хотели интегрироваться в рыночный капитализм своих более богатых западных соседей, и членство в НАТО и Европейском союзе было для них единственным путем из мрачного прошлого в более безопасное, демократическое и более процветающее общество. Поэтому неудивительно, что, когда Горбачев, а затем Ельцин "ослабили поводья" в начале 1990-х годов, практически все тогдашние, а вскоре бывшие члены Варшавского договора и постсоветские республики воспользовались шансом порвать с прошлым и переместить свою преданность с Москвы на трансатлантический Запад.

Но хотя эта масштабная перемена имела мало общего с практической политикой США, она во многом была связана с реальностью гегемонии Соединенных Штатов после окончания холодной войны. Многие американцы склонны отождествлять гегемонию с империализмом, но это разные вещи. Империализм — это активные усилия одного государства по принудительному включению других в свою сферу влияния, тогда как гегемония — это скорее условия, чем цель. Мощная в военном, экономическом и культурном отношении страна оказывает влияние на другие государства одним лишь своим присутствием, подобно тому как более крупное тело в космосе влияет на поведение меньших тел посредством своего гравитационного притяжения. Даже если Соединенные Штаты не расширяли бы свое влияние в Европе и уж точно не делали бы этого с помощью своих вооруженных сил, крах советской власти усиливал притягательную силу Соединенных Штатов и их демократических союзников. Их процветание, их свобода и, да, их способность защищать бывших советских сателлитов, в сочетании с неспособностью Москвы обеспечить все это, резко изменили баланс в Европе в пользу западного либерализма в ущерб российскому самодержавию. Рост влияния США и распространение либерализма были не столько политической целью Соединенных Штатов, сколько естественным следствием этой перемены.

Российские лидеры могли бы просто приспособиться к этой новой реальности. Ведь другие великие державы приспособились. Британцы когда-то были повелителями морей, владельцами огромной глобальной империи и центром финансового мира. Потом они все потеряли. Но хотя некоторые были унижены тем, что в мире их вытеснили Соединенные Штаты, британцы довольно быстро приспособились к своему новому месту на небосводе. Французы тоже потеряли великую империю, а Германия и Япония, потерпев поражение в войне, потеряли все, кроме своего таланта производить богатство. Но все они внесли в свою политику коррективы и, возможно, стали даже лучше.

Безусловно, в 1990-е годы были россияне — например, ельцинский министр иностранных дел Андрей Козырев, — которые считали, что Россия должна принять аналогичные решения. Они хотели интегрировать страну в либеральный Запад даже в ущерб традиционным геополитическим амбициям. Но в конце концов в России возобладала не эта точка зрения. В отличие от Великобритании, Франции и отчасти Японии, у России не было долгой истории дружеских отношений и стратегического сотрудничества с Соединенными Штатами — как раз наоборот. В отличие от Германии и Японии, Россия не потерпела военного поражения, не была оккупирована и реформирована в послевоенном процессе. И в отличие от Германии, которая всегда знала, что ее экономическая мощь несокрушима и что в послевоенном порядке она может хотя бы стать процветающей, Россия никогда не верила, что сможет стать успешным экономическим центром. Ее элиты считали, что наиболее вероятным последствием интеграции будет понижение статуса России в лучшем случае до уровня державы второго уровня. При этом Россия жила бы в мире, и у нее еще был бы шанс на процветание. Но она уже не определяла бы судьбы Европы и мира.

Осенью 1940 года министр иностранных дел Японии Ёсуке Мацуока на встрече с другими высокопоставленными чиновниками предельно жестко охарактеризовал то трудное положение, в котором оказалась страна. Он сказал, что Япония могла бы вернуться к отношениям сотрудничества с Соединенными Штатами и Великобританией, но только на условиях этих стран. Это означало возвращение к "маленькой Японии", как выразился военный министр (и будущий премьер-министр) генерал Хидэки Тодзио. Это казалось в то время японским лидерам настолько невыносимым, что они решили пойти на риски войны, которую, по мнению большинства, они, скорее всего, должны были проиграть. Ближайшие годы докажут не только то, что война была ошибкой, но и то, что японцы действительно лучше обеспечили бы свои интересы, просто интегрируясь в либеральный мировой порядок с самого начала, как они довольно успешно сделали после войны.

Путинская Россия сделала почти такой же выбор, как и имперская Япония, Германия кайзера Вильгельма II и многие другие неудовлетворенные своим положением державы и, вероятно, с тем же концом — окончательным поражением. Но вряд ли выбор Путина стал неожиданностью. Уверения Вашингтона в доброй воле, миллиарды долларов, которые он влил в российскую экономику, деликатность, которую он проявлял в первые годы после окончания холодной войны, чтобы не танцевать на могиле Советского Союза, — все это не имело никакого эффекта, потому что то, чего Путин хотел, не могло быть предоставлено ему Соединенными Штатами. Он стремился обратить вспять то поражение, которое нельзя было переиграть без применения грубой силы, но ему не хватало средств для ведения успешной войны. Он хотел восстановить сферу интересов России в Центральной и Восточной Европе, на поддержку которой у Москвы не было возможностей.

Проблема для Путина — и для тех на Западе, кто хочет уступить Китаю и России их традиционные сферы интересов — заключается в том, что такие сферы не предоставлены одной великой державе другими великими державами. Они не передаются по наследству и не создаются ни географией, ни историей, ни "традицией". Они приобретаются экономической, политической и военной мощью. Они приходят и уходят по мере того, как меняется баланс сил в мире. Сфера интересов Соединенного Королевства когда-то охватывала большую часть земного шара, а Франция когда-то пользовалась сферами интересов в Юго-Восточной Азии, большей части Африки и Ближнего Востока. Обе державы потеряли их — отчасти из-за неблагоприятной смены власти в начале ХХ века, отчасти потому, что их подданные восстали, а отчасти потому, что они добровольно обменяли свои сферы интересов на стабильный и процветающий мир под господством США. Сфера интересов Германии когда-то простиралась далеко на восток. Перед Первой мировой войной некоторые немцы представляли себе обширную экономическую Mitteleuropa, где люди из Центральной и Восточной Европы будут обеспечивать рабочую силу, ресурсы и рынки для немецкой промышленности. Но эта немецкая сфера интересов пересекалась со сферой интересов России в юго-восточной Европе, где славянское население искало в Москве защиты от тевтонской экспансии. Эти спорные сферы способствовали возникновению обеих мировых войн точно так же, как оспариваемые сферы интересов в Восточной Азии привели к столкновению между Японией и Россией в 1904 году.

Русские могут верить в то, что у них есть естественные, географические и исторические претензии на сферу своих интересов в Восточной Европе, потому что они обладали ею на протяжении большей части последних четырех столетий. И многие китайцы так же относятся к Восточной Азии, в которой они когда-то доминировали. Но даже американцы поняли, что претендовать на сферу интересов — это не то же самое, что иметь ее. В течение первого столетия существования Соединенных Штатов доктрина Монро была простым утверждением — столь же пустым, сколь и наглым. Только к концу XIX века, когда страна смогла реализовать свои притязания, другие великие державы были вынуждены неохотно их принять. После холодной войны Путин и другие россияне, возможно, хотели, чтобы Запад предоставил Москве сферу интересов в Европе, но такая сфера просто не отражала бы истинного баланса сил после распада Советского Союза. Китай может заявлять, что "линия девяти черт", охватывающая большую часть Южно-Китайского моря, обозначает сферу его интересов, но пока Пекин не сможет обеспечить ее соблюдение, другие державы вряд ли согласятся с китайцами.

Тем не менее, когда закончилась холодная война, некоторые западные эксперты утверждали и продолжают утверждать сейчас, что Вашингтон и Западная Европа должны были уступить требованиям России. Но если Москва не могла обеспечить себе свою сферу влияния, то на каком основании с ней должен согласиться Запад? Честность? Равенство? Справедливость? Сферы влияния не имеют отношения к справедливости, а даже если бы и имели, то подчинение поляков и других восточноевропейцев Москве было бы сомнительной справедливостью. Они знали, что значит быть под властью Москвы — потеря независимости, приход к власти правителей, желающих подчиняться Кремлю, подавление личных свобод. И они согласились бы вернуться в сферу России только в том случае, если бы их вынудило к этому сочетание российского давления и нарочитого безразличия Запада.

На самом деле, даже если бы Соединенные Штаты наложили вето на вступление Польши и других стран в НАТО, как некоторые предлагали в то время, прибалты, чехи, венгры и поляки сделали бы все возможное для интеграции в трансатлантическое сообщество всеми возможными способами. Они бы работали над тем, чтобы присоединиться к глобальной экономике, войти в другие международные институты, в которых доминирует Запад, и получить все возможные обязательства в отношении своей безопасности. То есть предпринимали бы действия, которые почти наверняка все равно вызвали бы недовольство Москвы. Как только Путин начал бы отбирать куски у Украины (у него нет никакой возможности вернуть России ее прежний статус великой державы, не подчинив себе Украину), поляки и другие стали бы ломиться в дверь НАТО. И теперь кажется весьма маловероятным, что Соединенные Штаты и их союзники продолжали бы говорить "нет".

В конечном итоге проблема России заключалась не только в ее военной слабости. Ее проблемой была и остается слабость во всех других проявлениях ее мощи, включая силу притяжения. По крайней мере, во время холодной войны коммунистический Советский Союз мог претендовать на то, что он предлагает путь в рай на земле. Однако после холодной войны Москва не смогла дать своим соседям ни идеологию, ни безопасность, ни процветание, ни независимость. Она могла предложить только русский национализм и амбиции, а восточноевропейцы, по понятным причинам, не были заинтересованы в том, чтобы приносить себя в жертву на этот алтарь. Если бы был какой-то другой выбор, соседи России им бы и воспользовались. И такой выбор был: его предложили Соединенные Штаты и их крепкие союзы, просто потому, что они существовали, просто потому, что они были богаты, сильны и демократичны.

Путин хочет видеть, что за всеми его бедами стоят Соединенные Штаты, и он прав в том, что привлекательная сила США закрыла двери для многих его амбиций. Но настоящими источниками его проблем являются ограниченность самой России и того выбора, который сам Путин сделал, не смиряясь с последствиями борьбы сил, которую Москва по всем законам проиграла. Россия после окончания холодной войны, как и Веймарская Германия после Первой мировой, никогда не терпели реальных военных поражений и оккупации, что могло бы привести к преобразованиям, подобным тем, которые произошли в Германии и Японии после Второй мировой войны. Поэтому Россия, как и Веймарская республика, была так подвержена собственноручно созданному мифу "об ударе в спину", то есть о том, как российские лидеры якобы предали страну Западу. Однако хотя русские могут обвинять в своих проблемах кого угодно — Горбачева, Ельцина и Вашингтон, — на самом деле истина состоит в том, что Россия не обладала ни богатством, ни мощью, ни географическими преимуществами Соединенных Штатов, и поэтому никогда не подходила на роль мировой сверхдержавы. Попытки Москвы удержать эту позицию в конечном итоге обанкротили ее в финансовом и идеологическом плане, что вполне может произойти снова.

Наблюдатели часто говорят о том, что Путин умеет хорошо играть плохими картами. Это правда, что он правильно понимал Соединенные Штаты и их союзников в течение многих лет, продвигаясь вперед ровно настолько, чтобы достигать ограниченных целей, не вызывая опасной реакции со стороны Запада, вплоть до спецоперации на Украине. Но даже при этом ему зачастую помогали США и их союзники, которые как раз плохо играют хорошими картами. Вашингтон и Европа наблюдали за тем, как Путин наращивал военный потенциал России, и мало что делали, когда он проверял решимость Запада сначала в Грузии в 2008 году, а затем на Украине в 2014 году. Они не действовали, когда Путин укреплял позиции России в Беларуси, или когда он установил сильное российское присутствие в Сирии, откуда его оружие может достигать юго-восточного фланга НАТО. И если бы его военная спецоперация на Украине прошла по плану, и страна была бы побеждена за считанные дни, это означала бы триумфальный переворот, завершение первого этапа возвращения России и начало второго. Вместо того, чтобы осуждать его за ошибки, мир снова заговорил бы о "сообразительности" и "гениальности" Путина.

К счастью, этого не произошло. Но теперь, когда Путин допустил ошибки, вопрос заключается в том, будут ли Соединенные Штаты продолжать совершать свои собственные ошибки, или же американцы наконец поймут, что лучше сдерживать агрессивные автократии на раннем этапе, прежде чем они разгонятся, и цена, которую придется заплатить за их остановку, возрастет. Вызов, брошенный Россией, не является ни чем-то сверхъестественным, ни иррациональным. Взлет и падение наций — это основа основ мировой политики. Пути развития стран меняются с войнами и, как следствие, установлением новых балансов силы, сдвигами в мировой экономике, которые обогащают одних и обедняют других, а также убеждениями и идеологиями, которые заставляют людей предпочитать одну власть другой. Если и можно винить Соединенные Штаты в том, что происходит на Украине, то не в том, что Вашингтон преднамеренно расширил свое влияние в Восточной Европе. А в том, что Вашингтон не увидел, что его влияние уже достаточно возросло, и не предвидел, что другие, недовольные либеральными порядками, попытаются его свергнуть.

В течение 70 с лишним лет после Второй мировой войны Соединенные Штаты активно работали над тем, чтобы держать под контролем тех, кто может пересмотреть сложившееся положение. Многие американцы надеялись, что с окончанием холодной войны эта задача будет решена и что их страна сможет стать "нормальной" нацией с нормальными, то есть ограниченными, глобальными интересами. Но глобальный гегемон не может на цыпочках сойти со сцены, как бы ему этого ни хотелось. В особенности он не может отступить тогда, когда все еще существуют крупные державы, которые в силу своей истории и самоосознания не могут отказаться от старых геополитических амбиций — если только американцы не готовы жить в мире, сформированном и руководимом этими амбициями, как это было в 1930-х годах. .

Для Соединенных Штатов было бы лучше, если бы они признали свое положение в мире и свою истинную заинтересованность в сохранении либерального мирового порядка. В отношении России это означало бы сделать все возможное, чтобы политически и экономически интегрировать ее в этот либеральный порядок, удерживая ее от попыток воссоздать свое региональное господство военными средствами. Обязательство защищать союзников по НАТО никогда не должно было препятствовать оказанию помощи другим странам, подвергшимся нападению в Европе, как это сделали Соединенные Штаты и их союзники в случае с Балканами в 1990-х годах. США и их союзники могли оказать сопротивление военным действиям по контролю или захвату земель в Грузии и на Украине. Представьте, если бы Соединенные Штаты и демократический мир отреагировали в 2008 или 2014 году так же, как они отреагировали на спецоперацию России. Ведь тогда путинская армия была слабее, чем сейчас. Но США продолжали протягивать России руку на случай, если Москва хотела ухватиться за нее. Вашингтону следует проводить ту же политику по отношению к Китаю: ясно дать понять, что они готовы жить с Китаем, который стремится реализовать свои амбиции в экономическом, политическом и культурном отношении, но что Вашингтон будет эффективно реагировать на любое китайское военное вмешательство против своих соседей.

Это правда, что действовать жестко в 2008 или 2014 году означало рисковать конфликтом. Но Вашингтон рискует вступить в конфликт и сейчас. Амбиции России создали заведомо опасную ситуацию. Соединенным Штатам лучше рискнуть конфронтацией с воинственными странами тогда, когда они находятся на ранних стадиях своих амбиций и экспансии, а не после того, как они уже достигли существенных успехов на этом пути. Россия может обладать внушающим страх ядерным арсеналом, но риск его использования Москвой сейчас не выше, чем был бы в 2008 или 2014 году, если бы тогда вмешался Запад.

И этот риск всегда был чрезвычайно мал: Путин никогда не собирался достигать своих целей, уничтожив себя и свою страну, а также большую часть остального мира. Если бы Соединенные Штаты и их союзники — с их совокупной экономической, политической и военной мощью — с самого начала коллективно сопротивлялись российскому экспансионизму, Путин постоянно отказывался бы от действий в соседних странах.

К сожалению, демократиям очень трудно принять меры для предотвращения будущего кризиса. Риск действий здесь и сейчас всегда очевиден и часто преувеличен, в то время как отдаленные угрозы так и остаются отдаленными и трудно поддающимися расчетам. Всегда лучше надеяться на лучшее, чем пытаться предотвратить худшее. Эта известная головоломка становится еще более трудной, когда американцы и их лидеры остаются в блаженном неведении того факта, что они являются частью нескончаемой борьбы за мировое могущество, хотят они того или нет.

Но американцам не следует жаловаться на ту роль, которую они играют в мире. В конце концов, причина, по которой Соединенные Штаты часто оказывались глубоко вовлеченными в европейские дела, заключается в том, что США предлагают то, что действительно привлекательно для большей части мира и, безусловно, лучше по сравнению с любой реальной альтернативой. Если американцы чему-то и научились из действий России на Украине, так это тому, что на самом деле есть вещи похуже американской гегемонии.

__________________________________________________________________________________