Конфликт на Украине и возвращение к европоцентризму

На протяжении веков Европа воображала себя центром мира — его порядка, политики и культуры. Распад колониальной системы, превращение Соединенных Штатов в единственную сверхдержаву западного мира и возвышение других стран в других частях света резко ослабили многовековое господство европейских государств и их способность формировать мир по своему образу и подобию. Современный миропорядок едва ли можно назвать европоцентристским: в нем доминируют США, и ему бросают вызов восходящие великие державы. Он движется к многополярному устройству, в котором европейская схема формирования мирового устройства оказалась весьма ограниченной. Так было по крайней мере до сих пор.

Однако политические и военные последствия военной спецоперации России на Украине потенциально могут изменить нынешний глобальный баланс и вернуть нас к европоцентристским мировому порядку, хотя и гораздо менее мощному, чем его прежние воплощения. Пока США продолжают доминировать в трансатлантическом ландшафте безопасности, и скорее всего, ситуация останется такой еще некоторое количество времени. И тем не менее новое осознание безопасности в Европе снижает способность Вашингтона продолжать оставаться точкой опоры трансатлантического стратегического мышления.

Если Дональд Трамп вернется в Белый дом в 2024 году, европейцы, вероятно, начнут гораздо серьезнее относиться к своей собственной безопасности. И этот процесс уже явно начался. Если войны могут формировать международный порядок, то настала очередь Европы снова руководить миром. Соединенные Штаты, уставшие от войн в Ираке и Афганистане, похоже, не заинтересованы в новых раундах иностранных военных интервенций. А вот настроения в Европе, кажется, меняются, и в европейском нарративе происходит сдвиг от пацифизма к вызванному отсутствием безопасности милитаризму. И именно по этой линии может пойти в Европе понимание формы современной международной системы.

Российская спецоперация на Украине привела к неизбежному чувству незащищенности в Европе, особенно в Германии, где я недавно провел неделю, беседуя с официальными лицами, парламентариями, журналистами и членами стратегического сообщества В результате у меня складывается впечатление, что Европу "грубо разбудили" от ее ленивой полудремы и сладких мечтаний о долгом мире на континенте и силе пацифизма. "Экзистенциальная небезопасность" вызвала новый энтузиазм в отношении будущего Европейского союза и Организации Североатлантического договора (НАТО). Комиссия Европейского союза в Брюсселе поддержала заявку Киева на выдвижение кандидатом в члены ЕС, а военный союз НАТО в составе 30 членов принимает в свои ряды еще двух участников — Финляндию и Швецию. И все это благодаря тому, что европейцы называют "путинской спецоперацией на Украине" (они тщательно различают Россию и Владимира Путина).

Это новое военное единство — не просто слова, оно подкреплено политической решимостью и финансовыми ресурсами самых богатых экономик мира. Берлин, например, решил потратить на оборону дополнительно 100 миллиардов евро в дополнение к своим обычным 50 миллиардам евро в год. В начале следующего года планируется объявить о новой стратегии национальной безопасности, и надежда на "трансформации России через торговлю" больше не пользуется популярностью у большинства немецких политиков и мыслителей. В современной Европе существует также вера в то, что НАТО и ЕС ждут лучшие дни в будущем. В этой связи многие здесь даже считают спецоперацию Путина на Украине "скрытым благословением".

Германия, двигатель этого нового мышления в области безопасности в Европе, отказывается от своего прошлого представления о себе как о пацифистской нации. В своем обращении в конце февраля к парламенту Германии новый канцлер Олаф Шольц назвал 24 февраля нынешнего года Zeitenwende (революцией) в истории послевоенной Европы. Страна, которая в течение двух десятилетий тратила на оборону не более 1,3% своего ВВП, теперь будет тратить на укрепление своих вооруженных сил более 2%.

Примечательно, что в Берлине, судя по всему, больше не верят в Организацию Объединенных Наций или Совет Безопасности ООН и решили возложить свою веру на возрожденные ЕС и НАТО. Интересно отметить, как быстро доверие Европы к демократическим глобальным институтам ослабло перед лицом военного конфликта, в которой участвует соседняя страна, не входящая в ЕС и НАТО.

Европейские государства глубоко обеспокоены уязвимостью, вызванной глобализацией, и это привело к переосмыслению внутренних проблем "тотальной глобализации". Это означает отказ от многосторонности в пользу "европеизма" и, по-видимому, приведет к дальнейшему подрыву общепланетарных институтов.

Совокупным эффектом ремилитаризации Европы (какой бы скромной она ни была на данный момент), ее утраты веры в многосторонние институты и возросшей значимости ЕС и НАТО будет бесконтрольное превращение Европы в еще более сильную мировую супер-структуру, опирающую на военную силу и превращающуюся в новую регулирующую норму. У ЕС уже есть тревожно непропорциональные возможности устанавливать стандарты для остального мира. Такие инструменты, как Закон о цифровых услугах и Закон о цифровых активах, или европейские стандарты в области прав человека приняты в одностороннем порядке, и станут неизбежными для других частей мира. И хотя эти инструменты и нормы сами по себе могут иметь прогрессивный характер, проблема заключается в процессе их принятия, который является односторонним и европоцентристским. Таким образом, демократическая Европа создает неоспоримые морально-политические проблемы, используя недемократические процессы для принятия кажущихся прогрессивными мер для остального мира.

Итак, что же это в действительности означает для этого остального мира? Недавние заявления, исходящие из Европы о том, что "демократии" должны объединиться, чтобы победить недемократического агрессора, содержат привкус грядущих событий: европоцентристское разделение мира на "друзей и врагов" будет определять его взаимодействие с другими странами. Индия — друг, но ее позиция по спецоперации на Украине недостаточно "дружественна" по отношению к Европе!

Угасание многосторонности и рост европоцентризма неизменно будут означать, что нормотворческие и системообразующие дискуссии, скорее всего, будут осуществляться европейцами, среди европейцев, для европейцев и "избранных не европейцев", что приведет к меньшему меньшему консенсусу с остальными членами международного сообщества. ЕС возглавит установление стандартов для всех нас, и у нас не будет иного выбора, кроме как следовать ему. Конечно, Европа будет искать партнеров по всему миру, но прежде всего, для создания европоцентристского, а не подлинно глобального мирового порядка.

Эта односторонняя попытка "сформировать мир" по своему образу и подобию будет также представлена как попытка противодействия амбициям Китая установить глобальное господство. Когда такие страны, как Индия, столкнутся с этим, они встанут перед сложной дилеммой: политически и нормативно противостоять навязыванию европейцами своей глобальной повестки дня или проявить практичность и "запрыгнуть на европейскую подножку".

Ключевой посыл европейского нарратива о конфликте на Украине заключается в том, что европейские государства хотели бы видеть именно войны и конфликты в Европе как главную угрозу международной стабильности и "основанному на правилах" мировому порядку. Очевидно, что глобальные политические приоритеты не-Запада совершенно иные — от решения проблемы крайней бедности и отсталости до достижения социальной стабильности и ликвидации локальных конфликтов. Царящее сегодня в европейских столицах искреннее удивление по поводу отсутствия интереса и сочувствия в других частях мира по отношению к украинскому конфликту весьма показательно с точки зрения укоренившихся у европейцев европоцентристских взглядов на мир.