Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Академическое "Евровидение" и чемпионат мира по легкой атлетике, где выступали молодые и талантливые люди, восхитили американского писателя. В своем эссе для American Spectator он пишет, что именно такие люди и создают цивилизацию, а не "Антифа" и BLM.
Брюс Боуэр (Bruce Bawer)
В прошлую субботу я сидел и щелкал каналами и вдруг понял, что гляжу по норвежскому телевидению конкурс молодых музыкантов "Евровидение", причем попал на самое начало передачи.
Конкурс академической музыки "Евровидение" ни в коем случае нельзя путать с конкурсом эстрадной песни "Евровидение" — ежегодным мероприятием, которое проводится с 1956 года и в этом году собрало на трехдневное состязание за главный трофей целых 40 стран-участниц.
То "Евровидение" начиналось как соревнование прилипчивых шлягеров на родных языках, причем строго одетые исполнители выступали под аккомпанемент профессионального оркестра. Сегодня участники уже скорее раздетые, возмутительно причесанные и дурно загримированные. Поют они уже по-английски (а нередко уже даже не поют, а визжат, тявкают или ревут), а оркестра и след простыл: их выступления — вульгарные зрелища с высокотехнологичными звуковыми и световыми эффектами, а эстетические достоинства самих песен глубоко вторичны.
Нет, академическое "Евровидение", которое в этом году транслировалось из французского Монпелье, — совсем другая история. Да, как и его старшего, несравненно более известного эстрадного собрата, спонсирует конкурс Европейский вещательный союз. Но этот смотр задуман для совсем других музыкантов — как, впрочем, и публики. Начиная с 1982 года он проводится раз в два года и собирает солистов в возрасте от 12 до 18 лет, каждый из которых исполняет классическую композицию по своему выбору под аккомпанемент настоящего филармонического оркестра (ну и ну!). В последние годы желающих поучаствовать в эстрадном "Евровидении" столько, что конкурс пришлось разбить на два полуфинала и финал. Интерес же к академическому "Евровидению", напротив, падает: в этом году конкурс собрал всего девять стран — антирекорд с 1984 года.
Зато программа вышла хорошо сбалансированной и не слишком долгой. Иван Петрович-Поляк из Хорватии исполнил "Концерт для фортепиано с оркестром № 1" Листа; виолончелисты Максим Гризар из Франции, Филипп Шупелиус из Германии и Таис Дефор из Бельгии подарили нам произведения Дворжака, Чайковского и Элгара; скрипачи Милена Пёруньска из Польши, Альма Серафин Краггеруд из Норвегии и Даниэль Матейча из Чехии, угостили нас Венявским, Сен-Сансом и Шостаковичем; австриец Александр Светницкий-Эренрайх выбрал "Концерт для кларнета № 2" Вебера, а Лукас Флинк из Швеции исполнил концерт для тромбона французского композитора Анри Томази.
Кто был лучшим, я судить не возьмусь. Да и не в этом дело. Все выступали потрясающе. Ну ладно, проговорюсь: я болел за кларнетиста — как потом оказалось на голосовании, он оказался совсем без денег. В итоге выиграла Чехия, второе место заняла Германия, а третье — Норвегия. Но это ладно. Важно другое: меня тронула не только красота музыкальных произведений — некоторые из них я слышал впервые, но все они звучали с невероятной для возраста исполнителей чувственностью. Меня тронула еще и великая любовь к музыке, выдающаяся самодисциплина и годы усердной работы, которые и превратили исполнителей из любознательных детей в зрелых артистов, из неопытных учеников в профессиональных музыкантов, которым по силам внести вклад в сокровищницу мировой музыки.
И вот о чем я подумал: сегодня по всему Западу их ровесников соблазняют — а порой даже уничтожают — коварные, противоречащие реальности и здравому смыслу идеологии, которые отбрасывают в сторону все разумное, доброе и вечное и сводят всю человеческую жизнь к бесконечно повторяющейся сказке об угнетателях и жертвах, делят людей на заранее оговоренные категории и призывают молодежь к уличным бесчинствам. По счастью, начинающие музыканты избегли этого едкого мусора. Их не коснулась промывка мозгов, от которой они бы наверняка превратились в бунтовщиков "Антифы" или BLM ("Жизни черных важны"). Они потратили свои нежные годы на приобретение и оттачивание навыков, благодаря которым уже сейчас могут создавать, а не разрушать — причем на поразительно высоком уровне.
Именно на таких достижениях, подумал я, и стоит цивилизация.
В перерывах между выступлениями у молодых музыкантов брали интервью. Они буквально излучали порядочность, спокойствие и скромность. Они рассказывали, почему выбрали свои инструменты и как сильно любят музыку. Некоторые из них признались, что, исполняя, да и просто слушая музыку, они словно выходят в другое измерение — и попытались облечь свои ощущения в слова. Разумеется, они их не нашли — таких слов попросту нет в природе. Для этого и существует сама музыка.
Да, помимо "Антифы" и BLM, этих детей минула еще одна чаша. Они ведь росли в эпоху, когда гении, придумавшие критическую расовую теорию, сетуют, что "евроцентричное музыкальное образование утверждает и увековечивает белый шовинизм", насаждая свою иерархию ценностей и превосходство "белой" музыки (Бетховен, Брамс) над "черной" (блюз, хип-хоп) — и поэтому ее надо радикально реформировать, если не искоренить полностью.
Например, в статье 2017 года профессор музыки Мичиганского университета Джульет Хесс (Juliet Hess) отметила, что в стране, где с избранием Дональда Трампа царит "разоблаченный белый шовинизм", музыкальное образование обязано покончить с "крайней наивностью по ключевым вопросам расы и расизма". В интервью одному сайту, посвященному классической музыке, профессор музыки Аризонского университета Джойс Макколл (Joyce McCall) пожаловалась, что большинство университетских программ США дает "действительно хорошее представление о Западной Европе" и, таким образом, исключает людей, которые "не могут" такую музыку исполнять. Макколл вспомнила, что когда она была молодой студенткой и училась по классу кларнета, соседи по району негодовали: "Блин, и что ж вы все время играете белую музыку?". Поэтому в колледже она отказалась исполнять классический концерт Моцарта — и не играет его до сих пор, о чем хвастается ученикам.
Как же повезло детям из Монпелье, что не попались в лапы таким учителям!
На следующий день после субботней удачи я снова включил телевизор. Я нашел нечто совсем иное, хотя по-своему очень похожее. Показывали чемпионат мира по легкой атлетике, прямой эфир из Юджина, штат Орегон. Я порадовался, что в Орегоне осталось хоть что-то, что не спалила "Антифа", — хотя бы стадион Хейворд Филд при Орегонском университете. Пару часов я смотрел прыжки с шестом у мужчин. Швед Арманд Дюплантис (Armand Duplantis) побил мировой рекорд в 6,21 метра. Серебро завоевал американец Крис Нильсен (Chris Nilsen).
Но опять же, вопрос не в том, кто выиграл, а кто проиграл. Спортсмены чудесно исполняли каждый прыжок — разбег, отталкивание, взмах, отжимание, переход через планку и приземление (даже посмотрел азы прыжков с шестом в интернете). Невероятно красиво. Это как смотреть танец Барышникова. Я спортом не сильно увлекаюсь, но был потрясен. Как и академическое "Евровидение", это была прекрасная демонстрация юношеского мастерства.
В итоге я два вечера подряд ловил себя на размышлениях о том, как чудесно, что молодежь уже в столь нежном возрасте совершает такое, от чего старшие благоговеют и восхищаются. И подумал: какую великую опасность таит в себе отрочество — тайны, ловушки и ложные посулы подстерегают на каждом шагу. Поэтому поистине бесценно, когда молодежь находит пути к духовному росту, счастливой и плодотворной взрослой жизни — а может, кто знает, и к бессмертной славе.